Карты рая — страница 52 из 91

— Я тоже пройдусь, — заявила Джеки. — Здесь страшно неудобно, под ногами путается сеньор Коронадо, и вообще я отсидела задницу.

Из единственной припаркованной к станции машины звучал какой-то разухабистый мотив. Но сама она была пуста. Как и все вокруг.

— Этот сеньор Коронадо начинал свою карьеру как погонщик верблюдов, — вполголоса объяснил Рамос, подходя к заправке и прикидывая, не кроется ли в этой безлюдности какой-нибудь подвох.

— А верблюдов он пас в Латинской Америке? — уточнила Джеки.

— Нет, что ты! Просто в желудках верблюдов провозился героин. Его заключали в стальные шарики. Все было хорошо, пока таможня не додумалась просвечивать верблюдов рентгеном. Тогда героин начали упаковывать в презервативы.

— И? — спросила Джеки.

— А презервативы, само собой, засовывали в верблюдов… Неужели тут никого нет?

— Должен быть кто-нибудь, — заявила Джеки. — А что таможня?

— Начала давать верблюдам слабительное…

— Бедные верблюды! — сказала Джеки.

— Хм! — фыркнул Рамос. Странно. Я бы пожалел таможенников.

— Извращенец! — сказала Джеки. — Нормальный человек никогда не будет жалеть таможенников. Даже если их самих по самое горло набьют презервативами и засунут в задницы верблюдов.

Рамос собирался что-то спросить, но они уже входили под навес станции. А войдя внутрь, сразу же обнаружили чернокожего паренька в униформе, довольно неловко прятавшегося под стойкой диспетчера.

На пару с ним Рамос перевез бочки к вертолету. Оставалось дождаться, пока их содержимое не перекачается в баки. Вернулся в вертолет, где застал самый разгар спора.

— Что я делаю в этой стране? — переспросил Диего Коронадо. — Делаю свой маленький бизнес, как любите говорить вы, янки. А что делал ты в тех несчастных угнетенных странах, где заработал свои орденские колодки?

— Смотря что именно и где именно, — ответствовал второй пилот. — А если говорить о твоей банановой державе, то там мы дрались с такими, как ты, мерзавцами. Или ты станешь доказывать, что вы распахивали в джунглях маковые плантации только для того, чтобы посыпать маком булочки?

— Карамба! — произнес Коронадо. — Не надо делать из нас демонов зла! Эти бедные пеоны, поля которых вы жгли напалмом, просто зарабатывали на хлеб для своих маленьких голодных детей. Не они сбивали цены на мировых рынках, и не их вина, что они могут прокормить своих бэби, только занимаясь маком и кокой.

— А себя, стало быть, ты не считаешь виноватым? Ты просто ввозишь зелье в мою страну, да?

— Как это говорится у вас, у янки, — деньги не пахнут? — поинтересовался Коронадо. — Я только соответствую конъюнктуре рынка. При чем тут я, если в вашей стране полно бездельников, которые готовы платить за это деньги и которые видят смысл жизни в том, чтобы подольше торчать под балдой?!

— Тебе никто не говорил, что ты редкостная мразь? — спросил второй пилот.

— Нет чести в том, чтобы оскорблять связанного противника, — с достоинством ответил потомок конкистадоров.

— Это не оскорбление, а констатация. Тебя совершенно не трогает, что такие же, как ты, мерзавцы приучают к наркотикам даже детей?

— Святая Мария! — сказал Коронадо. — Почему янки устроены так, что никогда не видят бревна в своему глазу? Да сотрите вы нас с лица земли, и тогда ваши бездельники и невинные дети начнут потреблять ЛСД и прочую синтетическую дрянь, которую тут же придумают химики. Я, по крайней мере, обеспечиваю своих потребителей натуральным продуктом. А что касается нашего добротного кокаина, то ему весьма многим обязана ваша прославленная национальная культура. Сколько фильмов, хитов и золотых дисков вы бы без него недосчитались?

Похоже, что от этого возражения второй пилот на время утратил дар речи.

— Чак! — сказал Рамос, оглянувшись в сторону бочек и чернокожего заправщика. — Прекрати так дергать головой или выключи пушечный прицел, а то бедный паренек, когда ты бросаешь на него взгляды, каждый раз мочит штаны.

— А что думаешь об этом ты? — спросила Джеки.

— О чем?

— О том, о чем спорят эти двое. Ты ведь успел неплохо прижиться здесь.

— Думаю, что это бесполезный разговор. Собственно говоря, прав погонщик верблюдов. Пройдет еще несколько лет, и наркотики будут выращивать исключительно в лабораторных сосудах, бедным пеонам придется возделывать бананы, а мир, по сути дела, останется прежним. Есть только один способ уничтожить наркомафию.

— Это какой же?

— Сделать так, чтобы люди сами перестали потреблять наркотики. Но для этого надо в корне изменить внутреннюю природу человека или, что почти одно и то же, базовые основы общества. Подвиги всех суперменов по сравнению с такой задачей лишь детские забавы. Мы ведь не будем этим заниматься, верно?

— Верно, — сказала Джеки. — Нам пора.

— Я тоже так думаю, — сказал Рамос. — Тем более что через два с половиной часа начнется рассвет. Если светлые силы боятся «стингеров», они должны восторжествовать до восхода солнца.


