У стены шевельнулся и застонал Гэл. К нему метнулся Ульо, бесцеремонно толкнув окаменевшего ноба Тана. Один из подонков, оглушивших Гэла, завозился и начал подниматься с пола. Ана без рассуждений пнула его мыском в висок, вырубая надолго, может и до полудня.
— Я аж охолонул, душевный же ж удар, — пробасил в ухо смутно знакомый голос.
Ана обернулась, обреченно понимая: в столице совершенно нельзя встретить обычных или хотя бы незнакомых людей. Этот — крупный, мягкий в движениях, мелкоглазый, и правый глаз темнее левого — помнился по раннему детству очень внятно.
— Шельма, — хлопнув по широкому плечу, позвала Ана. — Перевал. Гроза. Я играла в кости первый и последний раз в жизни, потому что обещала папе, что больше никогда, а ты и вот он, как я теперь понимаю, его имя было Голос…
— Ана, — расплылся в улыбке Шельма. — То-то ж смотрю, белая голова! Одна или с ним же ж?
— Одна! — охотно пожаловалась Ана.
— Притерпишься, — Шель подмигнул и добыл из воздуха кружевной платочек. — Во! Руки мои, руки… Хоть вяжи, хоть руби, а тянут же ж! Бери. Не для слез, для острастки. Смекни: бабский платочек. Ты хоть на ноготь же ж баба?!
— Да ну тебя, — Ана ощутила, как тяжесть, возникшая после разговора с Лоэном, наконец-то покидает душу, растворяется в теплоте интересной встречи. И следом пропадает рой мыслей-ос, прилипших к медовому абрикосу Альвира. — Шельма, как я рада! Ты не переменился. А Голос совсем выправился. Я молилась за него. Не знаю кому, и папа насмехался… только он думал о вас. И тоже желал здоровья.
— Вот же ж! — Шельма даже порозовел.
Ноб, которого Ана старалась обходить взглядом и мысленно не называть никак и тем более — братом, шевельнулся, перевел внимание на Шельму, протянул к нему дрожащую окровавленную руку.
— Щас обработаю, терпи ж, — велел тот и скользнул к Гэлу, тронул пульс, стряхнул с плеча короб и вмиг смешал капли. — Ул, метнись за водой. Влей ему, и путь же нюхает уже. Ничего, отживет. Он живучий, если б еще был умный, вот же ж… а с чего началось? Лия невесту нашла ж, опять! Он и сбег, и заперся. Я б подалее сбег. То-то ж!
В разломанное окно втянулся еще один гость — так ловко и тихо, как мог только алый. Ана поклонилась, очень довольная: настоящий незнакомец.
— Что с фонарями, что без, я неизменно застаю вас ночью вне дома, — прибывший кивнул Шельме и искоса глянул на Гэла. Затем он поклонился Ане. — Сэн хэш Донго. Полагаю, вы причина того, что мой сын вне дома. А я повинен в том, что он там был совсем один… обсуждать вопрос вредно. Начнем с вас и закончим мною, безоговорочно виновным. Давайте сделаем вид, что всё в порядке. Тан, изволь встать и высказать то, что першит у тебя в горле. Как только оно обретет звучание, тебе станет легче. А так ты посинеешь…
— Прошу вашего внимания в смысле слуха чести, — выдавил ноб-брат, кланяясь Сэну. — Если такое возможно… то я имею честь представить мою сестру, Тиану Инайну хэш Гост. Жи… — Ноб сглотнул, едва владея собою. — Живую?
Ана с ужасом глянула на Ульо, на Шельму…
— Я просто Ана! И я сбегу, — пообещала она. — Ну и пусть, ну буду трусиха… Всё лучше, чем такой-то кошмар.
Перед мысленным взором предстала картина, достойная конца света: столичные нобы во главе с новоявленным братом, все строгие и в кружевах, жгут на высоком костре пустынные шаровары, а с ними заодно ожерелье из черепов, кофту о сорока шелках… И норовят изловить Ану, запихнуть в карету, а то и хуже, отправить на бал!
— Не пугай девочку, — примирительно предложил Сэн. — Её зовут Ана, и она со временем обдумает новости. Она сама решит, что именно ей подходит из того, что может дать семья.
— Она похожа на маму более, чем это вообще возможно, — прошептал ноб-брат, и Ана снова вздрогнула.
— Снежный пух волос, взгляд — из шелка в сталь, — шепнул Гэл, пока не способный даже приподнять голову без помощи. — Тан, уймись. Мне даже из обморока видно: она похожа на третьего канцлера более, чем это вообще возможно. Такое сходство, дополненное умением драться, сулит скандал на весь город. Светлые волосы в Эйнэ не редкость, но по-настоящему белоголовых нобов алой крови в столице двое… было еще вчера. Надо вызвать Лионэлу, пока не поздно.
— Она моя гостья, и она хочет кушать, — громко сообщил Ульо. — И я буду с ней… работать! Я буду метатель ножей, что бы ни сказала мама. Папа, ты слышал? Эта Ана под моей защитой!
И Ана поняла, кого стоит держаться в столице, чтобы не пропасть… А еще она подумала: не только умысел беса Альвира или ловкость беса Лоэна сплели нити судеб в узел. Куда больше потрудился папа Ан. К нему тянутся бессчетные нити, он давно и окончательно врос в мир… И, отправляя сюда, папа именно это имел в виду: надо научиться жить в сложном мире, где для тебя, приметной и упрямой, очень мало случайностей, и значит, на тебе всегда — ответственность. И для тебя всякий новый друг — это дюжина новых врагов…
— Не сбегу, с чего мне бежать-то? От меня пусть бегают, — прищурилась Ана и походя пнула второго злодея, некстати очнувшегося. — Буду зимовать! А кто не спрятался, я не виновата.
