танет легче, отомстите мне.
Лия нахмурилась в полнейшем недоумении, всмотрелась, не веря себе. Неужели советник способен искренне страдать? Глаза его неподдельно красны, и руки дрожат, и…
— Мы с Монзом знакомы с тех пор, когда он отзывался на имя Ан. Когда я был юношей, бескорыстно меня защищал лишь отец Сэна. Позже мы со старшим Боувом боролись в столице рука об руку Лофру я обязан жизнью, как и Улу. Получается, сегодня я истратил на интригу всех своих друзей, нынешних и бывших. Я отныне нищий… Мне побираться, и то поздно, советникам подают золото и власть, а вовсе не руку для пожатия.
— Кого вы не упомянули? — задумалась Лия, почти веря в раскаяние и от души сочувствуя боли и одиночеству. — Погодите, поняла! Тот юноша, Тан. Именно вы могли назвать ему имя Ула. Разве он тоже часть игры? Он сущий ребёнок.
— Я бы душу продал, чтобы получить доступ к библиотеке и дневникам багряного беса, — поморщившись, признал Хэйд. — Душу! А только другие вновь платят за меня. Монз и Сэн… так несправедливо.
— А просто сходить в гости к мальчику — никак? — Лия не поверила своим ушам.
— За эти годы пробовали гостить у него десятки людей — моих, князя, Альвира, — покривился Хэйд, снова глядя в пол. — Этого ты пока не знала, но «метка Рэкста» — не пустая игра слов. От ворот его дворца каждый шаг к особняку усиливает… давление. Люди сходят с ума, не добравшись до первых деревьев. Вдобавок мальчик не прост. Он нелюдим, его слух чести искажён пережитым в детстве унижением и повторным позором, незаслуженно и публично причинённым ему семьёй Оро. Каюсь, мой недосмотр… так или иначе, получив дворец, новоявленный граф Гост никого не приглашал в гости горячо, от души. Никого, кроме Альвира, но бесу в дом иного беса дороги нет. А Монз и Сэн… Надеюсь, я не доживу до возвращения Ула и не окажусь вынужден объяснять ему свои способы ведения дел. Я намерен покинуть столицу.
Сказанное прозвучало так буднично, что на сей раз Лия поверила в каждое слово. Взломанной коркой льда осыпались сомнения в искренности дружбы Дорна. Из тумана недомолвок Хэйда собрались яркие звёздочки росы — настоящего смысла его решений. Холодных. И порождающих слезы для самого же Хэйда.
— Я и семь лет назад не верила в счастье для всех и для каждого. Я — золото, такие как я обречены выбирать свою правду и задним числом узнавать, какова её цена. Очень больно, — вздрогнула Лия. — Здесь и сейчас мы впервые поняли друг друга. Хэш Хэйд, я прошу вас покинуть столицу и вывезти за её переделы Сэна, не беспокоя его тело хотя бы до полуночи. Я требую, чтобы вы направились на запад и встретили посольство первым, до того, как в игру встрянут Тэйты и, тем более, племянник князя. Я обещаю, что укроюсь от тягот опалы во дворце беса Рэкста. К утру вы поймёте, насколько нам важны его дневники. И каким умолчанием я только что вам… отомстила.
Лия хлопнула в ладоши, дождалась явления вездесущего Шельмы, приказала заложить карету и бережно перенести туда Сэна. А еще испросить у Омасы людей в сопровождение.
Скоро Хэйд молча забрался в карету и сгорбился на подушках напротив Сэна, которого полагал до сих пор — мёртвым. Когда карета покинула двор, Лия спиной ощутила тёплый и грустный взгляд матушки Улы. Сама подошла и уткнулась в плечо.
— Страшная в столице жизнь, деточка, — пожаловалась Ула. — Мой-то муж через Сэна переступил, не нагнулся даже… Я было в крик, а тем криком и подавилась. Не время для слез. Ему-то как больно, я ведь и не удумала враз, только погодя в ум вошло. Как был, сам в крови и топор без чехла, так и помчался. Сердце себе порвал… Деток беречь надобно теперь, а не после. И ты не останешься на похороны Монза, вижу. Не майся виной. Я все исполню, как следует.
— А живая вода где запропала? — упрекнула весь мир Лия, греясь щекой о матушкино плечо.
— Деточка, покуда с тебя довольно слез. Уж научись плакать, важное умение, — посоветовала Ула. — Я велела заложить двуколку. Шель тебя отвезёт, не спорь.
Пришлось через силу и с болью отрываться от тёплого плеча и шаг за шагом уходить в одиночество многолюдного города… Уже покидая двор под мерный перебор копыт упряжного конька, Лия расслышала суматоху приближающегося галопа.
Дорн осадил скакуна и слепо уставился на ворота «Алого льва». Глянуть на Лию ему было, пожалуй, непосильно.
— Прости, я много глупого наговорила, — жестом убедив Шеля остановить коня, Лия поклонилась Дорну. — Я знаю, кто для тебя Сэн. Знаю, что такое служба и ответственность. Все, что может наладиться, постепенно наладится. Я временно спрячусь в тихом месте, и там меня не получится проведать.
— Я столкнулся с Лофром, он… он сказал… — судорога исказила лицо Дорна.
— Ты гораздо светлее и ярче меня. Однажды у тебя получится стать лекарем, — было мучительно видеть отчаяние в глазах Дорна и не опровергать новость о смерти Сэна прямо теперь. — Помнишь, по моему недосмотру сгорел твой дом? Чиа оказалась на грани жизни и смерти… Но ты не сказал мне ни единой гадости. Сейчас я в очень похожем положении, но я повела себя гадко.
— Очень похожем? — Дорн прищурился, глаза полыхнули мгновенной алостью.
