Б. Майерхоф привлекла внимание к исключительности этого феномена: «Иногда жизненные обстоятельства складываются так, что определённое поколение людей начинает очень остро осознавать себя, и тогда они становятся активными участниками своей истории и упорно и настойчиво продолжают давать чёткое определение самих себя, дают объяснение своего предназначения, прошлого и будущего. Тогда они становятся сознающими актёрами исторической драмы, сценарий которой они сами и пишут; они уже не просто испытуемые в чьём-то исследовании, они «создают» сами себя, иногда они даже «выдумывают» себя. Эта деятельность не является неизбежной, не является автоматической, она — удел особых людей в особых обстоятельствах» (Там же).
Как часть рефлексивного самоосознавания поступки членов этого сообщества отражали понимание того, до какой степени идентичность является:
• публичным, социальным, а не частным, индивидуальным достижением;
• определяемой в большей степени историей и культурой, чем «человеческой природой», так или иначе понимаемой;
• результатом возникновения чувства аутентичности в социальных процессах признания предпочитаемых заявлений человека о собственной идентичности и истории (по контрасту с идеей, что аутентичность, подлинность жизни достигаются за счёт выявления и выражения сути «я» посредством интроспекции).
Особая значимость, которая придаётся «коллективному самоопределению», «императиву самопредъявления», «привлечению свидетелей собственной ценности, жизненности и бытия» и «предъявлению собственной интерпретации себя перед специально созданной для этой цели аудиторией», подчёркивает ключевую роль вклада аудитории в церемонию признания самоопределения. Именно отклик аудитории на истории, рассказанные и отыгранные на этих «форумах», подтверждал подлинность этих историй. Именно признание аудиторией заявлений об идентичности[26], выраженных в историях, подтверждало эти заявления. Именно признание историй слушателями способствовало тому, что члены сообщества смогли достичь ощущения единения с заявлениями о собственной жизни. На таких встречах аудитория начала «участвовать в чьей-то драме» и стала «свидетелями, которые, сами того не подозревая, продвигают сюжет вперёд и способствуют его развитию»: «Эти старые евреи... открывают занавес между реальным и нереальным, актуальным и воображаемым, чтобы переступить через порог и повести, потянуть за собой свидетелей, которые, к удивлению своему, часто обнаруживают, что они каким-то образом участвуют в чьей-то ещё драме... переступив порог, они становятся «пятой колонной», свидетелями, которые продвигают сюжет, способствуют его развитию, сами того не подозревая. Их история — полностью их собственная, но она живёт дальше, вплетаясь в содержание жизни других людей» (Myerhoff, 1986. С. 284).
Майерхоф подчеркнула значимость активного участия внешних свидетелей в этих церемониях. Именно пересказы историй внешними свидетелями в наибольшей степени поддерживали и заявления людей о собственной идентичности, выраженные в историях. Пересказы сделали их зримыми, «публичными» фактами, распространяли информацию в более широком сообществе, помогали людям обрести чувство единения со своими заявлениями о собственной жизни. Именно пересказы слушателей помогали людям почувствовать, что они действительно существуют — такие, какими видят себя, и давали им надежду и силы двигаться дальше.
Церемонии признания самоопределения в терапевтической практике
То, каким образом Барбара Майерхоф описала роль свидетелей в церемонии признания самоопределения, вызвало резонанс с некоторыми открытиями, которые мы совершили в собственной терапевтической практике: открытиями, связанными со значимостью слушателей для насыщенного развития истории, для выстраивания насыщенных заключений об идентичности человека, для расширения и укрепления предпочитаемых направлений развития жизни людей, обращавшихся к нам за помощью. Как и члены сообщества престарелых евреев в Венисе, мы ощутили, что внешние свидетели предоставляли людям, обращавшимся за помощью, возможность:
• вновь стать «видимыми» для сообщества и для приглашённых свидетелей на своих собственных условиях, в своей интерпретации;
• пережить признание заявления об идентичности, выраженного в их историях;
• ощутить подтверждение подлинности этих заявлений об идентичности;
• вмешаться в ход и направление своей жизни таким образом, чтобы находиться при этом в гармонии с тем, что для них важно в жизни.
Было очевидно, что слушатели, которых мы привлекали к работе, придавали более публичный, фактический характер заявлениям людей об идентичности, «продвигали сюжет и способствовали его развитию».
Понимая значимость аудитории в терапевтической работе, мы более серьёзно сосредоточились на том, чтобы побуждать слушателей пересказывать услышанное определённым образом, в контексте историй о предпочитаемом развитии жизни. Однако в тот момент аудитория была вовлечена в работу скорее косвенно.
