— Нет, не сказал бы. Старость — вот беда. Anno domini…[168] Ей давно уже перевалило за семьдесят, и она долго хворала. Она была последней из семьи Аранделлов. Вам что-нибудь известно о них?
— Я знаю несколько человек по фамилии Аранделл, у которых есть родственники в здешних краях. Вполне возможно, что они имеют какое-то отношение к этой семье.
— Не исключено. Их было четыре сестры. Одна из них вышла замуж уже в годах, а три остальные жили здесь. Дамы старой закваски. Мисс Эмили умерла последней. Ее очень уважали в городе.
Он протянул Пуаро ордер на осмотр усадьбы.
— Не откажите в любезности зайти потом и сказать мне о вашем решении. Разумеется, там потребуется кое-какой ремонт. Но иначе не бывает. Я всегда говорю: «Не так уж трудно заменить ванну-другую? Пустяки».
Мы попрощались, и напоследок я услышал, как мисс Дженкинс сказала:
— Звонила миссис Сэмьюэле, сэр. Просила, чтобы вы ей позвонили. Ее номер — Холланд пятьдесят три девяносто один.
Я помнил, это был вовсе не тот номер, который мисс нацарапала на своем бюваре, и уж тем более не тот, который ей называли по телефону.
Без всякого сомнения, мисс Дженкинс таким образом мстила за то, что ей пришлось разыскать сведения о «Литлгрин-хаусе».
Глава 7Обед в «Джордже»
Когда мы вышли на площадь, я не преминул заметить, что мистеру Геблеру как нельзя лучше подходит его фамилия. Пуаро улыбнулся и кивнул.
— Он будет крайне разочарован, если вы не вернетесь, — сказал я. — По-моему, он нисколько не сомневается, что уже продал усадьбу.
— Да. Боюсь, надежды его не оправдаются.
— Предлагаю перекусить здесь. Или вы предпочитаете пообедать где-нибудь в более подходящем месте по пути в Лондон?
— Дорогой Гастингс, у меня нет намерения так быстро покинуть Маркет-Бейсинг. Мы отнюдь не завершили дела, ради которого прибыли сюда.
Я вытаращил глаза.
— Вы хотите сказать… Но, друг мой, все уже ясно. Наша старушка умерла.
— Вот именно.
Он таким тоном произнес эти слова, что я невольно посмотрел на него пристальным взглядом. Было совершенно очевидно, что на этом бессвязном письме он просто помешался.
— Но если она умерла, Пуаро, — мягко убеждал его я, — какой нам прок торчать здесь? Она уже ничего нам не расскажет. И если даже с ней что-то произошло, то после ее смерти все кануло в Лету.
— Как у вас все легко и просто. Позвольте заметить, что для Эркюля Пуаро дело считается завершенным лишь тогда, когда он сам поставит на нем точку.
Я знал, что спорить с ним бесполезно. Но тем не менее пытался его отговорить.
— Но ведь она умерла…
— Вот именно, Гастингс. Именно умерла… Вы хоть и твердите об этом, вас этот факт, похоже, совершенно не смущает. Да поймите же вы, мисс Аранделл умерла.
— Но, дорогой Пуаро, она умерла своей смертью! Что же тут странного или необъяснимого? Геблер же сказал…
— Он с такой же настойчивостью говорил нам, что за «Литлгрин-хаус» просят две тысячи восемьсот пятьдесят фунтов. Неужели вы ему верите?
— Нет, конечно. Дураку ясно, что Геблеру не терпится поскорее, сбыть с рук эту усадьбу. Вероятно, там требуется капитальный ремонт. Готов поклясться, что он, точнее его клиентка, готова уступить «Литлгрин-хаус» за гораздо меньшую сумму. Продать огромный георгианский[169] домище, да еще выходящий на улицу, должно быть чертовски трудно.
— Eh bien, — подтвердил Пуаро, — и нечего талдычить: «Геблер сказал, Геблер сказал», будто он пророк какой-то.
Я собрался было возразить, но в эту минуту мы очутились на пороге «Джорджа», и Пуаро, воскликнув «Chut!»[170], положил конец нашему разговору.
Мы вошли в просторное кафе с наглухо закрытыми окнами и потому насквозь пропахшее кухонными запахами. Нас, тяжело отдуваясь, обслуживал медлительный пожилой официант. В кафе больше никого не было. Официант подал нам превосходную баранину, большие куски капусты, с которой не удосужились как следует стряхнуть воду, и отварной картофель. Затем последовали безвкусные, тушеные фрукты с заварным кремом, итальянский овечий сыр, печенье и, наконец, две чашки какого-то сомнительного пойла под названием «кофе».
После чего Пуаро, вынув ордер на осмотр усадьбы, выданный нам мистером Геблером, обратился за разъяснением к официанту.
— Да, сэр, мне известны почти все из них. Имение «Хемел-Даун» довольно небольшое. Оно находится в трех милях отсюда, на Мач-Бенем-роуд, «Нейлорс-Фарм» — то поближе, в миле отсюда. Туда ведет боковая дорожка — сразу за Кингс-Хед. Биссет-Грейндж? Впервые слышу. А вот «Литлгрин-хаус» совсем рядом, в нескольких минутах ходьбы.
— По-моему, я уже видел этот дом с улицы. Пожалуй, туда мы и пойдем. Он в хорошем состоянии?
— О да, сэр. И крыша, и трубы, и все прочее. Старомодный, конечно. Его ни разу не перестраивали. Зато сад превосходный. Мисс Аранделл очень любила свой сад.
— Теперь вроде бы усадьба принадлежит мисс Лоусон?