Возясь с испорченным терминалом, Жустин Вольф повернул голову и увидел большую крысу. Стоя на задних лапах возле сдвинутой вентиляционной решетки, та смотрела на него почти с человеческим любопытством.

Это было первое живое существо, которое он увидел за последние дни. Над его головой был прозрачный потолок, за которым горели звезды, пища и вода поступали автоматически, через окно доставки, а душ его тюремщики не считали жизненной необходимостью. Может быть, о Вольфе просто забыли. По крайней мере, уничтожение камер внутреннего наблюдения, которым он развлек себя в первые часы, не имело никаких последствий. После этого Вольф занялся следующей частью плана. Все оказалось сложнее, чем он думал, но все-таки из трех испорченных терминалов при известном везении можно было восстановить один. Времени скучать не оставалось, ибо только очень настойчивый и самоуверенный человек может взяться за ремонт незнакомой электроники, располагая в качестве инструментов лишь подручным хламом.

Крыса была как крыса, без особых примет, только крупнее обычных. Вообще-то, Вольф с детства недолюбливал крыс, гнусных тварей со скользкими голыми хвостами. Но в отличие от тех, с которыми приходилось сталкиваться раньше, эта выглядела симпатичной и на редкость чистоплотной.

— Привет! — сказал он.

Крыса дернула хвостом по пыльному полу.

— Здравствуй! — услышал он.

От неожиданности Вольф чуть не выронил самодельный паяльник.

— Вот этого я не ожидал! — сказал он, выдергивая один из оголенных проводов. — Или мне показалось?

— Конечно нет, — сказала крыса. — Ты не встречал раньше говорящих зверей?

— Встречал, — сказал Вольф. — Но это было давно. Почти в другой жизни. И много вас здесь таких?

— Я такая одна, — ответила крыса. — Другие говорить не умеют.

— Я так и подумал. Ты мутант, — сказал Вольф, совсем в этом не уверенный.

— А кто такой ты? — спросила крыса. — Зачем тебя держат в этом загоне?

— Я бы употребил другое слово, — сказал Вольф. — Но это тоже подходит. Меня велел запереть здесь Большой Квидак.

— Это кто?

Вольф улыбнулся:

— Такая большая членистоногая тварь. Похожая на огромное насекомое. Ходит на задних лапах.

— Я поняла, сказала крыса. — Хотя я и не знаю, что такое членистоногое и насекомое. Только его здесь так не называют. А почему он не сделал тебя одним из своих?

— Сложный вопрос, — сказал Вольф. — Считай, что я сам не знаю.

— Скажи, — спросила крыса, — а кто он такой, этот Большой Квидак?

— Монстр, — объяснил Вольф. — А также кошмар космоса и сбежавший экспонат имперского вивария.

Могло показаться, что объяснение крысу удовлетворило.

— А ты как попал к нему? — спросила она, спокойно посмотрев на вывалившуюся из окна доставки пластиковую коробку с дневным пайком.

— По легкомыслию и глупости, — ответил Вольф, заученным движением открывая коробку. — Я бывал на этой станции раньше, но мне не приходилось встречать тут живой души. Имею в виду людей, — уточнил он. — Я просто потерял осторожность. Ты ничего не имеешь против куска колбасы?

— И против сыра тоже, — подтвердила крыса.

— А как давно Квидак обосновался на этой станции? — спросил Вольф, ломая надвое кусок сыра. И поглядел на экран терминала, с которого только что стер пыль. В темной гладкой поверхности отражался немытый и небритый парень с растрепанной шевелюрой.

— Не знаю, как ответить, — призналась крыса. — Давно — это сколько?

— Ладно, пропустим, — решил Вольф. — А какие у тебя отношения с другими крысами?

— У меня уже давно нет с ними никаких отношений. С тех пор как я стала непохожа на них, мне пришлось учиться жить одной.

— Это было тяжело?

— Труднее всего было научиться добывать пищу. Пока на станции снова не появились люди, крысы кормились у действующих синтезаторов, которые забыли отключить. Это был очень жестокий порядок. Пищи хватало только на определенное количество зубов и…

— Может, ртов?

— Да, ртов. И потому, когда крыс становилось больше, им приходилось друг друга убивать. Люди называют это борьбой за существование. Я бы не выжила, если бы не научилась сама запускать синтезаторы.

— Другие крысы этого не умели?

— Конечно. Если бы мои родичи научились это делать, здесь жил бы миллион крыс.

— Представляю, — сказал Вольф. — Итак, ты стала независимой и одинокой.

— Но зато живой. Иначе бы меня съели. Я селилась подальше от работающих синтезаторов, а так как синтезаторы стоят во многих местах, а работало их всего, — крыса запнулась, — всего десять и еще десять, это будет…

Бойко владевшая человеческим языком, крыса почему-то терялась, когда речь заходила о простейшей арифметике. Если она упомянула миллион, то лишь потому, что считала цифру близкой к абсолюту.

— Я понял, — заверил Вольф. — Одной жить скучно?

— Что для тебя скука? — спросила крыса.

— Трудный вопрос. Ну, я бы сказал, что это смесь безразличия и тоски.

— У меня не было времени на такие вещи. Я старалась выжить. Сначала за мной охотились люди, потом другие крысы, а теперь почти всех перебили твари, которых завез сюда Большой Квидак.