Том Андерсен (Andersen, 1987) разработал процедуру «работы в рефлективной[27] команде», и это вдохновило нас на вовлечение аудитории непосредственно в терапевтические беседы. Вначале слушатели приглашались из социальных сетей тех, кто обращался к нам за консультацией, а также из наших собственных социальных сетей. Позже мы стали приглашать участников из среды профессионалов-психологов и социальных работников. В этот момент я стал подробно изучать, какие именно аспекты пересказов истории внешними свидетелями являлись наиболее эффективными для насыщенного развития истории в терапевтических беседах. Ниже я опишу некоторые результаты своих исследований, сосредотачиваясь на структуре встреч, выстроенных в русле церемонии признания самоопределения, и на специфике традиции признания, связанной со свидетельскими пересказами историй.
Структура церемонии признания самоопределения
В терапевтической практике церемония признания самоопределения разделяется на три конкретные стадии:
• Первая — рассказ значимой жизненной истории человеком, для которого проводится церемония признания самоопределения.
• Вторая — пересказ истории теми людьми, которых пригласили в качестве внешних свидетелей.
• Третья — пересказ пересказа внешних свидетелей, осуществляемый человеком, для которого проводится церемония признания самоопределения.
Рассказ
На первой стадии терапевт беседует с людьми, обратившимися за консультацией, в то время как внешние свидетели находятся в позиции слушателей. В контексте этого интервью терапевт находит возможности задать вопросы, побуждающие к рассказыванию значимых историй, имеющих отношение к вопросам личной идентичности и «идентичности в отношениях», то есть к тому, как человек воспринимает себя и значимые отношения. Внешние свидетели внимательно слушают истории и готовятся участвовать в пересказе того, что услышали.
Во время моей встречи с Фионой, её родителями и Элисон я в первую очередь побеседовал с Фионой и её родителями. Это интервью обеспечило контекст для дальнейшего исследования того, что нервная анорексия пытается сделать с жизнью и взаимоотношениями членов семьи, того, как они это переживают и какие силы поддерживают нервную анорексию. Кроме того, интервью обеспечило контекст для дальнейшего исследования продвижений в их жизни, которые не способствовали благополучию анорексии, основания этих достижений, отразившихся в них жизненных ценностей, а также истории этих ценностей. Элисон находилась в позиции слушателя, внешнего свидетеля разговора, который я обозначаю как «рассказ». Она не была активной участницей беседы, но свидетельствовала ей извне.
Пересказ
В подходящий момент внешние свидетели меняются местами с людьми, чьи жизни находятся в центре церемонии признания самоопределения. Люди, рассказывавшие свои истории, теперь становятся слушателями пересказа внешних свидетелей. Форма этого пересказа обычно задаётся вопросами терапевта.
Это не просто пересказ всего рассказа и не краткое содержание услышанного. Это пересказ тех аспектов истории, за которые «зацепилось» внимание внешних свидетелей. Он расширяет и уточняет отдельные аспекты таким образом, что в результате существенно выходит за пределы самого рассказа, тем самым способствуя насыщенному описанию взаимоотношений и личностной идентичности тех людей, чьи жизни находятся в центре церемонии. Кроме того, пересказы внешних свидетелей способствуют связи, соприкосновению жизней людей общими темами, создают существенный резонанс, потому что живо показывают, чему именно люди приписывают значимость в своей жизни, причём таким образом, что люди чувствуют признание и принятие.
Когда история Фионы и её родителей была в достаточной степени разработана, чтобы обеспечить основу для отклика со стороны Элисон, я попросил их сесть в сторонку, а Элисон — рассказать о том, что она услышала. Мои вопросы помогали Элисон в развитии пересказа, в котором вновь было живо представлено то, что ценно и значимо для Фионы и её родителей. Эти вопросы помогли Элисон понять, какие аспекты рассказа особенно привлекли её внимание и вызвали интерес. Они также побудили её рассказать о тех образах, картинках, которые возникали перед её внутренним взором, когда она слушала этот рассказ, о том, какие воспоминания из её собственной жизни пробудили слова и выражения этого рассказа, какой отклик вызвали и каким образом затронули её, о том, что она извлекла из них, куда они её «переместили». Таким образом, пересказ Элисон включил в себя элементы исходного рассказа, но при этом разными способами вышел за его пределы. Он значительно способствовал насыщенному описанию истории, в котором переопределялись суть взаимоотношений между Фионой и её родителями, а также представления о том, какими людьми они являются. Этот пересказ также способствовал развитию насыщенной истории за счёт объединения, связи, соприкосновения жизней всех участников конкретными темами, связанными с намерениями по отношению к собственной жизни, и с их жизненными ценностями. В следующей беседе, когда родители Элисон присоединились к ней в качестве внешних свидетелей, истории их жизней также вплелись в общий узор.
