Я стоял неподвижно, глядя на нее. Молния в ночи. Смерть, от которой невозможно отвернуться. Такой была ее красота.
Габриэлла приблизилась и тихо коснулась моих плеч ладонями. В изумрудных глазах ее мерцала влага.
— Ашур… как долго я ждала…
Она была почти такой же высокой, как я, благоухающей, горячей.
— О, Ашур!
Я вздрогнул, почувствовав ее прильнувшее тело, ее губы на своих губах. Поцелуй длился — слишком долгий для брата с сестрой, слишком краткий для любовников. Я стоял неподвижно. Габриэлла подняла голову и заглянула в самую душу.
— Я знаю, — сказала медленно, — знаю, милый… но почему ты так долго не возвращался?
Я молчал.
— Я ждала тебя, брат мой Ашур, — Габриэлла свободно взяла меня под руку. — Идем, я все расскажу тебе и ты все расскажешь мне.
Но она заставила говорить меня. Она слушала мой рассказ, ухаживая за мной, как служанка. Протягивая руку за бокалом, я встречал ее пальцы, наклонив голову, чувствовал невесомое прикосновение ее волос, видел ее светлую улыбку, ее прекрасные, молящие о чем-то глаза…
Ее ли присутствие или старое вино, которого было выпито немерено, было причиной — но через некоторое время я был не в состоянии ни беседовать, ни передвигаться самостоятельно.
Габриэлла довела меня до уже приготовленной спальни, от всей души смеясь над моими попытками раздеться, сама помогла мне. Я уперся локтями в постель — голова кружилась и неумолимо тянула меня назад — но я все-таки увидел, как Габриэлла смотрит на меня. Нежность, испуг и жалость…
— Ашу-ур…
Не успел я и слова сказать, как она упала рядом с кроватью на колени, целуя мой разукрашенный шрамами живот. Мгновение я глядел на ее склоненный затылок, рассыпавшиеся по постели волосы. Потом, стремительно трезвея, резко, грубо оттолкнул ее голову.
Габриэлла качнулась, но не упала, обхватив меня сильными руками. Вскинула затуманенные молящие глаза.
— О, Ашур, как я тосковала по тебе! Любимый мой!
Я смотрел на нее, не веря своим ушам, потом наклонился, жадно отыскивая ее горячие губы.
Она с легким вздохом повернулась ко мне, прижавшись упругой мягкой грудью. Пальцы медленно скользили по моей коже.
— Ты изменился… — тихо сказала Габриэлла. Я улыбнулся в темноте.
— Постарел?
— Нет. Ты стал нежным. Раньше ты умел только брать. И мне это нравилось.
— Скажи… — спросил я, помолчав. — И давно мы?…
— Давно. Хотя сначала я колебалась между тобой и Асмуром. Как ни странно, выбрала тебя.
От ее шепота по телу пробежали мурашки.
— Действительно, странно…
— Бедный мой, — сказала Габриэлла. — Как ты настрадался…
И вновь я ощутил ее загоревшееся тело, ставшее на мгновение единственным, ослепительным, пьянящим…
Это пришло ко мне ночью — так ясно и четко, что я мгновенно проснулся. Приподнялся на локте, вглядываясь в почти неслышно спящую Габриэллу.
Я никогда не знал этой женщины.
Никогда не знал ее. Никогда не спал с ней. Никогда не любил ее.
Эти дни были днями сумасшествия. Габриэлла была щедра и высокомерна, вспыльчива и холодна, ненасытна и изобретательна: она не могла наскучить, а ее великолепное тело — пресытить. Я совсем перестал следить за течением времени. Я перестал думать о будущем, о Королевском совете. Вообще перестал думать.
Понемногу Габриэлла рассказывала мне о прошлом, но хотя то, что я узнавал, было невероятным и, наверно, чудовищным, я и это воспринимал как данность, как какие-то исторические факты, которые происходили со мной, но теперь меня совершенно не касались.
Мы с Габриэллой были в заговоре против короля и, соответственно, против всей нашей семьи. И обладая дьявольским честолюбием, безрассудством и расчетливостью, в конечном счете стали виновниками смерти нашего брата. Габриэлла вступила в сговор с воинственным северным народом, уже давно косо поглядывающим на укрепляющийся Элджеберт, и подала мысль навести подозрение на Ганелону — через меня, которому Асмур слепо доверял. Мы же задумали и убийство короля во время одного из боев, хотя вовсе не наша заслуга, что оно произошло на самом деле.
От нее же я впервые услышал о знаменитой Королевской Шкатулке. Когда ребенку королевской крови исполнялся год, его относят в семейное святилище. Камень, который брал в руки ребенок, считался его талисманом и сопровождал хозяина всю его жизнь, даруя ему колдовские способности — ими была знаменита вся королевская семья. Я же, утратив свой талисман — бриллиант, — стал обыкновенным человеком, может, чуть сильнее, выносливее и умнее.
Хотя с последним можно было и поспорить.
Габриэлла влетела, разъяренная, как пантера, и оттого еще более красивая.
— Опять эта ведьма здесь, у Альберта!
— Кто? — сонно спросил я, отрывая голову от подушки.
— Да эта ведьма из Элджертона!
Услышав знакомое название, я сел. Слабость, мягкая слабость растекалась по мышцам.
— Что за ведьма?
— Отродье Ганелоны! Элджгеберта! — Габриэлла выругалась. Мне еще не приходилось видеть ее в такой ярости.
— Какая Элджгеберта? — тупо спросил я.
