— Жили-были вервры из народа нэйя, в первом облике люди, во втором лебеди, — тихо и напевно выговорил вервр. — Такая редкость, они действительно все и по доброй воле выбирали вторую природу — лебединую. Особенные… может, они и не вервры? Может, и не третьего царства… Они были тонкокостны, легки и улыбчивы. Они любили один раз и всегда смотрели на того, кого избрали. Они умели летать так грациозно и гордо… как никто иной. Никто во всех мирах. Вполне понятно, что люди без крыльев не простили им ни верности, ни полёта, ни красоты души. Люди стали изводить одного из пары. Им нравилось смотреть, как второй от одиночества камнем падает, камнем на землю и всегда — насмерть… А один старый вервр, он совсем не умел летать, никогда, от рождения… и он уже тогда был старый. Так вот, он взял за шкирку людей и вышвырнул из прекрасного мира, где они были родные, в ужасный мир, где им пришлось выживать и вымирать, навсегда оставаясь чужаками. Люди убоялись и назвали вервра всемогущим, и стали ему поклоняться, как богу. Дарить золото и всегда, всегда изображать его на иконах с роскошными белыми крыльями лебедя. Льстивые ублюдки.
— А нэйя? — пропустив мимо ушей всё худшее, уточнила Ана. — Они жили долго и счастливо?
— Никто из смертных не найдёт их мир. Потому что даже старый вервр запретил себе помнить, как туда попасть. Выставил двенадцать уровней защиты и ушёл. Они сказали: убирайся вон. Ты бескрылый… или просто бес.
— Она сильно похожа на нэйя?
— Я же слепой, забыла? — возмутился вервр.
— Значит, сильно. Не помню, чтобы ты так злился даже на меня, — задумчиво вздохнула Ана и завозилась, устраиваясь удобнее и собираясь спать прямо так, на руках. — Вообще-то эта Нома ничего, даже милая. Только готовит ужасно. Пап, а зря ты говорил, что сказки не умеешь плести. Врун. Пойдём на север?
— Позже. Хочу за море. Там жарко, вместо кроликов суслики. Они по вкусу… никакие. Но там родина человека, чьё имя я унаследовал. Старик Ан с годами стал немножко нэйя. Или он был такой от рождения? Дурак с высокими идеалами… И он, вот беда, не успел сказать мне «пошёл вон».
Путь Ула. Белые и пушистые
Знания о рисовании Ул выменял вслепую. Он не усомнился сразу и не жалел позже. Он сделал шаг к мечте, когда выслушал наставления Мастера О касательно перспективы, и после многих проб и ошибок наконец перенёс на плоский лист несколько фигур, расположенных на разном расстоянии! Получилось соразмерно, и душа вздрогнула парусом, уловившим ветер… развернулась, затрепетала в предвкушении.
Однажды он добудет из памяти золотое лето: село, перелесок и пыльную дорогу, с ними вместе вкус детства, улыбку окрыляющего счастья. Он сможет воссоздать прикосновение прозрачных пальцев Лии, сказочной девочки, что сумела раскрасить целый мир… Однажды — Ул широко улыбнулся очередной раз, и дыхание опять сбилось — он станет всемогущ. Настолько умопомрачительно и безмерно, что через рисунок поделится теплом, подарит свет души.
— Слушать! — просьба, похожая на приказ, развеяла туман мечтаний.
— Я слушаю, — вежливо кивнул Ул. — Я дал обещание и исполняю его.
— Слушать, — повторил провожатый.
Он принялся в десятый раз излагать то, что Ул почти вызубрил и сейчас, слушая снова, старался не заснуть, стравливал зевоту в кулак. От дремоты удерживало лишь почтение к Мастеру О. Увы, едва соразмерность фигур на листе устроила Мастера, пришло время расплачиваться за его науку. Для этого надлежало «принять бремя опознания и изучения беды тех, кто обратился за помощью к иерархии бессмертных».
Канцелярские слова Мастер О выговорил мёртвым тоном. Его губы шевелились, а глаза оставались пусты. Он в единый миг сделался исполнителем, принадлежащим своей карте.
— Вы шагнёте в их мир и далее проследуете, куда укажут. Вы исполните то, о чем попросят. — Мастер О смолк. Лицо дрогнуло, во взгляде проявилась душа, а с ней и боль. — Нет выбора. Нет и надежды. Там пропадали взрослые и сильные. Напоследок спрошу: разве стоило брать у меня не оружие или совет, а всего лишь урок рисования?
— Стоило! — Ул и теперь помнил ту свою улыбку, детскую, рот до ушей… И свой глубокий поклон: — Благодарю! Хотите вы или нет, а ведь отныне я ваш ученик. И нет у вас выбора. И знаете, нет у вас надежды от меня избавиться, вот!
Ул выпрямился и рассмеялся. Как можно объяснить, что ты — вот такой… Сам багряный бес счёл тебя недотёпой. Прав: умные знают страх, хитрые ищут обходные тропы, сильные держат в руках оружие. Однако же именно ты — живой враг багряного беса. Редкая честь.
— Или ты дурак, или ценность обмена на сей раз неясна мне самому, — прошептал Мастер О, отвернулся… и осыпался шуршащим песком. Как привыкнуть к такому поведению горгла, бессмерти первого царства? За время урока О трижды рассыпался и возникал, то гневаясь на непонятливость ученика, то разыскивая что-то в недрах своего мира или памяти…
— Слушай!
— Со всем вниманием, — сглотнув зевок, на вдохе выговорил Ул.
Шаг сделан, упорядоченный мир О остался позади.