Ключевой составляющей пересказов свидетелей является необходимость придерживаться определённой традиции признания, которую можно описать в терминах четырёх основных категорий расспрашивания. Я использую термин «расспрашивание» для того, чтобы подчеркнуть тот факт, что пересказы не спонтанны («что приходит на ум, то и говорю»), они направляются вопросами терапевта.
В ходе пересказов внешние свидетели:
• не формулируют аффирмаций[28];
• не поздравляют;
• не указывают на сильные стороны и ресурсы;
• не дают моральную оценку;
• не сравнивают жизни людей с какими-либо нормами (не важно, являются ли оценки и суждения позитивными или негативными);
• не интерпретируют жизни других людей;
• не формулируют гипотезы о причинах;
• не осуществляют вмешательства с целью решить проблемы людей;
• не дают советов;
• не рассказывают басни или притчи;
• не пытаются проводить рефрейминг [29]событий из жизни людей;
• не навязывают альтернативных историй;
• не пытаются помочь людям в решении проблем и сложных жизненных ситуаций;
• не выражают беспокойство за их жизнь.
Отклик внешних свидетелей в большей степени связан с резонансом, чем с эмпатией или симпатией. Наиболее эффективны те отклики свидетелей, которые отражают, показывают, чему люди, находящиеся в центре церемонии признания самоопределения, придают значение в жизни, что для них ценно, причём так, что это сильно затрагивает рассказчиков, вызывает у них мощный резонанс.
Когда я перечисляю, чем пересказы не должны являться, я вовсе не подразумеваю, что все, что обычно считается признанием, не годится для отклика на события в жизни людей. Я не подвергаю сомнению ценность и значимость этих видов отклика в повседневной жизни. Я могу представить себе множество случаев, когда поздравления, подтверждения, советы и т. д. приемлемы и важны. Однако в контексте церемонии признания самоопределения эти отклики не будут способствовать насыщенному развитию историй и даже могут привести к «бедным» заключениям о жизни людей.
Кроме того, многие из перечисленных выше видов отклика включают в себя акты вынесения суждения. Например, когда мы поздравляем человека, мы подразумеваем, что он сделал что-то хорошо в соответствии с определённым критерием и что слушатели занимают авторитетную позицию, позволяющую им выносить подобные суждения. Терапевтический контекст не является контекстом повседневной жизни, и люди могут почувствовать себя слегка униженными, если их кто-то с чем-то поздравляет. Они могут почувствовать, что слушатели не понимают их, не понимают серьёзности обстоятельств или сложности их жизненной ситуации. Они могут посчитать, что слушатели неискренни или высмеивают их. В силу того, что в терапевтическом контексте присутствуют отношения власти, любое из подобных переживаний может привести к чувству отчуждения от терапевта или от внешних свидетелей.
Терапевты несут этическую ответственность за последствия участия аудитории в терапевтической работе. Эта ответственность легче реализуется, если терапевт сам структурирует пересказы внешних свидетелей. Когда я говорю о структурировании, то не имею в виду, что оно ограничивает участие аудитории.
Скорее, по моему опыту, оно обеспечивает условия, в которых внешние свидетели выходят за пределы привычного мышления и озвучивают нечто, что иначе они не проговорили бы. В общем, пересказы не ограничены привычными и само собой разумеющимися откликами на жизни людей.
Пересказы, структурированные с помощью четырёх групп вопросов, способны вызывать сильнейший резонанс у людей, чьи жизни находятся в центре церемонии признания самоопределения. Именно резонанс вносит существенный вклад в насыщенное развитие истории, в то, что люди начинают лучше понимать, что именно они ценят в жизни, а также способствует размыванию, смещению с центральной позиции негативных заключений о жизни и идентичности людей. Он также помогает обрести важный опыт — знание о том, каким образом можно разбираться со сложностями и проблемами в собственной жизни.
Прежде чем я расскажу подробнее о четырёх категориях вопросов, я хотел бы упомянуть о том, каким образом я подготавливаю внешних свидетелей к участию в церемонии признания самоопределения.
В большинстве случаев, прежде чем свидетели приступают к участию в церемонии, я провожу с ними короткую беседу. В этот момент я сообщаю им о том, что во время пересказа предложу им:
• поучаствовать в традиции признания, которая, как мне кажется, особенно значима для насыщенного развития историй;
• включиться в пересказ, который является результатом внимательного слушания и связан с отдельными аспектами истории, высказываниями и проявлениями, привлёкшими их внимание;
• выразить, изложить этот пересказ естественно, ненавязчиво;
• лично откликнуться, выразив своё понимание того, почему их внимание привлекли те или иные выражения или фразы и каким образом это на них повлияло;
• отойти от привычных способов отклика на истории о жизни других людей — изложения собственного мнения, совета, суждения, теоретизирования и т. п.
