Гадалка мягко забрала карту из его пальцев.
— Только не этот. Мое счастье, что я еще ни разу не открыла ее. Или счастье того, кому я гадала. Но я знала человека, кто выложил разом двести таких карт…
— И что произошло?
— Произошло предсказанное. Вы никогда не слыхали об Отряде Судьбы, или Картежниках, как их еще называли? Ну да, вы ведь слишком молоды и ту войну не застали…
Она обвела сощуренным взглядом спящую корчму.
— Все началось — или продолжилось — или закончилось в такой же корчме, здесь, в Сунгане, может, где-то совсем недалеко отсюда, а может, даже прямо здесь. Был такой же морозный вечер, и…
— …этот парень раздражал меня до смерти…
Карты Судьбы
Этот парень раздражал меня до смерти. Он уже битый час играл с самыми отъявленными драчунами в округе — и беспрерывно выигрывал. С таким каменным лицом мог играть только шулер — или заядлый картежник. Мне в корчме не был нужен ни тот, ни другой.
Наконец один из игроков вскочил, отшвыривая карты.
— Он жульничает! — завопил Самюэль во всю глотку, а глотка у него луженая. Видно, он проигрался больше других, но и остальные с облегчением побросали карты и нестройно его поддержали. Пальцы и кулаки мелькали в опасной близости от лица счастливчика, со стола летела посуда и кое-кто уже хватался за ножи…
— Пиво за счет Гвенды! — рявкнула я, грохнув о стол кружками. — Дэнни, лапушка, помоги выкатить бочонок из погреба, ты у нас такой сильный, пятерых заменишь. Гасс, не забыл, тебе с утра на ярмарку? Твой парень, Бэн, растет не по дням, а по часам, здоровяк, весь в тебя!
Представление имело успех, хоть и не полный. Парни отвлеклись, слегка расслабились. Только Самюэль продолжал вопить как резаный.
— Погоди, Гвенда! — орал он, пытаясь дотянуться до моего постояльца — тот сидел неподвижно, опустив глаза, пряча под столом руки, и мне очень не нравилась эта неподвижность: так цепной пес, выжидая, готовится для решающего броска, который порвет и железную цепь и прочный ошейник…
— Этот сукин сын пытался нас надуть! У него крапленые карты!
Я мельком взглянула на каменное лицо постояльца.
— Да? Ты сам видел? Где? Покажи!
— Ну если не крапленые, то еще какой фокус! Отдай мои деньги, ворюга!
Парень продолжал молчать, что еще больше выводило Самюэля из себя. Зарычав, он бросился через стол к горлу игрока, я вздохнула и со всей силы опустила кружку на его глупую пьяную голову. И кружка и голова выдержали — только Самюэль ткнулся носом в стол и затих.
— В другой раз не играй с тем, кто играет лучше! — сказала я. Огляделась. Народ радостно скалил зубы. Нет чтобы помочь слабой женщине… Я стянула пьянчугу за ремень со стола — он мешком свалился на мокрый пол. Сказала устало:
— Все, представление окончено! Вы, картежники, расплачивайтесь и тащите его домой. Корчма закрыта.
Начала убирать посуду. Парень, по-прежнему сидевший на своем месте, сказал негромко:
— Спасибо, хозяйка, но я бы справился сам.
Я посмотрела на него. Худое смуглое лицо, черные, коротко стриженные волосы, черная строгая одежда — монах, да и только, если б не эта красная эмблема на его левом плече… Отозвалась с той же ледяной учтивостью:
— Не за что, солдат. Я пеклась не о тебе — о своем заведении.
Он поднял глаза — черные, чуть отливающие коричневым, вроде слегка недозрелой смородины. Мне всегда казалось, что такие глаза должны быть яркими, горячими, живыми, как сами южане. Эти, казалось, были подернуты ледком, как темные осенние лужи…
Я наклонилась к нему.
— У нас здесь редко бывают богатые купцы или лорды, если ты промышляешь картами, парень. Учти это.
Его губы едва шевельнулись.
— Учту, — сказал он.
Кивнув, я вернулась к очагу. В конце концов, он платил мне за комнату наверху, а не за ненужные советы.
Постояльцы разбрелись по своим комнатам, завсегдатаи — по домам. Служанка, убрав посуду и вымыв пол, давно спала в своей каморке. Я сидела у очага, довязывая безрукавку. Но дело не шло. Путались петли, путались мысли. Отбросив вязанье, я подошла к окну. Прижалась лбом к холодному стеклу, вглядываясь в темноту, откуда, как бабочки на свет, летели снежинки. Было тихо, так тихо, что можно было услышать слабую песню ветра за стенами: он обегал корчму, шуршал по обледенелым бревнам сухой крупкой — и летел дальше, сдувая снег с черных скал Сунгана. Я не находила себе места. В такую ночь чудилось: явись кто из темноты, позови, помани — пойду, не оглядываясь, не задумываясь…
— Не спится, хозяйка?
Вскрикнув от неожиданности, я оглянулась. Этот дьявол, черный дьявол! Он по-прежнему сидел в своем углу, сливаясь с темнотой; при свете гаснущего камина можно было различить лишь блеск его глаз. Я вздохнула, успокаивая испуганное сердце. Подошла к нему.
— И тебе не спится, солдат?
