Тишина повисла в тронном зале, словно все разом перестали дышать. Ритуальная фраза, не произносившаяся уже много лет, прозвучала почти кощунственно — и вызов, и просьба одновременно. Женщина стояла неподвижно — лишь камешек слегка вздрагивал на подвеске, в такт бьющемуся сердцу. Солдат за ее спиной обежал взглядом лица и ощерился, поднимая меч.
Король сказал медленно:
— Кто ты, странница?
— Несколько лет назад ты бы не задал такого вопроса. Я пришла от тех, кого оклеветали, преследовали и убивали лишь за то, что они осмелились выступить против смерти, крови и войны. Мы выбрали жизнь. Выбирай и ты.
Король медленно спускался и шел между подающихся и смыкающихся за его спиной людей. Начальник стражи что-то торопливо шепнул ему, король оборвал его движением руки. Его глаза следили за напряженным лицом монахини.
— Верно ли я расслышал тебя, странница? Твоя вера и твой орден давно объявлены вне закона, принадлежность к ним карается смертью (этот приговор еще никто не отменял), и сейчас ТЫ — ЗДЕСЬ — МНЕ предлагаешь помощь и благословение? Понимаешь ли ты, чем это тебе грозит? Или пославшие тебя уверены, что тебя защитит твоя вера?
— Не моя судьба решается здесь и не судьба моей веры, потому что она, в отличие от меня, бессмертна. Судьба твоей страны, король. Помни об этом, когда будешь принимать решение.
— Почему же вы не приходили раньше? Почему не предлагали свою помощь бывшим до меня?
— Мы ждали.
— Чего?
— Когда на трон взойдет человек, который будет достоин этой чести.
— Чести принять благословение от объявленных вне закона? — насмешливо спросил король, и Кай покрепче перехватил рукоять меча вспотевшими ладонями.
— Не ты принимал тот закон, но ты можешь оценить степень его справедливости, — возразила женщина.
Взгляд короля изучающе окинул Кая.
— Вижу, твоя мирная вера вовсе не гнушается услугами несущих смерть. Или он твой собрат по вере?
Бледное лицо монахини дрогнуло.
— Он пошел со мной не по моей вере и не по своей воле!
— Нет, дьявол тебя побери! — рявкнул Кай. — Я здесь, потому что сам так решил!
Губы короля дрогнули в улыбке.
— Дай его сюда! — сказал он просто.
Каю показалось — он ослышался. Но король протянул руку. Верда тоже была в замешательстве. Помедлив, спросила сорванным голосом:
— Ты согласен принять дар?
— Да.
— Посмотри вокруг — столько свидетелей слышит каждое твое слово. По своей воле или по принуждению, по колдовскому наущению ты принимаешь его?
Король обвел взглядом людей — ни голоса, ни звука, ни движения среди сотен собравшихся в тронном зале.
— Я беру твой дар и принимаю помощь по своей воле, — он покосился на Кая. — Как говорит твой защитник, это — мое решение. Слишком много ошибок сделано в прошлом. Настало время их исправлять!
Он повернулся к монахине, протягивая руку. Пальцы соприкоснулись — и дар перешел к королю. Стоявшим рядом показалось (а через несколько дней они готовы были в этом поклясться), что камень, принятый королевской рукой, засиял на мгновение всеми цветами радуги — словно крохотное солнце.
Все еще мало веря в происходящее, Кай медленно опустил меч — и подхватил под локоть враз ослабевшую Верду. Прикосновение обжигало, но сейчас он не спешил избавиться от этой мучительной и сладкой боли. Хозяйке — его Хозяйке — по-прежнему была нужна его помощь. Был нужен он. Неважно, в какой роли. И это место у него никто не отнимет.
— Идите за мной, — сказал король. — Нас ждет долгая беседа. Да и начальник стражи не успокоится, пока не узнает, каким образом вы проникли сюда, миновав охрану.
— Какой ты красивый! — искренне сказала она. Кай провел рукой по форме, к которой еще не привык. То же самое он мог бы сказать и о Верде, с трудом вспоминая то время, когда она представлялась ему невзрачной блеклой монашкой. Красота — в глазах смотрящего. Похоже, колдовство в разрушенном святилище надолго исправило ему зрение. «Или испортило», — подумал Кай, потому что теперь он перестал замечать красоту других женщин.
— Как ты знаешь, король выдал мне помилование и подтверждение моего офицерского звания. Правда, я пока еще не маршал…
Верда села, сложив на коленях руки. Глядела на него сияющими глазами.
— Но легко станешь им!
— Мне надо ехать на север.
— Когда? — она вроде бы не удивилась.
— Когда… — он прошелся по узкой комнате, выглянул в окно. Она отказалась от великолепных палат, как и от нарядных шелковых и бархатных платьев. Хоть и это, светлое, с неяркой вышивкой, было просто роскошным по сравнению с той дерюгой, что Верда носила раньше. Обернулся. — Когда прикажет моя хозяйка.
— Служба ТАКОМУ королю избавляет от всех иных обязанностей.
В ее голосе было восхищение, царапнувшее его. Ревность? А почему нет?
— Ты должна остаться при нем? — настороженно спросил Кай. — Я слышал, раньше приносящие дар становились советниками короля.
Верда даже руками взмахнула.
— О нет! Для этого я не гожусь! Уже прибыли более мудрые и старшие. Так что я свободна и…
Она посмотрела в сторону.
