— Ну вот, — с отчаяньем воскликнула она, — раз в жизни!..
— Габи, тебе так гораздо лучше, — успокаивал я. — Честное слово, к тебе было просто боязно подходить! Дай я тебя причешу… вот так… и сюда можно диадему. Ну? Что такое?
— Я же… я же совсем ничего не увижу… а я так мечтала… с детства мечтала посмотреть на Королевский карнавал…
— Расскажу тебе все, что увижу сам. Идем?
Габи вырвала у меня руку, закричала яростно:
— Нет! Не хочу! Не хочу с тобой! Не хочу, чтобы ты со мной возился, жалел меня! Не ты!
Я молча смотрел на нее. Габи умолкла, прикусив запястье, часто и судорожно вздыхая. Потом обернулась и повела нерешительно в воздухе рукой. Я взял ее пальцы.
— Извини. Прости, Асмур. Я стала такая… такой злой.
Я улыбнулся:
— Да ты всегда такой была! Просто подзабыла. Идем?
Она последний раз вздохнула.
— Да. Но подожди! Я же должна знать, во что одет мой спутник. А вдруг он меня позорит?
Я с облегчением рассмеялся. Пальцы скользнули по моей груди.
— Кружева… — задумчиво сказала Габи. — Они что, идут тебе?
— Не знаю.
— Шелк… Он ведь черный, Асмур? А плащ? Черный с золотом?
— Откуда ты все знаешь? — преувеличенно удивился я. Габи счастливо засмеялась. Доверчиво сунула ладонь под мой локоть. И я вздрогнул. Исчез Элджи-мальчик и Габи-девочка. Осталась принцесса Элджгеберта, и эта принцесса волновала меня несказанно. За что мне это наказание?
Принцы по обычаю коснулись щекой моей щеки, принцессы поцеловали меня, потом — Габи. Я заметил, что мужская часть моей семьи смотрит на Элджгеберту в некоторой растерянности. Грудда глядела на нас с явным удовольствием, а Гива — с тревогой.
— Кони готовы, ваше величество.
— Пусть ведут, — ответил я и, вполголоса — Габи, — мои братья просто пожирают тебя глазами.
— То-то я смотрю, жарко стало, — вполне серьезно сказала она. Черный, разукрашенный драгоценной сбруей, приветливо всхрапнул, завидев нас с Элджи. Я похлопал его по гордо выгнутой шее, внимательно осмотрел коня, предназначенного для Габи.
— Он белый? — спросила она.
— Да, — ответил я, не моргнув глазом, хотя ее конь был гнедой.
— Король Асмур, — сказала Гива, подхватывая меня под локоть.
Я отошел, над ее головой поглядывая на Элджгеберту. Арон подхватил Габи за талию и усадил в седло.
— Ты собираешься взять ее с нами? — шепотом спросила Гива.
— Да.
Я улыбнулся: небрежно облокотившись о луку седла, Арон что-то говорил Элджгеберте. Менее расторопный Анкер похлопывал лошадь по шее, переводя глаза с него на девушку.
— Но ведь она не член королевской семьи!
— Теперь будет.
— Как? — сердитый шепот Гивы взвился, я легонько щелкнул ее по носу.
— Ты получила своего пажа, а я — свою ведьму!
И, отстранив ее, пошел к родственникам. Габи рассеянно улыбалась Арону, но лицо ее было напряженно-ожидающим. Я поднялся в седло и позвал:
— Габи!
Она быстро обернулась. Анкер, залившись румянцем, отступил. Арон оторвался от седла и пошел к своему каурому.
— Габи, — негромко сказал я. — Там, внизу, город, залитый огнями. Мы полетим прямо отсюда. Это будет очень красиво. Держись крепче и ничего не бойся. Я буду рядом.
Она кивнула, улыбнулась, рука ее прикоснулась к моему запястью. Эта нерешительная ласка наполнила меня печалью и радостью.
— А хочешь — иди ко мне? — тихо сказал я. — Да?
Она кивнула порывисто — так что волосы метнулись по плечам. Я подхватил ее и усадил в седло впереди себя. Поправляя плащ, Габи повернула голову, положила руку на мое колено.
— Асмур, но, по-моему, я не должна…
— А по-моему, ты поздно спохватилась, — заметил я. — Уселась к королю на колени и хочешь появиться так при всем честном народе. Что о тебе подумают?
— Ох! — испугалась Габи, собираясь спрыгнуть, но наткнулась на мои руки. Ветер ударил нам в лицо и развеял волосы, и плащи, и лошадиные гривы — и мы взлетели над городом.
Ночь взорвалась ослепительными звездами. Габи поворачивала лицо навстречу разноцветным салютам и музыке, восторженно подпрыгивая в седле, и мне пришлось обнять ее покрепче, чтобы она не упала, и не только поэтому, и почувствовав мои руки и сердце, Габи притихла, и я почти ничего не видел — только ее волосы, и вспыхивающее под огнями лицо, и что-то говорящие губы, но я ничего и не слышал и только целовал ее волосы и говорил:
— Да. Да. Да.
И за моей спиной была моя семья, мои друзья и противники — те, кого я в поисках своего прошлого невольно смешивал и тасовал, словно колоду загадочных карт, не подозревая, что имя этой колоде — Смерть и Память. Но сейчас мы были вместе, и перед нами был наш Элджеберт, и ради этого можно было забыть и горе, и кровь, и предательство…
Мы летели, и песня, которую мне еще только предстояло выучить, поднималась нам навстречу:
О Элджеберт!