В новом мире, монотонно зелёном и ухоженном, гостя ждали, расстелив коврик из более густой травы. Ул с первого взгляда ощутил отвращение: тут нечего рисовать! Кругленькое солнышко-монетка, пухленькие облака-подушечки, ровненькая трава. Глазу не за что зацепиться. Вот разве встречающие… Ул икнул и подавился, кое-как откашлялся, смаргивая слезы и отчаянно кося на них, на… обитателей. А как их ещё назвать-то?
Ул прежде беспричинно полагал, что во всех мирах, даже если их очень много, он встретит людей. Или сказочных существ. Или бесов. Но ведь не этих же непрестанно лыбящихся в два зуба единообразных кроликов ростом по плечо? Беленьких, пушистеньких, стоящих столбиками на задних лапах… И почему воротит уже от их вида?
Встречающие первый раз изложили задание. Ул сразу запомнил и сразу насторожился. Не надо иметь слух чести, чтобы осознать наглую ложь! Вернее, отвратительную неправду.
— Мы владеем мирами от этой звезды и далее в пределах оговорённого сектора, — сказал встречающий, истратив полдня на церемонии и поклоны, на цыканье зубами и хруст о рыжую кочерыжку, похожую сразу и на морковку, и на капусту.
Гостю тогда вручили на подносе первую кочерыжку — угощение. И теперь, семь местных дней спустя, Ул стоял на очередной парадной лужайке с очередной кочерыжкой, сжатой в окостеневших пальцах. Увы, он слушал все ту же речь, без единого нового слова.
— Мы обустраиваем здесь родильню, — назидательно сообщил очередной розовоносый и очень важный… кролик. Ул сдался и стал мысленно звать пушистых именно так. — Родильню! Далее по осевому лучу сектора: растильню, учильню. Координаты по системе единого реестра рас: си-суш-си-су…
Ул кивнул и стал терпеть, тиская кочерыжку. Недавно казалось: он умеет слушать без предубеждения. Даже нелюдей. Даже багряного беса! Но кролики вызывали яростное отторжение. Первые же слова плохи, отвратительны.
«Мы владеем…» — и в душе Ула полыхнуло дикое пламеня неприязни. Двузубые рассматривают мир, как имущество. Огромный мир с его закатами и восходами, туманом и перспективой, с реками и радугами, миражами и сказками… Со всем живым и неживым, что помещается под куполом неба. И не может принадлежать! Не может быть монеткой, годной и для хранения в сундуке, и для равнодушного истирания при размене и переходе из рук в руки.
Если бы дома некий князь посмел при алом нобе, вот хоть при друге Сэне, сказать: «Я владею миром»… Ул прикрыл глаза и на всякий случай шепнул очередной раз: «Слушаю!», чтобы кролики не отвлекали от яркой, хоть теперь рисуй её, картины. Вот друг Сэн слушает князя, кончики его волос вспыхивают ослепительно-белыми искрами ярости, а в его взгляде наоборот, смерзается сонный покой. Сэн, полуобернувшись и глядя мимо князя, говорит неизбежное и неизменное при вызове на бой чести: «Весома ли правда в ваших словах?». Сэн слегка кивает, намечая поклон, он же — вызов.
Правда алых не имеет ничего общего с формальными законами сообщества людей, с обычаями или личными обстоятельствами — местью, обидой, защитой друга. Правда алых — это заданный миру вопрос, цена которому известна заранее и неизменна. Цена эта — кровь. Правый сотрёт её с фамильного клинка. Виноватый отдаст вместе с болью и, может статься, жизнью.
— Слушаю, — механически повторил Ул.
Розовоносый провожатый завершил шипеть самое непонятное и нудное — координаты. Что они означают? И не спросить. Ведь заново начнёт всю длиннющую речь, он только на это и способен. Мол, тут у нас родильня, растильня и учильня. И миры наши, они наши во веки вечные, согласно реестру рас. Что хотим, то и делаем с собственностью. То есть делали бы, если бы не «то, что не может быть упомянуто». Эти слова все кролики повторяли с дрожью. И, произнеся их, наощупь добывали из набрюшного кармана кочерыжку, чтобы с визгом источить её зубами, мгновенно и без остатка. Кролики боялись любых угроз. Любых! И при этом мечтали о бесконечном заполнении собою миров, новых и новых… Понять природу такого противоречия Ул не мог. Как и причину благосклонности бессмертной королевы к двузубым тварюшкам.
— У вас есть описание того, не упоминаемого? Где искать, как велико? Умеет ли разговаривать? Оно зверь или вещь? — Ул все же сорвался, задавая вопросы.
Кролик свесил довольно длинные уши по бокам от морды, сморщил носик и выше приподнял верхнюю губу, показав зубы до дёсен.
— Мы владеем мирами от этой звезды…
Ул обречённо закрыл глаза.
— Не стоит их считать неумными. Дело в ином, о наследник, — прошептал рядом живой, сочувствующий голос.
Ул подпрыгнул и обернулся, заранее улыбаясь, благодарно кивая и прижимая к груди руку… то есть кочерыжку. Наконец-то он услышал понятные слова! К тому же сказаны они — глаза подтверждают — существом, очень похожим на человека. Разве кожа зеленоватая и по ней мелкие точечки, как у молодой ивовой коры.
— Второе царство, да? — ещё шире улыбнулся Ул. — Как же там? Вы — альв. Рад знакомству. Я Клог хэш Ул, то есть просто Ул. Я вроде бы наследник атлов и должен исполнить данное мне поручение. Я бы и рад, но я отчаялся понять, что мне поручено! Раз так, я отчаялся исполнить дело.