Потом я обсуждаю со свидетелями вопрос о том, что оставляю за собой возможность вмешиваться и перебивать, задавать вопрос, если чувствую, что это может способствовать откликам, ведущим к более насыщенному развитию истории. Я вмешиваюсь также, если думаю, что пересказ отклоняется от традиции, которой мы стараемся следовать. Я также чётко обосновываю необходимость моего вмешательства, объясняя, что несу полную этическую ответственность за последствия пересказа истории внешними свидетелями. Подобная организация процедуры всегда хорошо принимается свидетелями, потому что помогает снизить тревожность, страхи и беспокойство, связанные с предстоящей задачей. Обсуждение приносит облегчение и потому, что даёт внешним свидетелям возможность отвечать на мои вопросы без постоянного отслеживания своих слов, что ограничивало бы свободу их ответов.
Затем я обычно описываю четыре категории вопросов, на основании которых будет строиться расспрашивание свидетелей. Я стараюсь использовать привычный, знакомый и понятный язык, учитывая особенности культурного контекста, возраста и уровня развития внешних свидетелей. В этот момент я могу раздать участникам копии описания категорий вопросов, представленного ниже, или какой-либо его версии.
1) Во-первых, мы сосредоточимся на выражениях[30] — на поведении, высказываниях и выражении переживания, опыта. Я попрошу вас выделить из всего, что вы услышали, то, что вас больше всего привлекло, пробудило ваш интерес, зацепило.
В этот момент я буду особенно заинтересован в тех конкретных проявлениях, которые дали вам понять, чему человек в жизни придаёт ценность. Это могут быть конкретные слова, фразы или чувства, ощущения. Говоря про то, что вас больше всего привлекло, вам надо будет дать понять, что вы испытываете интерес к жизни именно этого человека, то есть интерес личный, а не общечеловеческий, абстрактный. Сосредоточение на конкретных словах, высказываниях человека придаст вашему пересказу особую чёткость и адресность.
2) Во-вторых, мы сосредоточимся на образах. Я попрошу вас описать какие-либо образы, пришедшие вам в голову, пока вы слушали рассказ, образы, вызванные к жизни теми высказываниями, которые привлекли ваше внимание. Эти образы могут принять форму конкретных метафор, касающихся жизни человека, или неких картин, относящихся к личности человека, его взаимоотношениям. Может быть, это будет некое чувство, ощущение, вызванное жизнью этого человека. После того как вы их опишете, я попрошу вас поразмыслить вслух о том, как эти метафоры, образы могут отражать жизненные смыслы, ценности, убеждения, надежды, упования, мечтания и добровольные обязательства человека; чего этот человек хочет, каковы его намерения в отношении жизни, каковы его жизненные ценности. В этот момент я буду задавать вам вопросы о том, что бы эти образы могли сказать нам о жизни и идентичности человека, при этом я не буду просить вас сформулировать какие-то жёсткие заключения.
3) В-третьих, мы сосредоточимся на личностном резонансе[31]. Я попрошу вас рассказать о том, почему вас так привлекли именно эти конкретные слова, фразы, но особенно сосредоточиться на том, что именно и как затронуло ту или иную струну вашей личной истории. Поместив интерес к словам человека в контекст ваших собственных впечатлений, вашего жизненного опыта, мы сможем превратить его в то, что я называю «воплощённый интерес» в противовес абстрактному. Можно сказать иначе: ваш интерес будет чётко обозначен как личный, а не академический; вовлечённый, жизненный, а не отвлечённый, «кабинетный». Наиболее важно для вас будет сказать о том, какие именно переживания вашей личной истории высветились и оказались в фокусе внимания в тот момент в силу этих слов, фраз. Для тех, кто профессионально работает с людьми, это может включать воспоминания и переживания, касающиеся терапевтических бесед с другими людьми.
