— Ах-шш-ррр, — невнятно выдохнул вервр, подавился и закашлялся, закрывая руками голову, прячась от безмерности пустоты. Вне тверди он стал голый, ничтожный, впечатанный в плоскость и отравленный жаждой и страхом полета. — Ашшш… а-шш ше-эд! Шэд…
— Попей водички, — зашептала в ухо Ана. — Прости, это всё я, ну прости. Я же как лучше. Сама додумалась. И ветер… это ветер из рассказа Бары о голосе пустынной бури. Ну, который одни слышат, а другие нет. Я задала вопрос, стала слушать, и вот… прости. Я спросила, как вернуть тебе глаза. А пришло другое, что надо так и так, я вот… ну прости, пап…
— За что простить? — выпив воду и жестом требуя ещё, прохрипел вервр.
Ана бережно обняла его запястье и повела в одну сторону, в другую, укладывая на руки Бары и Эмина.
— Тот, кто хранит знания и уважает тебя — Эмин. Тот, кто хранит людей и почитает тебя — Бара. И еще я, твой ближний человек, семья. Когда мы вокруг, можно заново спрясть нить памяти, если попросить вместе. Так я услышала. И ещё: без памяти нельзя открыть глаза. Пап, что такое шэд? Оно тебе важно?
— Шэд, — губы сложились в улыбку. — Шэд — та часть меня, которая безвозвратно утрачена. Он порвал общность. Он был… был ранен, как и я, нашим разрывом. Шэд, великая анаконда мира Шэд, славный охотник на драконов, пьющий их страх — парным, еще горячим. Крылатые твари только нас и боялись, да… — вервр облизнулся. — Славная охота. Мы не убивали. Где ещё найти таких врагов? Теперь помню. Мы, мы обвили дракона Эна и задушили его, мы укусили его и не использовали смертельный яд. Мы усыпили его потому, что не желали, чтобы он оказался в неравном бою один против всех. Мы не желали, чтобы он был вынужден дать клятву, сберегая тот мир… Мы последний раз приняли общее решение. А затем Шэд ушёл. Он увидел ложь и не принял. А я… ослеп и принял.
— Пап, ты о чем?
— Это было слишком давно. Меня неправильно звать Шэд. Но я вспомнил его часть нашего имени. Значит, вспомню и свою часть. Тогда смогу просить прощения. Когда попрошу, смогу надеяться, что он отзовётся. Мой Шэд…
— Пап, а когда он услышит, — испуганным, ломким голосом выдохнула Ана, — ты уйдёшь? Ты однажды сказал, что мы расстанемся. Я всё помню. Он так важен, что ты бросишь меня?
— Важен. Но я не брошу тебя, — вервр сел и спрятал лицо в ладонях. — Ты уйдёшь, у тебя появится причина. Она и теперь есть, но пока мой враг держит её… в ножнах.
— Пап, мне вроде как одиннадцать, — в голосе расцвела радость, — ещё лет через семь я буду совсем большая, мы дружно отметелим твоего врага! Бара тоже будет большой. Ну а этот, — было слышно, как Ана мстительно пихает локоть под ребра наследника рода Ан, с которым враждует постоянно, пусть и неискренне, — этот напишет книгу о нашей победе. Всяко от него не приключится другой пользы. Если бы не он, мы бы дошли до моря сразу, в то же лето. Не посещая дурацких гробниц и не поклоняясь дурацким камням замшелой мудрости.
— И как тебя палуба держит, — скорбно укорил Эмин, растирая бок.
— От него будет польза. Большая, — пообещал вервр. Поднял палец, призывая к тишине.
— Земля, — едва слышно донеслось до слепого запоздалое открытие зрячих…
— Порт Корф, как я и просил капитана, — промурлыкал вервр, слушая, как топочут всё дальше и выше три пары босых ног.
Ночь спустилась на воду, расплылась кляксами сырого тумана, вбирающего запахи города, порта, бухты. Вервр брёл в киселе из ароматов, остро приправленном шумом погрузки, уличных склок и гульбы в кабаках. Он улыбался. Ему всегда — теперь он вспомнил это — нравились портовые города. Он ценил пестроту людских отношений, вскипающих в полосе прибоя, а Шэд обожал мелководье и особенно песчаные пляжи. Шэд там зарывался весь, оставляя на поверхности лишь плоский валун лба с коварно прикрытой щелью глаза… Когда человечья грань вервра пресыщалась городом, было особенно здорово покинуть людскую сутолоку, чтобы лечь спиной на валун головы Шэда, прогретый очередным местным солнцем — и созерцать мироздание. Анаконда-Шэд всегда был незлобив, что бы ни думали те, кто его боится. А опасаются величайшего змея почти все, кто в уме. Шэд, помнится, был склонен пребывать в покое, пока его человечья сторона удовлетворяет любопытство за двоих…
— Шэд, — прошелестел вервр и улыбнулся шире.
Ан расправил ладонь, держа её обращённой к мостовой. К тверди, связующей анаконду и её вервра.
— Ана, — подсовывая свою узкую ладонь под руку, подсказала Ана. — Я тут! Эй! Ты улыбаешься ему чаще, чем мне. Как я зла… Как зла! Первый раз я так ужасно-страшно зла. Или второй? Хочу покусать тебя, Шэда и ещё Ному. Ты крепко помнишь крапивную лекарку, раз мы вдруг оказались в её порту.
— Причина иная. Тот, кем я был прежде, кое-что припрятал здесь. Очень, очень давно. Рэкст и сам не знал, зачем поступил так, — признался вервр. — Он прятал от своей хозяйки и от себя. Теперь я свободен, пора вскрыть тайник и пустить зерно в рост.
