Свою заключительную речь коронер начал с того, что следует решить, каким образом получилось, что покойная умерла. У суда нет сложностей с определением причины смерти, поскольку медицинская экспертиза уже дала ответ. Покойная была отравлена сульфатом физостигмина. Единственное, что нужно определить, – приняла ли она его случайно или намеренно, или кто-то другой отравил ее. Все присутствующие здесь слышали, что у покойной бывали приступы меланхолии, что она хворала и, не имея никакого органического заболевания, тем не менее страдала тяжелым нервным расстройством. Мистер Эркюль Пуаро, свидетельские показания которого имеют особый вес, учитывая его имя, со всей определенностью заявил, что видел, как миссис Франклин выходила из лаборатории с маленьким пузырьком в руке и выглядела испуганной при виде свидетеля. Можно прийти к заключению, что она взяла из лаборатории яд с намерением покончить с собой. По-видимому, она страдала навязчивой идеей, будто является обузой для мужа и мешает его карьере. Справедливость требует отметить, что доктор Франклин, по-видимому, был добрым и любящим мужем и что он никогда не выражал раздражения по поводу ее слабого здоровья и не жаловался, что она мешает его карьере. Вероятно, эта идея исключительно ее собственная. У женщин при определенном состоянии нервной системы возникают такие навязчивые идеи. Нет никаких доказательств того, в какое именно время и каким образом был принят яд. Пожалуй, несколько необычно, что пузырек, в котором содержался яд, не был найден, но не исключено, что, как предположила сестра Крейвен, миссис Франклин вымыла его и поставила в аптечку, откуда, возможно, первоначально и взяла его. Принять решение должно жюри присяжных.
Вердикт был оглашен после очень незначительной задержки.
Жюри присяжных пришло к решению, что миссис Франклин покончила с собой в состоянии временного помрачения рассудка.
Спустя полчаса я сидел в комнате Пуаро. Он выглядел очень утомленным. Куртис, уложив моего друга в постель, хлопотал вокруг него с разными сердечными средствами.
Я просто умирал от желания поговорить, но пришлось сдерживаться, пока слуга не закончил все дела и не вышел из комнаты.
Тогда меня прорвало:
– Это правда, Пуаро? То, что вы сказали? Что вы видели пузырек в руке миссис Франклин, когда она выходила из лаборатории?
Слабая улыбка тронула посиневшие губы Пуаро.
Он прошептал:
– А разве вы его не видели?
– Нет, не видел.
– Но вы же могли его не заметить, ведь так?
– Да, возможно. Я, конечно, не могу поклясться, что у нее не было пузырька. – Я с сомнением взглянул на него. – Вопрос в том, говорите ли вы правду.
– Вы полагаете, я бы мог солгать?
– Я бы не поручился, что это не так.
– Гастингс, я потрясен и изумлен. Куда подевалась ваша знаменитая доверчивость?
– Ну, – нехотя признал я, – полагаю, вы бы не пошли на клятвопреступление.
Пуаро мягко заметил:
– Это не было бы клятвопреступлением. Я не был под присягой.
– Значит, это была ложь?
Пуаро слабо взмахнул рукой.
– То, что я сказал, mon ami, уже сказано. Нет необходимости это обсуждать.
– Я вас просто не понимаю! – воскликнул я.
– Что вы не понимаете?
– Ваши показания – ваши слова о депрессии миссис Франклин, о том, что она говорила о самоубийстве.
– Enfin, вы сами слышали, как она это говорила.
– Да. Но это было всего лишь одно из множества настроений. Вы это не пояснили.
– Возможно, я этого не хотел.
Я посмотрел на Пуаро в упор.
– Вы хотели, чтобы был вынесен вердикт о самоубийстве?
Пуаро сделал паузу, прежде чем ответить. Затем он сказал:
– Я думаю, Гастингс, что вы недооцениваете серьезность ситуации. Да, если хотите, мне нужно было, чтобы вынесли вердикт о самоубийстве.
– Но вы… вы сами не думали, что она действительно совершила самоубийство?
Пуаро медленно покачал головой.
– Вы думаете… что ее убили? – спросил я.
– Да, Гастингс, ее убили.
– Тогда зачем же пытаться это замять, навесить ярлык «самоубийство» и отправить дело в архив? Ведь таким образом оно оказывается закрытым.
– Совершенно верно.
– Вы этого хотите?
– Да.
– Но почему?
– Неужели вы сами этого не понимаете? Впрочем, не важно. Давайте оставим это. Вы должны поверить мне на слово, что это убийство – изощренное, заранее спланированное убийство. Я говорил вам, Гастингс, что здесь будет совершено преступление и что нам вряд ли удастся его предотвратить, потому что убийца безжалостен и решителен.
Я вздрогнул и спросил:
– А что же случится дальше?
Пуаро улыбнулся:
– Это дело закрыто – на него навешен ярлык «самоубийство», и оно отправлено в архив. Но мы с вами, Гастингс, продолжаем работать под землей, как кроты. И рано или поздно мы доберемся до X.
– А вдруг тем временем кто-нибудь еще будет убит?