4) В-четвёртых, мы сосредоточимся на «психологическом перемещении». Я попрошу вас отметить для себя и сказать, каким образом присутствие здесь, свидетельствование жизненным историям затронуло вас, повлияло на вас, куда оно вас ведёт, на что сподвигает. Людям, которые становятся слушателями, свидетелями значимых человеческих драм, почти невозможно остаться не затронутыми. Я использую слово «затронутый» в широком смысле. Возможно, вам полезно будет задуматься о том, в какие пространства, какие области ваших переживаний перенёс вас этот опыт... Где бы вы точно не оказались, если бы в это время ходили по магазинам или ухаживали за садом?.. Это может помочь вам подготовиться к моим вопросам о том, куда вас переместило это переживание: какие мысли о собственном существовании возникли у вас, появилось ли иное понимание собственной жизни или жизни в целом? Возникли ли у вас в результате этого опыта какие-нибудь соображения о том, что вы могли бы поговорить с кем-то из значимых для вас людей; о том, как вы могли бы действовать в сложных жизненных ситуациях, в ваших взаимоотношениях с людьми? Подобное признание будет рассказом о том, как это затронуло вашу жизнь, как она изменилась (возможно, совсем чуть-чуть), как вы стали немного другим по сравнению с тем, каким были, прежде чем послушали рассказ и получили возможность откликнуться на него.
Описав четыре категории вопросов в терминах, понятных свидетелям, я говорю о том, что, когда они будут слушать рассказ, им надо будет просто пытаться осознавать, что именно их привлекает, какие образы, отклики, размышления пробуждаются в них. Я сообщаю, что материал, который обеспечивает отклик на третью и четвёртую категории вопросов, то есть резонанс и перемещение, скорее всего будет порождён как ответ на мои вопросы непосредственно во время соответствующей фазы пересказа.
Чтобы проиллюстрировать эти категории вопросов, я разметил пересказ Элисон на карте «церемонии признания само определения» (рис. 4.1). Это обобщённая разметка, которая обозначает путь беседы как в целом прогрессивный в своём развитии в ходе движения по четырём стадиям расспрашивания. Однако пересказ Элисон не был полностью линеен, и я вновь и вновь приглашал её поместить в центр выражения, использованные Фионой, Луизой и Джейком. Постоянное возвращение, апеллирование к словам и фразам, произнесённым людьми, для которых проводится церемония признания самоопределения, гарантирует, что все ответы и отклики свидетелей базируются, основываются именно на этих высказываниях. Таким образом отклики оказываются оправданными, обоснованными, что является характерной чертой церемонии признания самоопределения в рамках нарративной практики.
Я разработал эти категории расспрашивания (выражение опыта, образ, резонанс и перемещение) в результате исследования участия аудитории в терапевтической практике. Я проверил и многие другие категории, основанные на нарративном понимании жизни, многие из них были полезными, но четыре категории, описанные здесь, оказались самыми эффективными, они более всего способствуют насыщенному развитию истории. Эти выводы основаны как на моих непосредственных наблюдениях результата пересказов, так и на обратной связи, которую я получал от людей, находившихся в центре церемонии признания самоопределения.
Я также обнаружил, что пересказы, выстроенные с помощью этих четырёх категорий вопросов, оказались наиболее цельными, естественными и значимыми для внешних свидетелей. Внимание к тому, что больше всего привлекает в рассказе людей, как правило, повышает осознанность ассоциативного мышления свидетелей, осознанность образов, порождаемых словами и фразами. Образы жизни и идентичности часто оказываются богаты метафорами, аналогиями и указаниями на сходство. Они способны запустить резонансный отклик, «волну» в истории жизни. Таким же образом, как поверхность барабанной перепонки резонирует, когда с ней соприкасается звуковая волна, аспекты наших личных переживаний и опыта могут резонировать, соприкасаясь с «волной» образа. Эти впечатления, многие из которых прежде игнорировались, «высвечиваются» и попадают в фокус сознания. В результате мы переживаем ощущение, что истории наших жизней каким-то образом соприкасаются с историями жизни людей, находящихся в центре церемонии.
Понятия «образ», «волна» и «резонанс» я заимствовал из работ Гастона Башляра (Bachelard, 1969), философа науки, который писал об образах созерцания и о поэтике образа. Я считаю, что многие из его идей имеют непосредственное отношение к терапевтической практике в целом и к расспрашиванию внешних свидетелей в особенности. Удерживание в сознании этих трёх понятий при интервьюировании внешних свидетелей в существенной мере сформировало те вопросы, которые я задаю.
Ещё одно понятие, которое я считаю крайне значимым, имплицитно присутствует в четвёртой категории вопросов ко внешним свидетелям (перемещение), это понятие катарсиса (katharsis). (Я записываю это слово через латинскую «к» , чтобы отличить его от современного понятия катарсиса, которое записывается через букву «с» — catharsis. Последнее связано с метафорами разрядки, освобождения, реагирования и т. д.) Говоря о катарсисе, я подразумеваю, по моему мнению, классическое понимание этого термина. Катарсис — это феномен, который человек переживает, когда является свидетелем ярких, сильных жизненных драм — феномен, который ассоциируется с откликом на исполнение греческих трагедий. В соответствии с классическим определением переживание является катартическим, если человек им глубоко затронут. Не только испытывает сильные эмоции, но оказывается перемещён в иное пространство, иное место своей жизни, где он может:
• обрести новую точку зрения, новый взгляд на собственную жизнь и идентичность;
• восстановить связь с прежде проигнорированными аспектами собственной истории;
• восстановить контакт с особо ценными смыслами и принципами собственной жизни;
• создать новые смыслы, заново осмыслить переживания собственной жизни, которые прежде не были поняты;
• ощутить, что владеет жизненными знаниями и умениями, которые прежде едва осознавал;
• предпринимать какие-либо меры или шаги в своей жизни, которые раньше вообще не рассматривались;
• выйти за пределы повседневной рутины, мыслить другими категориями.