— Какое зерно? — вмиг забыв о своей так называемой злости, спросила Ана.
— Бара, — не тратя себя на пояснения, вервр окликнул нужного человека. — Проводи Ану в дом лекарки Номы. Она знает дорогу.
— Да, учитель, — так Бара отвечал на прямые обращения к себе по любому важному делу. С неизменным уже второй год вниманием и почтением. И с поклоном, вроде бы лишним в общении со слепым.
— Я не твой учитель, — поморщился вервр.
— И не мой папа, мы знаем, — передразнила Ана, выдернула руку из ладони и вцепилась в запястье Бары. — Пошли. Крапивный суп Номы вообще-то гадость, но ты уж не кривись, ешь. Договорились?
— Да.
Голос алого чуть приметно позвякивал металлом: Бара уже ощущал себя ответственным за охрану, а такое дело пробуждало в нем и сам алый дар, и побочную его особенность — склонность отдавать приказы и ревностно следить за порядком. Тем более, хранимое родом оружие осталось за морем, навсегда недоступное тому, кто отказался от семьи.
— Бара, Ана, — морщась и ругая себя, вервр окликнул обоих уже в спину. — И зачем я это говорю? Но раз начал… Всякий алый, если он воистину наследник рода, добудет своё наследие из зеркала вод. Тем более вы друг другу доверяете и знакомы почти два года, для ваших лет — это вечность. «Из зеркала вод», слышали? Так нелепо и красочно описано чудо атлов в одной старой книге вашего мира. На самом деле это значит… — вервр поморщился. — Не стоило говорить. Из любого знания людишки соорудят суеверие.
— Пап, мы никому, ни-ни, — пообещала Ана, дёргая спутника за локоть и строя жуткие рожи, чтобы тоже не молчал.
— Слово алого, учитель, — тихо и твёрдо пообещал Бара.
— Чтобы задать вопрос, нужна стоячая вода, лучше озеро, лучше пресное, — кривясь и ругая себя, вервр клещами тащил из памяти очень опасные знания. — Атл-проводник… то есть ты, Ана, должен искать взглядом отражение души алого. Алый должен очистить душу и смиренно ждать на берегу решения мира по своему вопросу, перед тем задав вопрос. Не обязательно вслух.
— Не поняли, — за двоих пожаловалась Ана.
— Дети… все им разжуй. Пусть Бара встанет у воды и спросит у себя и деда, кто достоин унаследовать хранимое родом, — шипя и скалясь, прямо велел вервр.
Затем Ан сразу отвернулся, вцепился в шею Эмина и поволок его прочь, хотя бедолага отбивался и хрипел, прихваченный слишком плотно. Еще бы! Дай ему слабину, помчится наблюдать за «чудом» и все подробности увиденного впишет в очередную книгу, хоть бери с него клятвы молчания, хоть не бери. Таков подлинный дар синих: лезть в непосильное, чтобы добыть семена истины и посеять их в души людские — смешными черными закорючками раскидав по бумажному листу… Никудышные бойцы, бездарные интриганы, а зачастую вдобавок тощие бессребреники-идеалисты, синие как ветвь дара просто обязаны были вымереть первыми. Так думала сама королева. Но они всё ещё рождаются в четвертом царстве, взрослеют и входят в силу. И они — вот чудо из чудес — порой меняют мир куда успешнее, и оставляют след куда глубже, чем наделённые боевым вдохновением алые или властители из золотой ветви.
— Ты ведь не записываешь того, что недостоверно? — опасно ласково прошелестел вервр.
— Стараюсь, — кое-как отдышавшись, признал Эмин. — Но…
— Я дам тебе дело, которое потребует все твои силы и, может быть, заберёт жизнь, — серьёзно и очень тихо прошелестел вервр. — Главное дело для дара синей ветви. Это дело было жизненным и самым важным для Монза, то есть Тэмона Зана из рода Ан. Ты — его кровный наследник. Я — его должник…
Вервр шагал всё быстрее, срываясь в бег. Он принюхивался, фыркал и тащил спутника, поддев под локоть, а иногда — взвалив на плечо, чтобы разминуться с городской стражей или подвыпившими моряками. Сегодня Ан желал остаться тенью, невидимкой для любых взглядов. Ночь в помощь, — скалился в подобии улыбки вервр. Ночь, туман и тонкий, умирающий месяц.
Вот и главная площадь.
Город за два века перестроили весь, дома и не узнать, хотя память вервра хороша, а для эха любая ночь не темна… Когда рушились старые стены и перекрытия, было вскрыто немало тайн, «надежно» припрятанных наивными короткоживущими… Но памятник первому князю стоит на прежнем месте, его тайна цела.
Вервр остановился в тени ближнего к площади дома, толкнул Эмина к стене и отмахнулся от недоуменных вопросов. Ан впервые наблюдал памятник строптивому князю без раздражения и смутной боли. Рэкст был убийца князя, и Рэкст полагал себя правым… он часто повторял это, а еще приглядывал за городом и потому часто бывал в Корфе… Даже слишком часто для правого.
Очень старый памятник по меркам людей. Тусклая бронза литья, пыльный мрамор постамента, людям и не видно толком, что он — зелёный.
Багряный бес дозволил создать памятник и присутствовал на церемонии его открытия. Сам подошёл и поклонился, погладил постамент и табличку с именем. Усмехался сыто, хищно… Все в новорождённом городе знали, кто был причиной смерти почитаемого князя. Все знали — и никто не осмелился отказать убийце от ответном поклоне… А еще никто на него не глядел, испуганно созерцая пыль у своих сапог.