Пуаро покачал головой:
– Я так не думаю. Только в случае, если кто-нибудь увидел что-то или знает что-нибудь. Но если так, они, конечно, уже заявили бы об этом, не так ли?
Глава 16
Я довольно смутно помню события тех дней, что последовали сразу же за дознанием по делу миссис Франклин. Конечно, были похороны, на которых присутствовало множество любопытных Сент-Мэри-Стайлз. Именно там ко мне обратилась старуха со слезящимися глазами и неприятно фамильярными манерами.
Она подошла, когда мы гуськом тянулись с кладбища.
– А я вас помню, сэр, это уж точно.
– Да? Э-э… возможно…
Она продолжала, не слушая меня:
– Годков двадцать с лишком это было. Когда старая леди умерла в особняке. Это было первое убийство у нас тут в Стайлз. Да и не последнее, скажу я вам. Старая миссис Инглторп. Это муж ее укокошил, сказали мы все. Уж мы в этом не сомневались. – Она бросила на меня хитрый взгляд. – Может, и на этот раз муженек постарался.
– Что вы имеете в виду? – вспылил я. – Разве вы не слышали вердикт о самоубийстве?
– Так ведь это коронер сказал. А ведь он мог и ошибиться, а? – Она слегка подтолкнула меня локтем. – Доктора, они знают, как избавиться от своих жен. А от нее, кажись, ему не было никакого проку.
Я смерил старуху сердитым взглядом, и она поспешила прочь, бормоча, что ничего такого не хотела сказать, а только как-то странно, что уже второй раз такое случается.
– И чудно как-то, что вы, сэр, оба раза тут как тут, а?
На какую-то долю секунды мне пришла дикая мысль: уж не подозревает ли она, что я совершил оба преступления? Это было крайне неприятно. Я воочию убедился в том, насколько живучи местные кривотолки.
И в конце концов, старуха не так уж далека от истины. Ведь кто-то убил миссис Франклин.
Как я уже говорил, я мало что помню об этих днях. Во-первых, меня серьезно беспокоило здоровье Пуаро. Ко мне явился Куртис, и даже на его тупом, лишенном всякого выражения лице проступала легкая обеспокоенность, когда он сообщил, что у Пуаро был сильный сердечный приступ.
– Мне кажется, сэр, что он должен показаться врачу.
Я помчался к Пуаро, который весьма энергично отверг это предложение. Мне подумалось, что это не похоже на него. По моему мнению, он всегда слишком уж носился со своим здоровьем. Опасался сквозняков, укутывал шею шелком и шерстью, смертельно боялся промочить ноги и при малейшем намеке на простуду измерял температуру и укладывался в постель. «Потому что иначе это может для меня кончиться fluxion de poitrine!»[173] При самых пустяковых недомоганиях, как мне было известно, он сразу же обращался к врачу.
А теперь, когда он действительно болен, все переменилось.
Впрочем, возможно, именно в этом-то дело. Прежние болезни были пустячными. А теперь, когда он серьезно заболел, то, наверно, боялся это признать и поверить в реальность болезни. Он не придавал значения недугу только лишь из страха перед ним.
В ответ на мои увещевания Пуаро с горечью воскликнул:
– Но я же консультировался с врачами! И не с одним, а с многими. Я был у Блэнка и Дэша (имена двух специалистов) – и что же они сделали? Послали меня в Египет, где мне сразу же стало гораздо хуже. Я также был у Р…
Я знал, что Р. – кардиолог.
– И что же он сказал? – поспешно спросил я.
Пуаро вдруг искоса взглянул на меня – и сердце мое ушло в пятки.
Он спокойно ответил:
– Он сделал для меня все, что только возможно. Прописал лечение, у меня всегда под рукой необходимые лекарства. А больше ничего сделать нельзя. Итак, как видите, Гастингс, бесполезно приглашать ко мне врачей. Машина изнашивается, mon ami. Увы, нельзя, как в автомобиле, поставить новый мотор и продолжать носиться с прежней скоростью.
– Но послушайте, Пуаро, ведь должно быть что-нибудь такое. Куртис…
Пуаро отрывисто переспросил:
– Куртис?
– Да, он пришел ко мне. Он был расстроен. У вас был приступ…
Пуаро кивнул с кротким видом.
– Да, да. Иногда тяжело наблюдать за этими приступами. Думаю, Куртис не привык такое видеть.
– Вы действительно не хотите показаться врачу?
– Это бесполезно, мой друг.
Он говорил очень мягко, но решительно. И снова сердце мое болезненно сжалось. Пуаро улыбнулся мне и сказал:
– Это будет мое последнее дело, Гастингс. А также мое самое интересное дело – и мой самый интересный преступник. Потому что у X совершенный, потрясающий метод, которым невольно восхищаешься. Пока что, mon cher, ЭТОТ X действовал с таким блеском, что обвел меня вокруг пальца – меня, Эркюля Пуаро! Он развернул такую наступательную операцию, которую я не могу отразить.
– Если бы у вас было прежнее здоровье… – принялся утешать его я.
Этого не следовало говорить. Эркюль Пуаро немедленно впал в ярость.
– Боже мой! Неужели я должен вам повторить тридцать шесть раз, а потом еще тридцать шесть, что тут не требуются