— Я весь внимание, о учитель, — поклонился Ул.
— Итак, перспектива, — в карих глазах, Ул мог поклясться, блеснул азарт, совсем как у Монза, вступающего в библиотеку. — Обсудим стандартную трёхмерную, обратную иконописную и особые случаи визуальных эффектов при переносе пространства материи и духа в двухмерность.
— Да, — едва слышно шепнул Ул.
Голова кружилась от предвкушения. Песочные часы казались ничтожно маленькими. Мозг гудел, пробуя нащупать нечто, ценное для обмена и одновременно безопасное. Да пусть даже опасное! Еще немного — и к Мастеру О захочется вернуться любой ценой. Рискуя жизнью, отдавая её в залог.
— Я смогу рисовать, — шепнул Ул.
И ему показалось, что над миром уже расцветает золотое лето детства, безупречное, незабываемое. Повторимое и всегда живое — если его нарисовать!
Глава 4
В которой рассказывается о событиях весны 3217 года
Столичные истории. Вес правды
— Первая ноба княжеского протокола, Лионэла хэш Донго Тэйт, — нараспев прокричал глашатай. Позволил себе короткий вдох и продолжил в том же ритме, не жалея лёгких: — Её безупречность с нами!
Пока глашатай потел и старался, соблюдая тонкости правил приветствия, громоздкую парадную юбку «безупречности» сдавили с боков и выпихнули из кареты слуги, приставленные для помощи в подобных случаях. Справился бы и один, как следует потянув за специальные лямки. Почему помогали оба? Пять вёсен назад юная ноба тщеславно сочла бы это уважением. Года два назад, освоившись во дворце, она задумалась бы: нет ли у слуг тайного поручения от кого-то… и тщательно проверила складки платья. Год назад, утвердившись в высоком ранге, она уже смогла бы без ошибки прочесть намерения, коротко глянув в глаза и на руки.
Но сейчас не до мелких игр.
Знает ли замужняя ноба, что ей намерены признаться в любви еще до начала лета пять напористых юнцов? Конечно. Двое ищут место в службе князя, поскольку бедны и полны надежд. Им кажется, что «старуху» — так подобные зовут всех старше двадцати — запросто очаруют переписанные из книг чужие стихи. Еще двое — алые — отчаянно нарываются на бой с Сэном. Муж и в юности не позволял себе вспылить по пустякам, а сейчас стал исключительно серьёзен, зная и свою силу, и сложное положение Лии при дворе. Но драчуны не унимаются. Наконец, еще один… То ли придумал себе любовь, то ли искренне верит в неё. Жаль мальчика. Может, поискать ему партию?
— Не так усердно, — Лионэла уняла пыл глашатая и слуг. — Я не спешу, да и вам надрываться ни к чему.
Год назад мелкий прилипала из свиты беса пустил слух, что будто бы из-за небрежности слуг ноба хэш Донго споткнулась, покидая карету. И что её муж, узнав об этом, тихим голосом очень вежливого человека уточнил, насколько случившееся — случайно. А затем страшно избил слуг, чего еще ждать от алого, если он в гневе? Перечисляли имена пострадавших. Подробности гадкого свойства липли, как мухи на навоз… Отчего слабые и мнительные люди верят в напасти и множат слухи? Глупо спрашивать, когда сам вопрос содержит ответ, — усмехнулась Лионэла. Она как раз балансировала на широкой подножке, а слуги держали на весу платье и плавно смещали его из кареты. Подбежали по знаку распорядителя служанки с пуховками. «Можно подумать, я — ваза, по случаю праздника добытая из чулана», — мысленно посетовала Лия. И сохранила лицо безмятежным.
Перечень приёмных дат прописан на год вперёд, и она заранее знала, что нынешний день будет трудным. Очнувшись после ночного кошмара, поняла: еще и тёмным… Золотая ветвь дара наделяет предвидением угроз. Благо это или неразбавленный яд для души? Предчувствия сделали многих золотых нобов панически пугливыми, склонными искать врагов и отказываться от друзей, от смысла и радости жизни… Обезумевшие золотые нобы яростно ценят положение в обществе. Власть — их щит и меч. Ведь золото двояко: оно блестит или в сундуке, или в сердце. Поднимаясь по ступеням властной лестницы, Лионэла это понимала все полнее. Но у неё есть Сэн. Всегда рядом. И ей не требуется иной щит… Вот только в глазах Сэна порой читается невысказанное: «Зачем мы здесь? Зачем тебе игры дворца, Лия?».
Слуги без стука установили основание юбки. Склонились, выражая почтение и заодно позволяя себе передышку. Лионэла жестом оборвала суету с проверкой кружева и лент. Ненавистное платье надевается дважды в месяц. Хотя бы не чаще… это единственное его по-настоящему ценное качество.
— Оно делает вашу талию тонкой до невидимости, о безупречность, — с откровенной насмешкой прошелестел голос из-за спины, и незримый нож угрозы впился под лопатку. — Снова отослал букет. Я сохну по вам, это заметно?
— Со всем уважением… Я приняла бы цветы даже от вас, получи вместе с ними намёк на то, что способно сделать вас незаметным.