Я считаю, что такое понимание катарсиса согласуется с тем, что во время работы с внешними свидетелями основное внимание уделяется проявлениям конкретного переживания, опыта людей, чья жизнь находится в центре церемонии. Ведь феномен катарсиса относится к конкретным выражениям переживания, жизненного опыта, глубоко затрагивающим и увлекающим нас, захватывающим наше воображение, пробуждающим любопытство.
В соответствии с понятием катарсиса вопросы свидетелю направлены на то, каким образом услышанные истории переместили, продвинули его в собственной жизни. Это понятие побуждает нас признать, что истории оказали на нас влияние, непредсказуемо переместили нас в те или иные области нашей жизни. Оно помогает нам понять, что эти могущественные проявления жизни задали направление движения, и мы стали иными по сравнению с тем, кем мы могли бы быть, если бы не присутствовали здесь и не стали свидетелями этих слов и иных форм выражения переживания, опыта. Подобное признание становится ещё более значимым и мощным за счёт того, что влияние этих историй естественно и ненавязчиво, оно не является самоцелью.
Я считаю, что понятие катарсиса применимо не только к пересказам внешних свидетелей, но и к процессу осознания терапевтами собственного отклика на повседневные жизненные драмы, которые они наблюдают во время терапевтических бесед, в учебном контексте и в ходе работы с сообществами.
Бывают моменты, когда внешним свидетелям трудно определить пережитый ими катарсис. В этом случае терапевт может помочь им выделить потенциальные события их жизни, которые могут вызвать резонанс. Например, внешний свидетель рассказывает о том, какой вклад внесла в его жизнь любимая тётушка, заботившаяся о нем в сложные для него времена, однако при этом ему не удаётся нащупать какой-нибудь катартический отклик. В этом случае терапевт может вкратце расспросить свидетеля о том, знала ли тётушка, насколько значимым оказался её вклад, а если не знала, то что это могло бы значить для неё — узнать об этом, а также о том, каким образом прямое признание может повлиять на жизнь свидетеля. Ещё один пример — внешний свидетель говорит о смутной тоске, неясном стремлении, которое он испытал в контексте резонанса, но не может отследить какой-либо элемент катарсиса. В ответ на это терапевт может расспросить, каково это — публично признавать наличие этого стремления: «Каково вам было открыто говорить здесь об этом стремлении? Каковы возможные последствия этого шага? Станет ли вам в результате проще признавать наличие этого стремления в общении с другими людьми? Если да, то каковы могут быть последствия?»
Пересказ пересказа
После пересказа внешние свидетели возвращаются в позицию слушателей, а люди, находящиеся в центре церемонии, отвечают на вопросы терапевта о том, что они услышали в пересказе. Таким образом они вовлекаются во второй пересказ, и теперь это «пересказ пересказа» их истории внешними свидетелями.
Интервью проводится в соответствии с теми же четырьмя категориями вопросов (выражение, образ, резонанс и перемещение), однако в фокусе второй группы категории расспрашивания (образ) остаются образы, касающиеся жизни и идентичности самого рассказчика, а не образы жизни и идентичности внешних свидетелей. Человека расспрашивают о том, какие метафоры, образы собственной жизни возникли у него под воздействием пересказа его истории внешними свидетелями.
Людей расспрашивают о том:
• какие слова и выражения внешних свидетелей привлекли их внимание;
• какие образы, картины возникли в их воображении под воздействием этих выражений (на сей раз это образы, имеющие отношение к их собственной жизни, а не к жизни свидетелей) и что это говорит об их намерениях, связанных с собственной жизнью, об их жизненных ценностях;
• какие личные переживания, впечатления, опыт были затронуты этими высказываниями;
• куда высказывания внешних свидетелей переместили, привели их: как изменили понимание, восприятие собственной жизни, какие вызвали размышления о возможных дальнейших действиях.
