поведение. На пороге XX века представления о внутренних характеристиках и интрапсихических процессах породили особое понятие «бессознательного». Это достижение стало кульминацией определённого количества современных взаимосвязанных линий развития на протяжении предыдущих одного-двух столетий. Эти направления включали:
• Развитие гуманистических понятий о наличии «человеческой природы», которая считается основой личного бытия и понимается как источник человеческого поведения.
• Развитие понятия «самости» — некой сущности, которую следует понимать как нечто, представляющее собой центр личностной идентичности. Несмотря на то что идея самости является относительно новой в развитии мировой культуры, в настоящее время она пользуется большим успехом и считается само собой разумеющейся на Западе.
• Прогрессивное развитие (начиная с XVII века) новой системы социального контроля, в которой «нормативное суждение» устойчиво заменило собой моральное суждение[13].
В течение последнего столетия понимание в терминах внутренних характеристик пронизало западную культуру насквозь. Оно встречается настолько часто и повсеместно, что обретает в наше время статус само собой разумеющегося как в профессиональной, так и в популярной психологии. Теперь люди верят, что личностные черты и сущностные характеристики самости всегда присутствуют в жизни людей и их необходимо обнаружить и раскрыть в процессе личностного роста и решения жизненных проблем.
Интерпретация в терминах интенциональных состояний
По контрасту с понятиями о внутренних характеристиках понятия об интенциональных состояниях идентичности формируются на основе представления о способности влиять на собственную жизнь, можно сказать, воли к свершению, самонаправлению. Это представление описывает людей как активных посредников, «переговорщиков», обсуждающих смыслы и ситуации, в которых они оказываются в жизни, — как наедине с собой, так и в сотрудничестве с другими. Люди при этом представляются творцами предпочитаемых направлений собственной жизни. Они проживают свою жизнь в соответствии с намерениями, в соответствии с тем, что считают в жизни важным. Люди активно действуют, чтобы придать форму своему собственному существованию, чтобы достичь поставленных целей.
Согласно Брунеру (Bruner, 1990), значимость, приписываемая понятиям намерения, цели, смысла; вес, приписываемый понятиям ценности, верований, убеждений, обязательств; акцент на способность влиять на собственную жизнь, — всё это представляет собой теорию сознания, характеризующую многовековую традицию так называемой «народной[14] психологии»: «Во всех культурах одним из самых мощных, основополагающих инструментов является так называемая «народная психология» — набор более или менее взаимосвязанных, более или менее нормативных описаний того, что помогает людям чувствовать себя живыми, как функционирует наш собственный разум и разум других людей, как действовать в той или иной ситуации, как можно жить и почему человек выбирает тот или иной жизненный путь и т. д. Созданный новыми учёными-когнитивистами для выражения насмешливого отношения к таким интенциональным состояниям, как убеждения, желание и смыслы, термин «народная психология» оказался на удивление подходящим» (Bruner, 1990. С. 35 — 36).
Согласно этому определению, люди постоянно применяют народную психологию в повседневной жизни. Они используют категории интенциональных состояний, чтобы понять собственную жизнь и осмыслить поступки окружающих. Эти категории народной психологии дают людям целый набор представлений о том, что значит «жить полной жизнью», что помогает людям ощущать себя живыми, что им нравится, что их поддерживает и обеспечивает основу для отклика на действия других.
Народно-психологические понятия об интенциональных состояниях также выходят на передний план, когда люди пытаются понять, что же происходит в мире в целом. Брунер показал, каким образом интенциональные состояния и основанные на них интерпретации направляют попытки людей справиться с неожиданностями, создают основу для преодоления препятствий и кризисов, дают возможность примириться с тяжёлыми жизненными ситуациями и дилеммами в повседневной жизни.
Прослеживая историю вытеснения интенциональных состояний и связанных с ними интерпретаций из профессиональной и популярной психологии, Брунер доходит до конца XVIII—начала XIX века. При этом «разум», о котором идёт речь в народной психологии, в значительной степени уступил место «бессознательному» психологии, связанной со внутренними характеристиками.
Отмечая различие между интерпретацией, основанной на внутренних характеристиках и свойствах, и интерпретацией, основанной на интенциональных состояниях, и отдавая предпочтение последней в ходе бесед пересочинения, я не отвергаю полностью понимание жизни и идентичности в терминах внутренних характеристик. В рамках этого подхода есть множество чудесных интерпретаций, которые дают положительный эффект. В контексте терапевтических бесед подобное понимание можно признать и почтить.
Однако понимание, основанное на внутренних характеристиках, вряд ли приведёт к такому насыщенному описанию историй, которое, как правило, является результатом развития интерпретаций, исходящих из интенциональных состояний. Это происходит потому, что объяснения через внутренние категории имеют тенденцию:
• уменьшать ощущение способности влиять на собственную жизнь (согласно интерпретациям, исходящим из внутренних характеристик, жизнь людей проживается элементами самости, определёнными аспектами внутренней сущности, а не определяется поступками, которые совершаются на основе намерений и ценностей человека);
• изолировать, отделять людей друг от друга (согласно пониманию, исходящему из концепции внутренних характеристик и свойств, поведение и поступки человека совершаются им единолично, а не являются результатом того, что история его жизни переплетена с историями жизней других людей, соприкасается с ними общими значимыми темами);
• уменьшать разнообразие (понимание на основе внутренних характеристик определяется глобальными нормами жизни, которые продвигают модернистский[15] идеал «инкапсулированного я» — идеал, прославляющий представления о самообладании, сдержанности, опоре на себя и самоактуализации).