Лионэла грациозно развернулась: этот манёвр в платье такого веса и такой ширины юбки умела исполнять лишь она. Собственно, впервые развернувшись на балу, она и стала «безупречностью». Князь мог бы подарить цветок или комплемент, ведь они не более весомы и ценны, чем этот пышный, но невесомый титул… если не уметь им пользоваться. Если не сделать его ключом для входа в круг избранных. Говорят, лет сто назад дворцом управлял псарь княгини. Двадцать лет назад знать терпела пересадки и корчевание от «сановной садовницы». Для неё и придумали странное титулование, то ли в шутку, то ли издеваясь. Титул и ранг не важны. Можно быть князем — и ничего не решать… если ты не умеешь себя поставить.
— Вы столь грациозны, — шепнул бес, щурясь.
— Благодарю.
«Благодарю, но не тебя, а Сэна», — глядя мимо Альвира, подумала Лия. Муж истратил на обучение Лии год без малого. В боевых условиях взятое за основу движение именуется «силовое уклонение» и позволяет закрутить и повалить противника тяжелее себя. Платье — противник именно такой категории, но Лионэла научилась бороться, не теряя непринуждённую улыбку.
Зачем она здесь? Зачем ей быть в столице и при дворе? Грустный вопрос. И ответ безнадёжный по срокам исполнения: чтобы бес не мнил себя хозяином мира! Ответ понятен Сэну… но горечи не унимает.
— Сам хэш Альвир, — мило улыбнулась Лия, искоса глянув на беса и тронув веер. — Позвольте склониться в восхищении, вы теперь сановный граф, что приравнивается к седьмому рангу. Право, неловко, вы ожидали у дверей, в оскорбительном для вас окружении слуг и псов.
— Увы, — Альвир увернулся от таранного движения юбки, распластавшись по стене. И зашелестел едва слышно: — Меня сушил нерешаемый вопрос. Так давно нерешаемый, что я прибег к крайнему способу поиска ответа, о ноба, цветущая вопреки моим надеждам и трудам.
— Могу узнать, что нового обо мне шепчут по углам ваши люди, чтобы я, как вы изволите выражаться, усохла? — так же тихо отозвалась Лия. — Или вы пришли утолить любопытство, ничего не предлагая взамен? Это было бы слишком прямолинейно.
Разговор принял странный оборот, и излишня вежливость показалась в нем неуместно. А некоторое обострение, наоборот, обещало хоть какие-то новости и намеки. Лионэла плавным усилием обеих ног сдвинула неподъёмную юбку с места и мелко-мелко засеменила, исполняя «стиль плывущей лилии». При таком движении платье перемещалось совершенно плавно, а кисти рук порхали, рисуя намёк на узор лепестков избранного нобой цветка. Сложнее лишь стиль ириса. Но его, благодарение свету, протокол допускает лишь в главном зале и строго в присутствии князя.
— Я отказался от сплетен о вас. Это… расточительно.
— Жаль. Муж имел практику в фехтовании и не скучал, — прощебетала Лия, не оборачиваясь к собеседнику и удивляясь: ведь не уходит!
За минувшую зиму именно разбор сплетен позволил Сэну на правах оскорблённого мужа устранить из свиты беса дюжину ценных Альвиру людей. Все они дали алому нобу Донго не причину для гнева — всего лишь вздорный повод. Но бой с одарённым такого уровня при верной постановке вопроса-вызова неизбежно превращается во взвешивание дел и помыслов по старомодным и прямолинейным законам чести.
Сейчас влияние беса на половине канцлера ничтожно, а на половине князя… знать бы ответ в точности! Там золота в крови нобов — как грязи на осенней дороге… И почти всё это золото и есть грязь, ведь оно разменяно на монеты и земельные наделы.
Альвир крался, чуть наклоняясь к спутнице и создавая своей фигурой, как и подобает по протоколу, «стебель цветка беседы». Лия бросила взгляд из-под ресниц. Убедилась: бес не солгал, ему дурно! Глаза лихорадочно блестят, губы запеклись, по коже зеленоватого тона плетётся сеть морщинок — как узор по коре молодого деревца. Таков Альвир, когда он «усох», то есть переутомился. Подобное с ним порой делается, и причина обыкновенно в смятении мыслей… если верны источники сведений и собственные наблюдения.
Лионэла тронула веер, но не стала раскрывать. То есть не отмахнулась от продолжения разговора. Пока бес до неприличия искренен. Лия — последний человек, к кому Альвир готов обратиться. И все же он явился до полудня и ждал, при его-то непомерно выпяченной гордости нелюдя, презирающего всё смертное, обречённое на неизбежное иссыхание. Иными словами, для Лионэлы нынешний разговор — прямая угроза. А может, объявление войны ей и тем, кто на её стороне.
Семь лет бес прожил в столице княжества. Он переманивал одних нобов и удалял от двора иных. Он тихо приращивал влияние и доход. С памятной стычки с матушкой Улой в первый свой день в городе Альвир более не вступал ни с кем в прямое и личное, до блеска стали, противостояние. И вот — началось… Лионэла чуть повела бровью. Стоило ли ждать иного? Она не наивна.
Но отчего сегодня? Посольство с запада, столь важное для альянса племянника князя, прибудет лишь к концу месяца. Балы далеко — а они важны северной знати, жаждущей оттереть от речных портов соседей. Тэйты, вечные смутьяны и сторонники создания через кровавую резню единого княжества от моря и до гор, затихли, когда их ближнее имение оказалось ловко обворовано… И ладно бы пропало золото, но украдены бумаги. Пока немногим известно: Дорн хэш Боув лично вернул Тэйтам один из конвертов, тем подтвердив, что письма у канцлера. Мол, дознание проведено, виновные наказаны, не шумите, и бумаги не всплывут…