На этой стадии встречи с Элисон, Фионой, Луизой и Джейком сначала я задал вопросы Фионе и её родителям о том, что они услышали в пересказе Элисон, что особенно привлекло их внимание и пробудило интерес. После этого я спросил их о том, какие образы эти высказывания пробудили в них. Фиона сказала, что это — видение новой надежды на будущее без Анорексии, Луиза — что это образ матери, которая продолжала быть стойкой перед лицом разочаровывающих, выматывающих сил, и вдохновение, которое она почерпнула из намерений и действий Фионы, направленных на то, чтобы отобрать свою жизнь у Анорексии. Для Фионы и Луизы вместе это был образ их совместной работы, изменившей их жизнь, образ женщин, бросающих вызов грузу неправомерных ожиданий. Для Джейка это было более сильное чувство приверженности ценностям справедливости, выраженной в его готовности принять сложности, связанные с выстраиванием новых отношений с Луизой и Фионой.
Кроме того, я спросил Фиону и её родителей о том личном опыте, который «срезонировал», актуализировался в ответ на эти аспекты пересказа Элисон. Я задал вопрос о том, к чему они пришли в размышлениях о возможностях в своей жизни, — что высветилось для них, когда они были свидетелями пересказа и участвовали в пересказе пересказа. Я узнал, что, помимо всего прочего, Фиона стала яснее понимать, как действует анорексия и как организуется «командная работа» с Луизой. Луиза, хотя бы отчасти, почувствовала освобождение от бремени вины и осознала, какие в её жизни есть проблемы и достижения, аналогичные тому, что переживает Фиона. У Джейка возникло несколько идей о том, как он мог бы изменить некоторые привычные способы реагирования на поведение и высказывания Луизы и Фионы.
Переходы между тремя стадиями рассказа и пересказа
Переходы между фазами рассказа, пересказа и пересказа пересказа — это чёткие и относительно формализованные процедуры. Например, важно, чтобы внешние свидетели, совершая пересказ, не вовлекали в этот процесс тех, кто находится в данный момент в позиции слушателей. Они не обращаются напрямую к ним, а разговаривают либо друг с другом, либо с терапевтом о том, что услышали в рассказе. Обращаться напрямую к людям, чьи жизни находятся в центре церемонии, — значит лишить их статуса аудитории, а это может сильно ограничить возможность просто слушать, и многое может быть упущено. Нечёткость занимаемых позиций может нарушить те условия, которые дают возможность насыщенного развития истории.
Чтобы способствовать чётким сменам позиции, можно использовать односторонние зеркала или видеосвязь. Однако это не обязательно, и во многих случаях, включая работу с сообществами, подобные технические средства недоступны, а иногда и неприемлемы. В подобных обстоятельствах те, кто находится в позиции слушателей, сидят отдельно, в сторонке от тех, кто осуществляет рассказ и пересказ, а те, кто рассказывает и пересказывает, сидят в кругу вместе с терапевтом.
Я описал структуру церемонии признания самоопределения в терапевтическом контексте, выделив три стадии. Однако, в подходящих обстоятельствах, если есть время (большая роскошь), а также интерес и энергия у участников, эти позиции могут меняться многократно, чтобы рассказ и пересказ осуществлялись много раз и создавалось множество уровней в истории. Кроме того, можно включить в структуру и четвёртую стадию, во время которой все участники встречаются вместе, садятся в один большой круг, чтобы обсудить собственные впечатления от этого упражнения. Четвёртую стадию я подробно описал в другой работе (White, 1995).
В тех случаях, когда для человека, обратившегося за помощью, стадия катарсиса представляет особую ценность, можно использовать другой вариант структурирования церемонии признания самоопределения. В особенности это относится к тем случаям, когда люди не чувствуют себя способными влиять на собственную жизнь. Такое часто происходит с пережившими серьёзный травмирующий опыт. Когда люди не видят возможности влиять на собственную жизнь, они чувствуют себя незначительными, опустошёнными, изолированными, парализованными, их жизнь словно застывает во времени, замораживается. Признание катарсиса внешними свидетелями, их рассказ о том, как история человека повлияла на них, продвинула, привела к определённым изменениям, могут послужить для него хорошим противоядием от этих негативных состояний.
Если пересказы внешних свидетелей оказались особенно важными для человека, обратившегося за помощью, вызвали у него глубокий резонанс, то после церемонии признания самоопределения терапевт может поговорить с внешними свидетелями о возможности расширения, продления осуществления катарсиса. Это позволит внешним свидетелям признать и показать человеку, находящемуся в центре церемонии, что эффект катарсиса продолжает оказывать влияние на их жизнь. Такое признание может осуществляться в форме записок, писем, аудио- или видеозаписей. Это могут быть и другие поступки, помогающие человеку почувствовать значимость пережитого свидетелями катарсиса, узнать, что это стало причиной каких-то событий, произошедших уже после церемонии. Приведу пример.