Путь Ула. Безжизние
Ул шагнул из Турвры, мира альва Алеля, мысленно представляя каменный лабиринт Мастера О… и споткнулся, минуя междумирье! Начал падать, заспешил — и оказался выброшен в явь резко, неожиданно. Уже ступив в мир, Ул снова споткнулся, и на сей раз ему не хватило ловкости, чтобы удержаться на ногах… Ул больно саданулся локтем и перекатился, замер с опорой на левое колено, ошеломленный и уже осознавший: он не сам выбрал дорогу и не просто так споткнулся, ему устроили подножку и ловко перенаправили сюда.
Первый же взгляд объяснил, что сулят такие «случайности». Ул опирался коленом, ладонью и стопой о гладкий камень довольно обширного плато, ровного, как бальный зал нобов и черного, как озеро Хранительницы тайн. Кстати, сам воздух имел едва уловимый запах, позволяющий узнать её мир. Снежинка внимания, особенного и смутного — она тоже присутствовала. Более того: казалась ближе, ощутимее.
Плато окружала высокая ограда скал — сплошная и отвесная, и потому место походило на ловушку. Ни перевалов, ни троп, ни даже самой малой щели: лишь кручи до низкого тусклого неба — черные с узором серебряных прожилок.
Прямо перед Улом, в трех шагах, замерли в ожидании бесы. Десятка два, все при оружии. В середине — вервры, а вернее рабы рэксты. Их Ул узнал по звериному безумию в глазах. По краям строя — горглы… эти наблюдали врага отстраненно и чуть опасливо, ожидая приказа высших.
— Для тебя всё кончено, — прорычал средний рэкст, самый крупный и яростный. Он грохнул по камням длинным копьем. — Бой! Тварь четвертого царства, ты преступил закон и лгал королеве! Ты не поклонился ей, будучи частью нашего мира. Ты…
— Да-да-да, пёсики тявкают, пёсики рады, что для них нашлось дельце, — прошелестел голос Осэа. — Пёсики давно никого не рвали во славу хозяйки.
Хранительница тайн явилась из скал, пройдя сквозь камень. Осэа миновала и строй бесов, не испытывая осложнений — никто не посмел заступить ей дорогу. Рэкст с копьем склонился, рыча от ярости, но даже он проглотил насмешку и принял свою роль «пёсика». Осэа явилась в своем дневном облике. Золотая маска сияла солнечно, ярко. Тьма глаз в прорезях маски оставалась бездонной.
— Ты ведь понимаешь, что убить тебя несложно, наследник Ул, — Осэа жестом создала кресло и заняла его, и расправила складки плаща. — Или ты самонадеян до безумия?
— Я понимаю, — кивнул Ул. — Даже странно, что я еще живу, и бой даже не начат. Видимо, я интересен вам. Остались неурегулированные вопросы?
— Сперва мы желали убедиться, что ты — это ты, то есть законный наследник. Затем мы получили послание от Лоэна и начали с ним торг, суть которого для тебя темна. После приложили усилия, чтобы избежать худшего сценария, о котором и предупреждал Лоэн. Он безупречен в прогностике и комплексном моделировании конфликтов. Он дал понять: ты лишь первая волна, крайне глупо тратить силы и время, отрезая у моря волну… Они, — Осэа презрительно покосилась на рэкстов и горглов, — тупое мясо. И тебя готовы рвать, как мясо… Мы полагаем, применение силы не решит проблему, но выведет её на иной уровень. Мы выявили тебя и способны частично контролировать, благодаря карте палача. Мы также способны устранить тебя. Но что нам делать с новой волной? Мы ничего не знаем о ней и будем вынуждены снова искать, тестировать… Атлы — самые гибкие и приспособляемые из всех созданий вселенной. Чем более мы усложним условия, тем более парадоксальным окажется ответ четвертого царства. Ты слушаешь?
— И я благодарен. Мне наконец соизволили дать пояснения, — усмехнулся Ул, хотя понимал, что слушает не пояснения, а приговор.
— Итак, мы пришли к выводу, что убьем тебя лишь в крайнем случае. Если ты откажешься от сотрудничества. — Осэа жестом отодвинула строй рэкстов и горглов, те слитно качнулись назад, на три шага. — Но убивать тебя следует очень быстро… Пока не вмешался Шэд, ведь даже Лоэн не смог дать прогноза по намерениям великого змея. — Осэа повторила жест, и строй воинов снова отодвинулся. — Мы желаем, чтобы ты добровольно принял решение, наследник. У тебя большое сердце. Это слабость и уязвимость — такое сердце… Ты не готов ради сомнительного будущего начать большую войну. Сотрясти царства, бросить в кипящий котел разрушения друга Алеля и его хрупкий мирок, стереть в пыль Мастера О, разрушить врата жизни и смерти, оберегаемые Ургом. Мы дали тебе время и возможность обрасти привязанностями. И теперь ты слаб. Ты должен согласиться на условия, которые лично тебе невыгодны, но сберегут баланс.
— Звучит отвратительно, — поморщился Ул.
— Противоположностью бессмертия является вовсе не смерть. — Осэа указала на скалы, и камни раскрылись пещерным зевом. — Там изнанка бессмертия. Я создала ловушку для атла, я работала долго и полагаю, что учла всё. Войди добровольно. Так ты исчерпаешь долги перед иерархией и даже… станешь воистину свободен.