Сейчас он держал руки на столе — жилистые сильные руки. Между сдвинутыми ладонями покоилась колода карт. Не та, потрепанная, вечерняя, — ночная. Черно-лаковая, с пылающей розой на «рубашке». Такая же роза, по слухам, была вытатуирована на плече каждого Картежника. Кому-то, может, и казалось смешным прозвище солдат Сагвера, или что двести здоровых мужиков выкололи на своих мускулистых руках нежный цветок… Кому-то — но не мне.
Поэтому я сказала:
— Если хочешь задержаться в наших краях, сними свою форму, парень. Люди Сагвера оставили после себя недобрую славу.
Он едва поднял темные веки.
— Даже после того, как они полегли на перевале?
— Даже после этого.
Я ждала, что он разозлится, вступится за своих приятелей, но парень вел себя как чурбан — молчал и не двигался. Лицо словно вырезано из темного дерева, слабый свет углублял впадины щек и глазниц. Помстилось на миг — присел у моего очага один из тех, с перевала…
Но солдат зашевелился, длинные пальцы сдвинули верхнюю половину колоды.
— Сегодня особая ночь, хозяйка, — сказал глуховато. — Не хочешь узнать свою судьбу?
Цветок был как живой. Я глядела на него насторожено.
— Что еще за ночь?
— Ночь неуспокоенных.
— Неуспокоенных?
— Непрошеных воспоминаний и кошмарных снов. Ночь призраков и оборотней. Ты тоже это чувствуешь?
Я невольно оглянулась на дверь, запертую на надежный засов.
— Не беспокойся, — сказал южанин, — я наложил заклятье.
— Слышала, — начала я, — в твоем отряде все были колдуны?
— О нет, — сказал он равнодушно. — Если бы так…
— Еще я слышала, вы перед боем раскидывали карты — и верили предсказанию?
— Ты многое слышала, хозяйка.
Я пожала плечами.
— У меня же есть уши! Путники много о чем треплются за кружкой пива.
— Ты любопытна, хозяйка? Так узнай свою судьбу.
Я посмотрела на его твердые пальцы, легшие на лаковые карты. Тяжелое золотое кольцо с иноземным камнем, казалось, следило за мной зорким красным глазом.
— А сам-то ты на себя гадаешь?
— Мне уже все равно.
Я дотянулась до колоды, решительно разбросав карты, — солдат отдернул руку, будто испугавшись моего мимолетного прикосновения.
— Ну а мне не все равно, парень! Я слишком устала бояться, ждать, и загадывать. Нет. Не хочу.
Принесла две кружки пива. Солдат взглянул на них, и губы его тронула слабая усмешка.
— За счет Гвенды?
— Можно и так, — согласилась я. — Поговорим, коль нам обоим не спится.
— Я не слишком разговорчив, хозяйка.
— А я, как ты понял, любопытна и буду задавать вопросы. Хоть на часть ты да ответишь!
Солдат серьезно подумал. Кивнул.
— Разве что на часть.
— Как тебя зовут?
Молчание.
— Ингри.
Теперь помедлила я. Это имя было слишком странным, слишком… юным для его неподвижного лица, холодных отсутствующих глаз, глухого равнодушного голоса…
— Ты с юга?
— Да.
— Зачем в Сунгане?
Он начал складывать карты.
— Повидаться.
— С кем?
— Со старыми друзьями.
Его пальцы задержались на одной карте. Ингри быстро перевернул ее и, едва взглянув, положил в колоду. Я смотрела с любопытством.
— Ты же говорил…
— Это не моя карта! — перебил он. Собрал колоду и посмотрел на меня — едва ли не первый раз за весь разговор.
— Ты хозяйка корчмы?
— Ты видел вывеску.
— Где твой муж?
— Умер.
— У нас на юге женщины не держат трактиры.
— Конечно, — согласилась я, — они лучше сдохнут с голоду!
— Ты умирала с голоду?
— Это было давно, — нехотя ответила я. Солдат явно пытался перевести разговор на меня. — Расскажи о своем отряде, Ингри.
— Что ты хочешь знать?
— Все.
Он угрюмо смотрел перед собой.
— Всего не знаю даже я.
Я глядела на него нетерпеливо: завтра он может уйти, а я так и ничего не услышу.
— Расскажи о своем командире.
— Сагвер был молод, — сказал Ингри не сразу. — Слишком молод и горяч, чтобы командовать людьми. Но война не делает скидок на возраст.
Скидок… Я тоже была слишком молода, когда жирный старик Самур взял меня в свою постель. Но у него была корчма. Еда.
Ингри следил за мной сквозь ресницы.
— Вот это я и называю ночью неуспокоенных. Ты разбудила мои кошмары. Я — твои.
Я сердито тряхнула головой.
— Служба в Отряде Судьбы была для тебя кошмаром?
— Ты упряма, — заметил он отчужденно. — Нет. Мы были счастливы, мы до смешного были счастливы воевать в этом отряде — и ветераны и юнцы. Мы были ОСОБЫМИ. А если за эту особость приходилось платить жизнями чаще других — так на то и Отряд Судьбы…
Он встал — так резко, что сдвинул тяжелый стол.
— Покойной ночи, хозяйка!
Он не был высоким — худощавый, гибкий, в ладно облегающей черной форме Картежников. Дошел до лестницы, положил руку на перила и остановился. Спросил, не оборачиваясь:
— Собираешься куда-нибудь завтра, хозяйка?
— Вроде нет… — сказала я удивленно.
Ингри кивнул и легко взбежал по лестнице. А я смотрела ему вслед и раздумывала, что может чувствовать единственный выживший из Картежников. Не то же ли самое, что чувствовала девушка из сожранного голодом поселка?