— Совершенно верно, сэр. Мисс Лоусон была компаньонкой мисс Аранделл, и старая дама все завещала ей, в том числе и дом.
— Неужели? Значит, у нее не было родственников, кому бы она могла оставить свое состояние?
— Разумеется, были, сэр. Две племянницы и племянник. Но мисс Лоусон до последнего дня ухаживала за ней. Ведь мисс Аранделл была очень старой… Дело житейское, сами понимаете.
— Наверное, у нее, кроме дома, ничего особенного и не было?
Я не раз замечал, когда от прямых расспросов толку не было, Пуаро специально спрашивал что-нибудь такое, что обязательно вызывало естественное возражение — и таким образом получал нужную ему информацию.
— Наоборот, сэр. Совсем наоборот. Мы все были потрясены суммой, которую оставила ей старая дама. Завещание было составлено по всем правилам. Оказалось, что долгие годы она не трогала свой основной капитал, и он составил около трехсот — четырехсот тысяч фунтов.
— Можно только диву даваться! — выразил свое изумление Пуаро. — Совсем как в сказке: бедная Золушка в мгновенье ока превратилась в принцессу. Она хоть молодая, эта мисс Лоусон? Сумеет ли воспользоваться свалившимся на нее богатством?
— О нет, сэр. Это особа средних лет.
Называя ее «особой», он ясно давал понять, что бывшая компаньонка мисс Аранделл не пользовалась большим авторитетом в Маркет-Бейсинге.
— Представляю, какой это был удар для племянниц и племянника мисс Аранделл, верно? — продолжал расспрашивать Пуаро.
— Да, сэр. По-моему, их чуть кондрашка не хватила. Такого они не ожидали. Жители Маркет-Бейсинга только об этом и говорили. Одни считают, что близких родственников нельзя обделять, другие — что каждый волен поступать, как ему заблагорассудится. Видимо, правы и те и другие.
— Мисс Аранделл долго здесь жила, верно?
— Да, сэр. Вместе со своими сестрами. А до этого здесь жил их отец, старый генерал Аранделл. Я его, конечно, не помню, но, говорят, он был незаурядным человеком. Участвовал в подавлении Индийского мятежа.
— И сколько у него было дочерей?
— Я знал только трех, была и еще одна — замужняя. А здешние — мисс Матильда, мисс Агнес и мисс Эмили. Первой умерла мисс Матильда, за ней мисс Агнес, а вот теперь мисс Эмили.
— Совсем недавно?
— Да, в начале мая, а может, даже в конце апреля.
— Она что, серьезно болела?
— Да так, время от времени. Перемогалась кое-как. Год назад, правда, чуть не умерла от желтухи. Была тогда желтой, как лимон. Пожалуй, последние пять лет ей явно нездоровилось.
— У вас здесь, вероятно, неплохие врачи?
— Да, доктор Грейнджер уже сорок лет, как здесь живет. Люди чаще всего обращаются к нему. Он хоть с причудами, но врач хороший. Лучшего нам и не надо. У него есть молодой компаньон — доктор Доналдсон. Он посовременней врач. Некоторые предпочитают лечиться у него. А еще, конечно, доктор Хардинг, но он мало практикует.
— Мисс Аранделл, я полагаю, пользовал доктор Грейнджер?
— Да, доктор Грейнджер не раз вызволял ее из беды. Он из тех врачей, кто не даст умереть спокойно, хочешь ты того или нет.
Пуаро кивнул.
— Всегда не мешает немного разузнать о тех краях, в которых собираешься поселиться, — заметил он. — Иметь под рукой хорошего врача очень важно.
— Вы совершенно правы, сэр.
Пуаро заплатил ему по счету и добавил щедрые чаевые.
— Премного благодарен, сэр. Большое вам спасибо, сэр. Надеюсь, вы поселитесь у нас, сэр.
— Хотелось бы, — солгал Пуаро.
Мы вышли из «Джорджа».
— Теперь вы удовлетворены, Пуаро? — спросил я, когда мы очутились на улице.
— Ни в коем случае, друг мой.
И, к моему удивлению, он повернул в сторону, прямо противоположную «Литлгрин-хаусу».
— Куда мы идем, Пуаро?
— В церковь, мой друг. Это может оказаться весьма интересным. Посмотрим мемориальные доски, старые памятники.
Я только кивнул, ничего не понимая.
Пуаро осматривал церковь недолго. Хотя там и сохранились кое-какие образцы ранней архитектуры, она была слишком добросовестно отреставрирована в эпоху королевы Виктории[171] и утратила былое очарование.
Затем он принялся бродить по кладбищу, читая эпитафии[172], дивясь количеству умерших в некоторых семьях и повторяя вслух забавные фамилии.
Само собой, меня ничуть не удивило, когда он наконец остановился перед памятником, ради которого, несомненно, и посетил кладбище.
На громадной мраморной глыбе полустершимися буквами было выведено:
БЛАЖЕННОЙ ПАМЯТИ ДЖОНА ЛЕЙВЕРТОНА АРАНДЕЛЛА,
ГЕНЕРАЛА 24 ПОЛКА СИКХОВ,
ПОЧИВШЕГО В БОЗЕ 19 МАЯ 1888 ГОДА.
«ДА ПРЕИСПОЛНИСЬ БЛАГОДАТИ,
ДА ПРЕБУДЕТ В НЕЙ СИЛА ТВОЯ».
МАТИЛЬДЫ ЭНН АРАНДЕЛЛ,
ПОЧИВШЕЙ В БОЗЕ 10 МАРТА 1912 ГОДА,