Пусть годы меняют нас —
Ты остаешься неизменным…
— А еще говорят, что все наши короли — потомки тех выходцев с Элджеберта. Правда, теперь они лишились своей волшебной силы…
— Зато у них есть Хранительницы.
— Что за Хранительницы?
Санни посмотрела на Дайяра с веселым вызовом:
— И ты еще хочешь поселиться в Сунгане? Ты же о нем совсем ничего не знаешь!
— Узнаю, если ты мне вовремя подскажешь, — отозвался Дайяр.
— Ну, я ведь не всегда буду рядом!
— А стоит ли торопиться расставаться? Я готов слушать тебя днем и ночью, Санни.
А вот это прозвучало очень серьезно… Смешавшаяся Санни отвернулась к гадалке:
— Представляешь, он никогда не слышал о Хранительницах!
Женщина хмыкнула:
— Мы ему сейчас расскажем. Итак, какую из историй посоветуешь, Санни?
— Расскажи об Истинном Короле и Хранительнице. Бабушка часто рассказывала мне ее на ночь… Про Усыпальницу, про Сокровищницу… Они мне даже снились иногда. Темные каменные коридоры, женщина в белых одеждах… Свет в ночи…
— Говорят, Усыпальница Истинных Королей существует до сих пор — где-то там, в глубине Сунгана. И до сих пор Хранительницы ждут прибытия Истинного Короля — чтобы открыть перед ним Сокровищницу. — Гадалка легко вздохнула. — Но она была последней, о которой сложили сказку. Последняя…
Хранительница
Металось пламя факелов, метались тени, искажая лица людей, и я скорее догадывалась, чем видела — кто есть кто. Ночной птицей метался по залу страх. Испуганный шепот, тихий плач, молчание отчаяния… У наших ног на роскошных женских плащах, залитых кровью, умирал наш повелитель. Новый стремился сюда сквозь рокот битвы — бряцание мечей, треск огня, вопли умирающих… Любимая музыка королей.
И вот они ворвались в тронный зал — распаленные битвой и кровью солдаты. Как сквозь сон слышала я заглушавшее все и вся металлическое эхо. Как сквозь пелену тумана смотрела на стремительно приближавшихся мужчин. На первого, закованного в латы: черные развевающиеся волосы, черный разорванный плащ с пламенным драконом, потускневший от крови меч… Он шел, с каждым тяжелым шагом утверждая себя в этом тронном зале, этом дворце, этом мире.
Он возвращался.
Что за сила — страх, безумие, судьба — подхватила, бросила меня навстречу человеку, созданному, казалось, лишь из стали и пламени? Споткнувшись, разбив колени, я все же успела схватить, повиснуть на его руке, сжимавшей меч. Он был так силен и двигался так стремительно, что несколько шагов проволок меня по полу, прежде чем вообще заметил. Я взглянула в его застывшее лицо и поняла: бессмысленно молить его о пощаде — как лавину или смерч. И крикнула — в страхе и ярости:
— Он умирает! Ты доволен?
Он рывком высвободил руку, но я успела ощутить барабан пульса и странную, горячую волну, ответившую моим пальцам. И поразилась, что у этого бога смерти есть все-таки живая плоть…
Король Марк взглянул на нас из-за пелены боли и близкой смерти.
— Не обидь… убогих, Драгар.
Драгар молча смотрел на него — прятались ли за этой неподвижной маской торжество, злорадство, усталость или гнев — не угадать. Но повинуясь его жесту, солдаты вложили мечи в ножны.
— Я пришел… дядя, — услышали мы его низкий голос.
— Да… — Король беспомощно заморгал. — Да. Я знал… я всегда знал, что кто-то из вас… вернется. Ты так похож… похож на своего отца… скажи мне… скажи, где… где они?
— Твой сын Регг мертв, — сказал Драгар с безразличием страшной усталости. — Твой сын Ким мертв. Твой сын Алекс мертв. Рей бежал, но я его поймаю.
Принцесса Юлия вскрикнула, леди и служанки зарыдали. Гелла вскинула глаза на нового короля, но даже ей это оказалось не под силу, и, скривив в судороге безмолвных рыданий губы, она опустила голову. Король Марк тяжело сглотнул: он страшился услышать это — и услышал. В смертной усталости его голова тяжело перекатилась набок, и он увидел меня, скорчившуюся у ног нового властелина. Это был единственный взгляд, единственная улыбка, подаренные мне моим королем. И за эту улыбку я полюбила его — после смерти.
Трещали факелы, рыдали женщины, бряцали металлом переступавшие с ноги на ногу солдаты, и все же зал был полон молчанием, потому что молчал тот, кто должен был сказать.
И он сказал:
— Я пришел!
И, высоко подняв обеими руками меч, загнал его по самую рукоять в расщелину между древними плитами пола.
Надо отдать Драгару должное: похороны были королевские. Тело старика, обряженное в драгоценные одежды, возложили на вершину кургана, сложенного из тел погибших воинов и священного родового дерева. Мы стояли плечом к плечу, победители и побежденные, и молча смотрели, как высокое пламя очищает тела и души тех, кто вчера еще был меж нами.
Здесь я впервые увидела мать Драгара — грузную безобразную старуху. Лицо ее сияло торжеством, она смеялась, да-да, она единственная смеялась на этих похоронах прошлого! Ее сын был сумрачен и молчалив. Я глядела на него, пытаясь догадаться, что с нами будет. Лицо — маска, глаза — бездонные колодцы, в которых мерцает влажное пламя…