— Пойди возьми сама.
— Ну, мама, ты видишь, я занята.
Мама полежала еще с минуту, встала и пошла за виноградом.
Глава двадцать шестаяКартофельная песня
Девочки, которые не пошли в кино, стирали около мостков. Ниже по течению, метрах в тридцати, на выброшенной на берег коряге сидел Сережа, ждал Валеру Куманина. Тот прибежал, придерживая на голове соломенную шляпу, зажимая под мышкой сверток с бельем и успевая на бегу подбрасывать колечко и ловить на нос клоуна. Сначала Валера подбежал к девчонкам, кинул Оленьке Петрушиной сверток с бельем.
— Чтоб выстирать, выгладить и накрахмалить к утру, — крикнул он.
К Сереже он уже подходил шагом. Сел рядом с ним на корягу, подбросил колечко, поймал.
— Знаешь, денег ни у кого нет, все протратились. Письмо вот. Лежало у Зои Павловны. Я взял. От матери?
— Да, — сказал Сережа.
Он разорвал конверт. На маленьком листочке было написано несколько ничего не значащих слов о домашних делах, на большом листе был отпечатан текст какой-то песни.
Картошкой в небе плавает Луна
В своем подлунном мире.
А мы идем в поход и на
Спине несем, сквозь рюкзаки видна —
Она! Она!
Картошечка в мундире.
Кулеш с дымком мы варим из пшена.
На речке, не в квартире.
Пусть будет пир горой и на
Десерт, с бочков чуть-чуть обожжена —
Она! Она!
Картошечка в мундире.
Погасло солнце, ночь в лесу темна,
Но — раз, два, три, четыре…
И вот уже костер горит и на
Ладонь ложится, словно бы Луна,
Она! Она!
Картошечка в мундире.
— Что пишет мать? — спросил Валера Куманин.
— По улице ходила большая крокодила, она, она голодная была, — ответил Сережа, передразнивая слова песни.
— Ты чего? — изумился Валера.
— Ничего, песни пою.
— Слушай, а может, попросить денег у Марьянны?
Разговаривая, Валера не переставал играть в бильбоке. Сережа вырвал у него из рук фигурку клоуна и бросил.
— Ты еще у Петра Ивановича спроси. — Он встал с коряги. — Если не приду сегодня ночевать, книжки мои возьмешь себе и привезешь, когда вас привезут.
Не оглядываясь, быстрым шагом Сережа пошел к дороге.
— Ты что, уезжаешь? — крикнул ему вслед Валера, но ответа не получил.
— Ой, девочки, опять Сережка куда-то пошел, — сказала сострадательная Оленька Петрушина. — Наговорили мы на себя и на него. Как же теперь все будет?
Алена Давыдова намочила в воде кофту и, не выжав ее, размахивая мокрой кофтой, запела:
Мы с миленком целовались
От утра и до утра.
А картошку убирали
Из Москвы профессора.
Нинка Лагутина и Оленька Петрушина кинулись из воды на берег, потому что от кофты во все стороны летели брызги.
«Какую работу выполняешь по дому?»
Римма-Риммуля ответила:
«Ха!»
«Кем хочешь стать после окончания школы?»
Римма-Риммуля ответила:
«Гм».
Глава двадцать седьмаяНеожиданность
Люба была дома. Сережа видел, как она вошла во двор, потом мелькнула в дальнем окне, которое выходило в сад. Сережа обошел дом, перелез через забор, прокрался к окну, озираясь, нет ли собаки. Окно было открыто.
— Люба! — тихо позвал Сережа и постучал легонько по створке окна.
В комнате раздался быстрый топот босых ног. Выглянула Люба.
— Сережа? — удивилась она. — Я сейчас, Сережа.
— Подожди. Ты можешь мне занять три рубля?
— Три рубля? Сейчас? Я сейчас, Сережа. Подождите меня в саду.
Она выбежала к нему через крытый двор, остановилась в проеме ворот. За ее спиной была видна сложенная по стеночке поленница дров, над крутой лестницей, ведущей из коридора в сад, свисали с сеновала клоки сена.
— Что случилось, Сережа?
— Да, понимаешь, эта дурацкая история с картошкой. Уезжать надо.
— Домой?
Люба стояла в проеме ворот с той стороны, Сережа — с этой. Пахло сеном, яблоками. Около поленницы был расстелен брезент и на нем лежала падалица. Много яблок валялось и под деревьями в саду. Оба были взволнованы. Люба не ждала, что он придет к ней. А Сережа не собирался приходить, а вот почему-то пришел. Он прислонился к косяку низких ворот, стараясь сохранить непринужденную позу, заложил руки в карманы куртки, сказал игривым тоном, на какой еще был способен:
— А может, вместе поедем? Бери своего Виконта.
Люба хотела ему ответить, но не смогла. У нее вдруг перехватило горло, она мотнула головой, сказала сдавленно:
— Никуда я не еду. И Виконт вовсе не Виконт.
— А кто же он? Маркиз?
— Краснуха! — почти выкрикнула она. — Мы на ней воду возим на школьный участок. Бери же деньги! — сунула она ему в руку три рубля и выбежала в сад. Ее платье замелькало между деревьями. Сережа ринулся за ней, догнал. Она присела под яблоней, стала собирать яблоки, стараясь не показывать ему свое лицо.
