Ул вздрогнул от пробирающего насквозь свиста, резко присел. Теперь, запоздало, он понял, как именно следует бояться Шэда: безотчётно, безоглядно и трепетно…
Шаг. Под ноги легло зелёное поле, ровное и одинаковое во все стороны до самого горизонта этого упрощенного мира.
Мерно двигаются тремя волнами сгорбленные кролики-ройбы, их непостижимо много, их шеренги непрерывны от горизонта до горизонта. За их спинами — чёрная земля без травы и даже корневищ. Перед мордами — мир, ещё не употреблённый в пищу. Хруст, цоканье зубов, сопение, чавканье… Прохладно. Противно.
— О-ох… — Ул осознал причину прохлады и стал затравленно озираться.
Из одежды после посещение мира Шэда уцелели лишь пояс и ничтожные лохмотья куртки. Еще кошель с картой палача. Он новенький, из мелкой чешуи… и такой же игрушкой прикидывается змейка на запястье.
— Лес! — жалобно позвал Ул и скорчился в траве, ощущая себя голым и заметным на этом поле всем без исключения мирам и иерархиям, сколько их есть.
— Жив? — добрейший альв сразу оказался рядом. Понял в один взгляд худшее и потянул из пустоты просторную рубаху. — Невероятно. Стражи погибли, а ты жив. Сейчас буду смотреть и слушать для них, — Лес ткнул пальцем в небо и криво усмехнулся. — Говори.
Ул рывком натянул рубаху и порадовался, что длинная. Лучше быть смешным, чем голым! Взгляд Леса сделался пуст, лицо утратило улыбку.
— Шэд, — внятно выговорил Ул. — Имени достаточно?
Вокруг, повсюду, мгновенно сделалось тихо до оторопи. Лишь травинки сыпались из раззяваных кроличьих ротиков, из обессилевших передних лап. «Шэд!», — икнул кто-то вдали — и вся белая, пушистая масса врождённого ужаса покатилась к горизонту.
— Имени достаточно, — безразличным тоном выговорил Лес. Помолчал. — Мы принимаем вашу работу, как исполненную. Одно уточнение: какие его проявления вы наблюдали?
— Проявления?
— Тень. Мысль. Яд. Как стало доступно имя?
— Он купался и прыгал. Мы поговорили. Он был в большом раздражении и искал кого-то. Имени того, другого, не смог назвать. Прямо теперь он меняет шкуру.
— Мы удовлетворены. Вы оказались ценны: смогли дать больше, чем запрошено. Есть компенсационные пожелания умеренной сложности?
— Всё равно вы следите за мной. Оставите для такого дела Леса, а? Сколько можно из парня душу вынимать всяким подлым упрощением. Что за гадость, и кто только…
— Ваша оценка не имеет веса. Пожелание признается допустимым и взаимно удобным. Рекомендуем отбыть. Сектор будет закрыт в ближайшее время. Меняла вас ждёт, второе задание сформулировано.
Ул кивнул и стал наблюдать, как лицо Леса приобретает живое выражение. Альв улыбнулся, сунул руку в пустоту и добыл просторные штаны.
— Ты хоть понимаешь, что высшие слышат и видят всё, что слышу и вижу я? — спросил Лес, отдавая вещь.
— Они хоть понимают, что я ребёнок, у меня не было времени накопить тайны и коварные планы? — Ул натянул штаны. — Надо же, и ткать не надо, и кроить. Прям чудо. Лес, твой остров очень понравился Шэду. Оставил себе и был в восторге.
— Надо же, — кожа альва приобрела золотистый оттенок и будто пыльцой покрылась, Улу почудился запах цветов. — Такой пустяк… шагаем отсюда, скорее. — Пыльца облетела, и во взгляде Леса блеснул лёд, уголки губ криво, ехидно усмехнулись. — Шэд перед линькой станет кушать. Много кушать. Но… мне никого не жаль. Если он услышит, хочу, чтобы знал: я бы охотно вернул в этот мир исходную природу. Трудно, «муравьи» вроде меня не годны восстанавливать планетарные экосистемы, но я хочу, и я смог бы. Душа болит. Здесь было озеро, там поле. Цветы… они очень красивые в здешнем мире. Я помню.
Ул ощутил, как на запястье чуть шевельнулся браслет. Шэд слышал. И, если верить ощущениям, остался доволен.
— Почему я сочувствую змее, а не кроликам? — почесал в затылке Ул. Последний раз оглянулся на мир, дочерна выеденный слева и заполненный травянистым кормом справа. — Идём, Лес. Буду учиться рисовать твой остров. Он прекрасно смотрится в том бешеном мире. Как Мастер О говорил? Гармонично.
Кожа Леса снова подёрнулась пыльцой…
Глава 5
В которой рассказывается о событиях лета 3218 года
Путь беса. Никакой слабости
Люди Казры, как полагал по давним и свежим наблюдениям вервр Ан, во многом подобны пчёлам. Они охотно выбирают рыжий тон для бороды и чёрный — для ножен сабли, которая и есть настоящее жало. Сабля по местному обычаю покрывается ядом: для стражи султана — парализующим, для людей первого визиря — создающим нагноения, для хмурых молчаливых слуг великого мудреца — смертоносным. Рабочий люд засушливого, жаркого края трудится от рассвета и до поздних сумерек, и обыкновенно покорен, так покорен, как и подобает пчёлам. Стражи тоже настоящие пчелы-охранники, они сознают своё превосходство и смотрят на прочих свысока, а приближенные местной пчелиной «матки», пусть это не прародительница улья а всего лишь эмир, но тоже многодетный — они трутни, вот уж истина без изъяна.