Третий канцлер рывком вздыбил коня, развернул и погнал прочь. Лия смотрела вслед — опустошённая, обескровленная этим бесконечным днём беса.
Лия буравила взглядом спину Дорна и думала: «Ты тоже бес, и это становится все заметнее. Ты умеешь жить с камнем собственных решений на шее. Правда тяжела, она и вина, и боль, и несовместимый с миром идеал, который всякий бес втискивает в реальность, оплачивая своей и чужой кровью… Но ты справляешься. А мне не страшна правда, пока есть Сэн. Только так».
Пусть беса. Никакой жалости
— Папа!
— Мы не родня по крови.
— Пап, я помню. Сказку хочу.
— Не знаю сказок.
— Знаешь. Всё знаешь, всё можешь. — В голосе отчётливо ощущалось ехидство, но пока смех не пробивался сквозь фальшиво-капризный тон. — Только не сбежать. Я такая, нельзя сбежать. Никак нельзя. Хочу сказку. Хочу!
— А я хочу есть, — вервр перешёл на раздражённо-шипящий говор. — Хочу мяса, много. Хочу в лес, чуять дикий ветер. Что мы делаем в городе? Ну? Ана, я спросил серьёзно.
— Смотрим, как люди живут, — понятно, что губы надуты и вот-вот в ход будут пущены слезы. — Я захотела, и мы смотрим.
— Так смотри! — прорычал вервр, рывком надвинул на слепые глаза войлочную шляпу, плотнее укутался в кофту и сделал вид, что спит. Даже повозился, удобнее пристраиваясь спиной к стене. — Сказку ей!
Нос Аны зашмыгал опасно часто и глубоко. Вервр притих, хотя и знал: на сей раз обошлось, Ана притворяется, настоящих слез нет. Так же и сам вервр притворяется, но не сердится. В конце концов, — утешил себя Ан, — для выращивания ему достался не худший ребёнок. Девочка здоровая, не плаксивая, не привередливая. Спит, где придётся, хоть бы и под открытым небом. Ест, что предложат. Слушается в серьёзных вопросах. Скоро семь лет, как она на попечении, а прибить или удушить хотелось от силы раза три… это если всерьёз.
— Пап, какой тут город?
— Корф. Я не кровный родич твоей семье.
— Знаю, тятя-пама. Корф — он большой?
— Смотря с чем сравнивать. Прекрати припоминать то дурацкое прозвище. Тебе, если по-настоящему считать, лет восемь. Взрослая девочка, можно сказать.
— И? С чем сравнивать? А то я помню все твои прозвища.
— В этом мире он средний и вдобавок молодой, — сдался вервр. — Столицы иных княжеств гораздо крупнее и старше. Здесь всего три десятка домов из тёсанного крупными блоками камня и совсем нет княжьего замка с крепостной стеной. Лишь пять зданий построены более трёх веков назад, в том числе их дряхлый маяк. Кроме как в центре, нет мощённых булыжником улиц. Постоялые дворы довольно бедны. Знати мало, а кто есть, те гостят наездами, чтобы забрать деньги. Затем они возвращаются в их старую столицу. Торговля последнее время неплоха, южане освоили морской путь мимо мыса Эдар, так они плывут не вокруг континента, а по срезке, хотя воды опасные и скалы в шторм… скалятся. Но люди всегда не умели учиться на чужих ошибках, да и на своих тоже. Одни тонут, другие лезут на освободившееся место. Две сотни лет назад лихой князь перенёс сюда столицу. Все были против, он погиб. Но и такой ценой всех переупрямил… Хотя позже столицу опять перенесли. Если б я вздумал делать деньги на землях или домах, прикупал бы у берега много чего впрок. Довольна?
— Нет. Хочу сказку.
— Жил-был старый-старый вервр, он любил крольчатину и покой. От голода и раздражения он делался таков, что страшно в сказке рассказывать. Ел сырьём болтливых девочек.
— Ан!
— Хотя бы по имени, — зевнул вервр.
— Почему у тебя имя, как у меня, если мы не родные?
— Я унаследовал имя от одного щедрого старика. Он недавно умер, я… странно, но я учуял и мне было больно. То есть, получается, имя настоящее и совсем моё. Тебе выбрал имя мой враг. А похожи наши имена, потому что случай такой. Случай… он шутит, как угодно мерзавцу Клогу, покуда я хожу под казнью. Но после придёт мой черед шутить.
— Ничего не поняла. А почему…
В жерле улицы зашуршали шаги, загудели голоса. Ана притихла и забилась под бок вервра. Оттуда рассматривать окружающее ей казалось куда уютнее.
В приморский город девочка напрашивалась давно, еще с минувшей осени. Собственно, как раз за зиму и выяснилось, сколь весомо упрямство крохи Аны, если она добивается чего-то всерьёз. Когда стало теплее, вервр сдался и побрёл по бесконечной дороге вдоль реки Тосы, которая на равнинах жиреет и с приближением к морю обзаводится рукавами, заводями… Дорога то прижималась к берегу, то уходила далеко в леса, а ниже по течению — в степи, чтобы снова вильнуть и вернуться к воде. Весна спешила навстречу, и потому путь оказался вдвойне приятен. Вервр с наслаждением глотал воздух, насквозь пропитанный ароматами цветения и полный гомоном птиц.
Вервр солгал бы себе, сказав, что не любит странствовать налегке. Он солгал бы и того пуще, если бы взялся утверждать, что ему не нравится жизнь без забот и долгов, пусть цена ей — слепота да дыра в кармане, презрительные взгляды да отсутствие свиты. Но вервр предпочитал не лгать себе. И потому он обычно молчал. Вот разве пребывание в городе сделало его слегка сварливым.