— Люба, ты что?
— Вот, — выпрямилась она, — яблочек возьми на дорожку. — В глазах у нее были слезы.
Сережа протянул руки, чтобы взять яблоки, она высыпала их все сразу, и они попадали мимо рук на землю. Люба повернулась и опять побежала. Сережа догнал ее, схватил за плечи.
— Люба, но ты-то зачем так? Но ты-то должна понимать. Я бы мог отработать, если бы это имело какой-нибудь смысл.
— Да ты чужой! — крикнула ему сквозь слезы девушка. — Тебе все здесь чужое. Уезжай. И Кольку нашего забери. Не хуже тебя городским будет. Больно умные вы все.
Она вырвалась и выбежала через калитку на улицу.
Валера набрал полную корзину, выпрямился. В обеих его бороздах, упирающихся в лесопосадки, оставалось картошки на корзину. Валера оглянулся по сторонам. Петрушина волокла свою корзину к бурту. Она была далеко. Женька Уваров побежал ей помочь. Валера быстро вырыл руками в мягкой земле ямку, высыпал туда картошку из корзины, заровнял землю, потоптался. Потом собрал оставшуюся картошку и с преувеличенным кряхтением понес к бурту.
— Я закончил, — сообщил он Марьянне.
— Хорошо. Молодец.
Валера усмехнулся, отряхнул руки. Он умел облегчить себе жизнь. Он знал, что никогда и нигде не растеряется. Читая в газетах сообщения о катастрофах, он думал, был почти уверен, что если когда-нибудь станет падать самолет, в котором он будет куда-нибудь лететь, то все разобьются, а он не разобьется, успеет занять место в хвосте, растолкает всех и первым успеет запереться в уборной.
Глава двадцать восьмаяПривидения
Сережа не уехал. Около умывальника, расположенного в кустах за интернатом, горел фонарь. Сережа подтащил туда скамейку и устроился с книжкой. Он ждал, когда все заснут, чтобы, не встречаясь с учителями, проскользнуть в свою комнату. Он был растерян, не знал, что делать, и книжку читал машинально, почти не улавливая смысла.
Ребята в школе никак не могли угомониться. Слышались их голоса то в одном окне, то в другом. Из подъезда выскользнули Смирнов и Зуев. Они закутались в простыни и, изображая привидения, запрыгали под окнами первого этажа.
— У-у-у! — гудел Зуев, просовывая голову, закутанную простыней, в комнату девочек.
— Ква-ква! Ку-ка-ре-ку! — кривлялся Смирнов.
— Ну хватит, — высунулся из окна второго этажа Уваров. — Кончайте. Каждый вечер одно и то же.
В другом окне появилась Зоя Павловна. Она быстро опустилась вниз, погналась за привидениями и увидела Сережу.
— Еще одно привидение, — обрадовалась Зоя Павловна. — Распорядка для тебя, Жуков, не существует. Все спят, один он бодрствует. Ты хоть понимаешь, что ты во всей этой истории с Петром Ивановичем неправ?
— Меня спрашивают, я отвечаю. Почему я должен врать?
— Давай без демагогии, Жуков. Врать тебя никто не заставляет. Ты можешь допустить такое, что о тебе заботятся старшие?
— Можно, я пойду спать? — поднялся Сережа и захлопнул книжку.
— Я тоже, с твоего позволения, пойду спать. Если ты не уехал, то должен придерживаться установленного распорядка. Ужин на столе, поешь, — крикнула ему уже вслед Зоя Павловна.
Глава двадцать девятаяПолюшко-поле
Сережа проспал. Когда он пришел на поле, ребята уже отправили две машины и грузили третью. Петр Иванович понимал, что он плохой педагог, и тратил все свои силы на работу в поле. Сам подтаскивал мешки, сам грузил на машину. Все делал сам.
— Петр Иванович, — подбежала κ нему Марьянна. — Жуков появился. Петр Иванович, я вас прошу: пусть он поработает.
— Пусть поработает, принц, — буркнул Петр Иванович. — Солнце в макушку, а он только пришел.
— Я вас умоляю, Петр Иванович.
— Делайте, как знаете.
— О-о-о! Кто к нам пришел! — дурашливо заорал Валера Куманин. — Единственный безработный в Советском Союзе.
Подняла голову от корзины Алена Давыдова, заулыбалась радостно Оленька Петрушина, замахали руками, приветствуя его появление, Зуев и Смирнов. Сережа числился в этой бригаде. Бригадиром был Толя Кузнецов. Он увидел Сережу и отвернулся.
— Кузнецов! — окликнул его Сережа. — Где мне стать?
— В сторонку.
Сережа нагнулся за пустой корзиной, Кузнецов отбил ее ногой в сторону, поднял и, стоя перед Сережей с двумя пустыми корзинами в руках, спросил:
— Ну что?
— Зачем тебе две?
— Чтобы работать за тебя и за себя.
— Я сам за себя отработаю.
— Не надо. Бригада выполняет норму, есть ты или нету.
— Я свою норму выполню сам.
— Кишка тонка. Это тебе не книжечки листать. Тут нагибаться надо, коленочками становиться на сыру землю.
Сережа попытался вырвать у него корзину. Но Кузнецов оказался сильнее и дергал резче.