— Черт побери! — крикнула Габриэлла, блистая яростными прекрасными глазами. — Что ты спрашиваешь? Ведь ты же жил у нее в замке!
Я вставал, и Габриэлла глядела на меня, поднимая глаза. Наверное, с моим лицом что-то произошло, потому что она вдруг забеспокоилась.
— Я знаю, ты благодарен ей за приют, но она — наш заклятый враг. И… но ты что, спал с ней?
Я растерянно поглядел на нее и снова опустился на кровать.
— Почему ты решила, что Элджи… Элджгеберта — враг?
— Подумай, милый, — она наклонилась надо мной, говоря терпеливо-убеждающе, как непонятливому ребенку, — ведь это мы обвинили ее мать! Тем самым мы убили сразу двух зайцев — убрали Ганелону и нейтрализовали Альберта. Ах, если бы я тогда знала, что за отродье она вырастила!
— Мы…
Габриэлла заглянула мне в глаза и прижала мою голову к своей груди — но и там, в тепле ее роскошного тела, я сжимался от стыда, злобы и досады… Как я дал себя так провести, ведь все просто лежало на поверхности — все, все, все, вплоть до второго имени. Габи…
А Габриэлла все шептала, шептала успокаивающе, перебирая мои волосы:
— Не нужно, не нужно, не нужно тебе встречаться с ней… Они хотят отнять тебя у меня, любимый, но мы с ними справимся…
Я освободился, обнимая ее за талию.
— Но что она может сделать?
— Она ведьма! Ведьма! Она многое переняла у своей матери и многому научится в будущем, если ее не остановить… А если она узнает, кто оговорил Ганелону…
— Я все не могу понять, почему Асмур нам поверил.
— Этот простофиля ходил к Вещему Ворону и тот наплел ему что-то про предательство…
— Асмур тоже ходил к Ворону?
— Почему — тоже?
— Потому что и я там был. Ворон сказал мне — много лет назад.
— Да? — Ганелона, казалось, удивилась. — Ты не говорил мне об этом. А теперь — спи. Я справлюсь с ними сама. Выздоравливай, набирайся сил, они тебе скоро понадобятся…
— Я хочу помочь, — пробормотал я. Изумрудные глаза Габриэллы приблизились к моим. Она поцеловала меня. Как всегда, это длилось вечно и, как всегда, слишком мало…
Я в изнеможении откинулся на подушки. Во рту пересохло, и я осушил полный бокал вина. Сладкая истома-дрема вновь наползала на меня, нашептывая голосом Габриэллы: спи… отдыхай… не думай, не думай… все сделаю за тебя… не думай… не встречайся…
И я вдруг резко сел — так резко, что в голове зашумело. Про предательство друзей… но ведь и мне Ворон предсказывал то же самое. «Кто больше всех верит, тот больше и обманется». Пока получилось, что обманулся один Асмур, а я… я только обманул… или это все-таки произошло?…
Я застонал и прижал кулаки к вискам. Что-то не так было с моей головой — она не в состоянии была думать ясно, как раньше… не думай, не думай…
Комната качнулась у меня перед глазами. Двери оказались неожиданно далеко — они словно расплывались и таяли. Спать… как хорошо было бы сейчас прилечь отдохнуть…
совсем ненадолго… Я вытолкнул в коридор непослушное тело и съехал по стене вниз…
Жар опалил кожу лица — я замычал, невольно отодвигаясь и заслоняя глаза от яркого света. Факел держали так близко, что горячая смола обожгла мои пальцы.
— Вот спит герой, — сказал знакомый голос с неподражаемой интонацией.
Прищурившись, я различил протянутую руку. Ухватившись за нее и опираясь о стену, поднялся, прислонился спиной к холодному камню. Факел поднимался вслед за мной, придвинулся, опустился, и тот же голос встревожено произнес:
— Гордон! Ах, черт, Ашур, что с тобой?
Я вяло поднял руку, провел по лицу — его покрывал обильный липкий пот. Как я попал в этот темный коридор? Я никогда здесь раньше не был.
— Гордон! — Меня взяли за ворот мокрой рубашки, крепко встряхнули. — Ну, Гордон! Ты меня слышишь?
— Слышу, — сказал я. — Слышу. Я Гордон, ты Элджи, что тебе от меня надо?
— Уф-ф-ф! — Запрокинутое лицо Элджи отодвинулось. — Сначала мне показалось, ты пьян, потом… Да что с тобой такое?
— Где я?
— Этот коридор ведет в покои Альберта. Я иду от него, а ты… лежишь.
Я пытался сообразить. Что же, и во сне я продолжал ползти сюда?
— Сядем, — предложил я. И сам сел на пол, посмеиваясь.
— Гордон! — в голосе Элджи я различил слезы. — Гордон, вставай! Да вставай же! Ты правда пьян?
Я закрыл глаза, снова куда-то уплывая.
— Гордон! — мерно говорил Элджи и бил меня по щекам. — Гордон! Гордон!
Я поймал и крепко сжал небольшую сильную руку. Надо быть слепым… Или им притворяться, чтобы не понять — кто есть кто. Со стоном облегчения Элджи опустился рядом на пол. Не выпуская его ладони, я сказал:
— Элджи. Почему ты… не сказала мне?
Она вспыхнула мгновенно. Отвернулась и тут же выпрямилась, с вызовом тряхнув головой.
— Сначала это получилось случайно. Ты принял меня за мальчика. Мне это показалось забавным. А потом я хотела поехать с тобой и боялась, что ты не возьмешь меня. Вот так все и… Извини.