В беседах пересочинения, как правило, происходит сдвиг по направлению к заключениям об идентичности в терминах интенциональных категорий, не важно, с чего начинается разговор. В моей беседе пересочинения с Лиамом и его матерью этот сдвиг был подчеркнут формой моих вопросов — определённым образом «предвзятых». Я специально старался предлагать рассматривать поступки Лиама в терминах ценностей: «Что это говорит вам о том, что для Лиама важно, что для него особенно ценно?», «Как вам кажется, что это отражает — в терминах ценностей Лиама?», «Если вспомнить события, которые произошли, когда ему было шесть лет, каким образом эти поступки повлияли на ваше представление о Лиаме как о человеке?», «Пенни, как вам кажется, что я, исходя из этого, думаю о том, на что Лиам надеется в жизни?», «Пенни, а если бы вы увидели, что Лиам позвонил Дэниэлу, о чем бы это свидетельствовало для вас? Какой смысл, по-вашему, это имело бы для Лиама?», «Как тебе кажется, что этот поступок будет отражать в связи с твоими планами на будущее?»
Я повторю: предпочтение заключений, исходящих из интенциональных категорий, не должно заставлять нас думать, что заключения о внутренних характеристиках вредны или бесполезны. Именно эти заключения, возникшие на более ранних стадиях моих разговоров с Лиамом, были позитивны, подтверждали человеческое достоинство и ценности Лиама. Однако именно интенциональное понимание в существенной степени способствовали развитию:
• Ощущения, что жизнь Лиама связана с жизнями других людей, соприкасается с ними общими темами. Это было полной противоположностью чувству одиночества, изолированности, которое прежде полностью захватывало Лиама.
• Переживания того, что он — знающий человек, является «знатоком» собственной жизни. Это полностью противоречило его переживанию потерянности, замешательства, неумения ориентироваться в жизненных вопросах.
• Эмоциональных откликов на какие-то прежде проигнорированные, но значимые события его жизни. Это полная противоположность «уплощенности аффекта», отсутствию чувств, которые характеризовали его бытие прежде.
• Размышлений о том, каким образом его жизнь, он сам, может выглядеть в глазах окружающих, что стало противоположностью переживания невидимости.
• Предположений о доступных ему поступках, которые гармонировали бы с тем, что он ценит в жизни, а это было полной противоположностью переживаний безнадёжности и тщетности его жизни.
• Проявлению свойственного Лиаму способа поддержания чувства сопричастности этим намерениям и ценностям, — что было противоположностью переживаниям отчаяния и пустоты.
Кроме того, интерпретации, основывающиеся на интенциональных состояниях, которые возникли в нашей беседе, обеспечили Лиаму переживание способности влиять на собственную жизнь, полностью противоречащее ощущению «паралича», доминировавшему прежде. Эти интерпретации также обеспечили основу для расширения предпочитаемого, желаемого переживания идентичности, представления о себе, обладавшего преемственностью, связывавшего настоящее, прошлое и будущее, а это было противоположностью его заключениям о том, что он человек «пропащий» и жизнь его «поломана».
Ландшафт идентичности: картотека разума
Читателю может быть полезно представить себе ландшафт идентичности в виде «ячеек разума» — аналога картотеки, каталога с ящичками, в каждом из которых представлена значимая в данной культуре категория идентичности. В западной культуре эти категории будут включать такие внутренние характеристики или качества, как неосознанные потребности, инстинкты, желания, драйвы, диспозиции, личностные черты и свойства и т. д., а также интенциональные категории, такие, как смыслы, цели, упования, жизненная миссия, надежды, мечты, предвидение ценности, убеждения и обязательства. Именно в эти «ячейки разума», в эти ящички картотеки люди помещают заключения о том, кем являются они сами и другие люди. Представления о себе и отношение к себе определяют значимость, которая приписывается определённым событиям в жизни людей. Они развиваются в ходе рефлексии, размышлений об этих событиях и о тех темах, частью которых события являются. Все выводы, включая те, которые выражены в терминах внутренних характеристик и свойств, сильно воздействуют на поступки людей. Они придают облик жизни. Иначе говоря, облик жизни придают не какие-то «вещи» — мотивы и потребности и т. п., — но именно социально сконструированные заключения об этих «вещах».
Беседы пересочинения обеспечивают контекст для порождения многих заключений об идентичности, противоречащих тем, которые связаны с доминирующими историями жизни людей. По мере того как эти новые выводы оказываются в ящиках картотеки, они заполняют собой пространство, которое прежде занимали доминирующие заключения об идентичности. И тогда старые — проблемные — выводы начинают оказывать меньше влияния на бытие людей.