Что изменила природа четвёртого царства в привычнейшем из укладов жизни, повторяемом во многих мирах с незначительными вариациями? Вервр до поры не искал ответ на этот вопрос. Прежде он полагал — ничего. Людишки одинаковы всюду и во веки вечные. Но старик Ан, подаривший имя, хотя ему следовало бы проклясть беса… он был не страж, не трутень и не раб. Именно из-за него вервр, разговаривая первый и последний раз со своим палачом Улом, солгал. Он взялся утверждать, что среди людей нет ни единого исключения из правила гниения, создающего духовные трупы задолго до смерти тел. Бес Рэкст легко выговаривал ложь, но знал: старый Ан-человек был совершенно, исключительно здоров душою.
А свободный вервр Ан… Он переплыл море, чтобы искать на родине Монза ответ на тот давний бессмысленный вопрос.
— Почтеннейшие жители Казры! — верещала Ана, наслаждаясь вниманием толпы и правом безнаказанно шуметь на торговой площади. — Испытайте трепет и восторг, испытайте ужас и страх от созерцания несравненного огнеглотателя и повелителя змей! Жители Казры, только раз в сто лет он приходит, чтобы поразить вас своим искусством, как же вам повезло!
— Длинно выкрикиваешь, не томи их, упрости слова, — прошелестел вервр.
Как и подобает «несравненному», весь год жизни на юге он ходил бритый налысо, раздетый по пояс и украшенный многоцветным узором татуировки по спине, рукам, шее и даже черепу.
Едва Ана прекратила выбивать пятками грохот из старенького барабана, вервр поднялся в рост, скрутился по-змеиному, заглядывая себе же за спину, ловко добыл из ниоткуда ватный шар… Толпа попритихла, любопытствуя. Вервр затеплил на раскрытой ладони пламя, подбросил. Добыл новое и опять подбросил, повторил ещё и ещё — и скоро управлял полётом дюжины горящих шаров.
Для такого большого бурливого города, как Казра, почти нет чудес, способных вызвать слитное «О-оо!» зевак и вынудить толпу долго клубиться, роиться вокруг одного места. Но три дня, снова и снова, люди приходили глазеть на «несравненного» и оставались довольны.
— Мне всё надоело. Змеи устали, почти осень, им в спячку пора… почти что скоро, — брюзжал слепой вервр, и слышала его лишь Ана. Теперь он бросал огненные шары за спину и через плечо, а иногда отбивал их головой, что толпе особенно нравилось. — Хватит с нас городов. Ты знаешь, чем это кончается каждый раз.
Ана, одетая мальчиком всё время странствий по югу, и оттого, наверное, ещё более беспечная и самоуверенная, с новой силой загрохотала пятками по натянутой, похрустывающей коже барабана. Ана крутилась и прыгала, хохотала. Звенела зажатыми в руках бубнами, украшенными по ободу десятками погремушек, колокольчиков и бубенчиков. Вервр вслушался в шуршание одежды и поморщился: опять упрямая вопреки его возражениям натянула те чудовищно пёстрые, непомерно огромные штаны, купленные в сердце пустыни вместе с просторной рубахой, вышитой сорока цветными нитями, чтобы отогнать черных призраков песчаной бури. И на шее Аны — уродливые, тяжеленные бусы-черепа, вроде бы вырезанные из человечьих костей. По крайней мере так утверждал торговец, выманивая серебряную денежку.
— Последний день в городе! — завизжала Ана невыносимо тонко и противно, её босые пятки лупили по барабану всё отчаяннее. — Спешите!
— Наконец-то, — буркнул довольный вервр.
Он набрал воздуха и выдул над толпой трепещущий язык пламени, так что заорали и очень смелые зеваки в первых рядах, и предусмотрительные — в дальних. Затем люди ненадолго притихли…
Вервр сел, скрестив ноги, зашипел неслышно для людского уха, давая змеям приказ выползать и распределяться ровным кольцом подле своего повелителя. Ана спрыгнула с барабана и побежала по кругу, шлёпая босиком в полушаге от змеиных хвостов, с протянутым к толпе перевёрнутым бубном. Зазвенели монетки, мелкие и крупные медные, говорливые серебряные. Солидно брякнул золотой.
Змеи высоко подняли головы, созерцая драгоценного, единственного в своём роде двуногого, способного с ними говорить и наделённого правом отдавать приказы. Змеи раздули капюшоны и покачивались, обсуждали вкус городских мышей и утреннего молока. Поочерёдно и группами змеи ползали к хозяину, взбирались по его рукам и обвивались вокруг шеи, делали всё, что было заранее оговорено… И забавлялись шумом толпы, ведь повелитель обещал: этот шум не опасен. Вервр не мог обмануть. Ложь живёт в людях, гораздых лишь выцеживать яд и сослепу наступать на хвосты… может быть, потому что у людей нет своих яда и хвоста? Может быть, такой у них способ отравлять врага — обманом?
Змеи и их повелитель работали честно, толпа заворожено следила за зрелищем, которое вряд ли хоть кто-то повторит, если он — не вервр.
Ана снова побежала по кругу, собирать денежки. Замерла и возмущённо фыркнула.
На дальнем краю площади слитно зарокотали большие барабаны, открылись ворота дворца мудрости — и толпа, предав знакомое зрелище, потянулась к новому…
— Вот и хорошо, уходим, — оживился вервр.