Марианна неоднократно переживала тяжёлые травмирующие события и очень долго боролась с их последствиями. На второй встрече я проинтервьюировал Марианну в присутствии трёх внешних свидетелей. Двое из них были моими бывшими клиентами, они обращались ко мне прежде, обсуждали воздействие травм на свою жизнь. Третий внешний свидетель, Хейзл, была терапевтом, и её особенно интересовала работа с людьми, пережившими травму.
Во время первой части нашей встречи я расспросил Марианну о том, как она переживала травму, и о её последствиях, о том, как она действовала в ответ на травму, на чем основывались эти действия. После этого я расспросил свидетелей и обратил внимание на то, что Марианну особенно привлекло признание катарсиса, озвученное Хейзл. Хейзл сказала, что у неё возникли новые идеи по поводу того, что могло бы быть полезно в работе с двумя женщинами, обратившимися к ней за консультацией в связи с последствиями травм в их жизни. Хейзл сказала, что до этого момента она чувствовала напряжение во время работы с этими женщинами и переживала, поскольку никак не могла найти такой способ работы с ними, который бы её удовлетворял. Она также сказала, что в течение последнего месяца ей стало казаться, что она не может помочь этим женщинам, и это очень беспокоило её. В ходе пересказа истории Марианны Хейзл рассказала о новом понимании, новых идеях, о возможностях, которые они могли бы привнести в терапевтические беседы с этими двумя женщинами. Она завершила своё признание следующими словами: «Благодаря тому, что я сейчас услышала от Марианны, у меня появилось несколько идей о том, как я могу продвигаться в работе с этими женщинами». Когда я расспрашивал Марианну о её отклике на пересказ внешних свидетелей, она достаточно надолго задержалась на мысли о том, что она, вероятно, может внести какой-то вклад в работу Хейзл. Марианна была ошеломлена: «Я всегда считаю себя чем-то совершенно бесполезным, просто бременем, грузом для окружающих. Кто бы мог подумать, что я могу сделать что-то, что может помочь кому-то ещё? Это для меня совершенно неожиданно, честное слово, мне ещё надо к этой мысли привыкнуть, потребуется время!»
В конце этой встречи Хейзл очень остро осознавала значимость своего признания катарсиса для Марианны. Три недели спустя я получил два письма для Марианны, отправленных почтой на адрес моего офиса. К письмам прилагалась записка от Хейзл. Хейзл объяснила, что эти письма были написаны ею совместно с упомянутыми женщинами и что в них говорится о том, каким образом история Марианны открыла новые пути преодоления последствий пережитых ими травм. Хейзл предложила мне прочитать письма Марианне во время нашей следующей встречи.
Марианну настолько тронули эти письма, что ей дважды пришлось выйти во дворик подышать, чтобы «взять себя в руки». В конвертах вместе с письмами мы обнаружили ещё и подарки. Они также глубоко тронули Марианну. В одном конверте была прекрасная открытка, сделанная своими руками, с надписью — признанием и подтверждением вклада Марианны, а в другое письмо были вложены пять купонов из кафе на бесплатный кофе с пирожным.
Некоторое время спустя Марианна сказала мне, что никогда в жизни не испытывала ничего подобного, что это было «на расстоянии световых лет» от чего-либо привычного для неё. Она также сказала, что это признание пришло в той форме, которую она не могла отвергнуть, дезавуировать, от которой не могла отказаться. Это не было попыткой указать ей на какие-то сильные стороны, это было просто констатацией фактов, рассказом о том, какой эффект расходящихся кругов, цепную реакцию запустили её собственные слова. Это создало для Марианны своего рода основу, платформу для новых намерений и действий, помогающих исцелиться от последствий травмы. Я также узнал, что это переживание подтвердило её тайную надежду, существовавшую уже очень долго: что все, что она пережила, всё-таки было не зря.
Как я уже отмечал, расширенное, отсроченное осуществление катарсиса может быть особенно значимым для людей, которые подверглись травме. Обычно им свойственно хранить тайную надежду — надежду на то, что жизнь и мир могут измениться в результате того, что они пережили; надежду на то, что все, что они перенесли, было не зря. Это может быть тайное желание чем-то помочь другим людям, что-то внести в жизнь тех, кто пережил нечто похожее. Это может быть тайная фантазия о том, чтобы помогать другим, облегчать их страдания. Это может быть стремление сыграть какую-то роль в исправлении существующих в мире несправедливостей. Расширенное, отсроченное осуществление катарсиса может очень существенно, мощно резонировать с этими упованиями, надеждами, желаниями, фантазиями, оно может служить противоядием чувству опустошённости и изоляции.