— И? — повторил он от окна.
— Меня научили, как избавить тебя от наваждения. Если хочешь, мы можем пойти прямо сейчас в храм… вернее, в то, что от него осталось.
Она встала. Он сглотнул. Хотел ли он? О да, конечно. Но совершенно иного. Ее. Всю ее — горьковато-свежий запах, негромкий глуховатый голос, от которого все внутри переворачивается, неяркие полураскрытые губы, серые сияющие глаза и желанное тело, спрятанное за ненадежным щитом одежды…
— Так ты идешь? — негромко повторила Верда. Он очнулся.
— Да. Да, конечно. Иду.
Когда-то это был самый великий храм Матери в стране. Расчищенный участок казался просто крохотным по сравнению с огромным пространством, заваленным останками стен и колонн. Вместо крыши — свод высокого закатного неба. Кай уселся в центре очищенного пятачка, наблюдая за Вердой. Двигаясь медленно, сосредоточенно, она зажигала толстые белые свечи — последняя загорелась, когда край угасающего солнца скрылся за горизонтом. Верда обернулась, опуская с плеч плащ. Закрыла глаза. Запела. Она стояла неподвижно — лишь ветер трепал волосы и складки легкого платья. Наверно, ей холодно сейчас, в сумерках. Ему же было жарко. Тело горело, плавилось от желания, от звука ее низкого, сильного, страстного голоса… Что за… Ему же было обещано успокоение… покой… Он поднял голову — небо обрушилось на него всей своей густой, темной синевой, мириадом звезд, и каждая из них несла ему свет… свет… И любовь.
Он лег, раскинув руки, не ощущая ни твердости, ни холода камней, которые… которые пели… снова пели. О да, она, эта девушка, может заставить петь даже камни… Даже его.
Он открыл глаза. Небо по-прежнему было над ним — светлеющее прохладное небо следующего дня. Кай с трудом сел, разминая онемевшие мышцы. Оглянулся. Свечи погасли, да и что там осталось — одни огарки. Верда сидела на развалинах стены — понурившаяся, неподвижная. Казалось, она дремлет. Но едва он встал, она зашевелилась, поднимая лицо навстречу. Оно было осунувшимся, усталым, бледным. Или это утренние сумерки сделали его таким? Или… Он сухо сглотнул. Наваждение оставило его?
— Все? — сказал он и кашлянул. — Это все?
— Да. Это все. Ты свободен. Иди.
Ее голос звучал так же глухо, как и его. Вряд ли ей пришлось соснуть этой ночью.
Кай постоял, не зная, что сказать. Молча кивнул Верде — она прикрыла глаза, тени усталости пролегли под ресницами… он не замечал, что у нее такие длинные ресницы… И вышел из круга камней.
Свободен — от странного рабства, от подневольной любви, смешанной с ненавистью, от сумасшедшего желания и мучительных снов… От службы. От нее.
Он оглянулся — и увидел, как Верда резко отворачивается, словно не желая видеть его уход.
Свободен.
Без нее?
Кай огляделся. Глубоко вздохнул. Свежий, влажный, ясный утренний воздух. Будет хороший денек.
Верда судорожно всхлипнула и обеими ладонями вытерла глаза. Теперь было можно — он далеко и не услышит… Пальцы — твердые и холодные — легли на ее руки, отводя в стороны. Верда вскинула испуганные мокрые глаза.
— Ты? Но ты…
— Так-так-так, — сказал Кай, глядя на нее сверху. — Опять решила прогнать меня?
— Но ты… Ты ведь ушел?
— Я послушный раб, — сказал он с кривоватой усмешкой. — Ты сказала: «иди», и я пошел.
— Но я не звала тебя обратно!
— Разве?
— Я освободила тебя, — напомнила Верда, пытаясь вырвать руки.
Он не пустил. Вздохнул — насмешливо и устало:
— История повторяется. Ты взяла меня в рабы, когда не хотела. Ты освободила меня — хотя опять этого не хотела.
— Хотела! — вскинулась Верда. — Я хотела, чтобы ты был свободен.
— Неужели, хозяйка? Ты так думаешь? Или хочешь думать? А ведь твоя богиня слышит и понимает тебя лучше. Гораздо лучше. И выполняет невысказанное.
Верда осторожно вздохнула:
— Ты не… я не смогла?
— У тебя все получилось. Ты все сделала правильно. Только одно позабыла — богиня дает любовь тому, кто уже готов к этому. И выполняет не только твои желания. Знаешь, чего я просил, когда лежал там, на камнях? Чтобы ты любила меня. И мне совершенно все равно, любишь ли ты меня по ее воле, по своей или просто вопреки всему. И ты не хочешь отпускать меня так же, как и я не хочу уходить.
По мере того как он говорил, ее ресницы опускались, пряча глаза… испуг… радость… правду.
— Ну, скажи мне, — он отвел волосы с ее лица, пальцы задержались на щеке, скользнули и замерли на шее. — Отошли меня прочь. Сейчас же.
— А ты послушаешься?
— Нет.
Ее кожа звенела… пела от его прикосновения. Она повела головой, прижимая его ладонь к своему плечу.
— Похоже, мне от тебя не избавиться, — сказала негромко. — Никогда.
У него перехватило дыхание.
— Поедешь со мной на север?
— Нет, — сказала она и улыбнулась смущенно и слегка лукаво. — Ты поедешь со мной на север. Ты ведь мой раб, не забыл?