Кинжал вошел ему под правую лопатку. Дан рывком откатил в сторону тяжелое окровавленное тело. Наполненные болью и страданием глаза Эрни смотрели ему в лицо.
— Брон… Он умер… Его убили… Только что… Вот сейчас… Дан, от судьбы не уйдешь…
Обняв ее, горец крикнул:
— Саймон! Быстро в лагерь! Там засада! Быстро!
Его нетерпеливые пальцы скорее рвали, чем снимали с нее одежду. Эрни спокойно повела взглядом, сказала удивленно:
— Кровь?
— А ты что думала, — бормотал Дан, — у тебя в венах вода? О… Счастливы твои боги, девушка!
— Я услышала чей-то крик, в последний момент прикрылась луком… Теперь надо будет менять его… И кольчугу…
Перетягивая рану тряпкой, Дан кусал сухие губы. Ему хотелось кричать, вопить, плясать от радости… от счастья… Вместо этого он сказал:
— Подарю тебе новые.
— Пока мы защищаем их от стрейкеров, они воруют наших лошадей и убивают наших людей!
Саймон втолкнул в круг единственного уцелевшего грабителя. Упав на колени, тот рыскал испуганным взглядом по суровым лицам горцев.
— Умоляю, помилуйте меня, Владетели! Я не трогал вашего мальчика!
— Зачем вы напали на наш лагерь?
— Они говорили, у горцев хорошие лошади и полные сумки добычи… Голод, голод и дети заставили меня заняться разбоем!
— Ты виноват, — Дан сделал знак, но человек, в отчаянии вглядывающийся в безжалостные лица, вдруг метнулся к ногам Эрни.
— Владетельница! Моя Владетельница!
Несколько мечей одновременно ткнулись в его спину, но Эрни, наклонившись, отвела их движением руки.
— Гнор?
— Моя Владетельница, — повторял тот, целуя ее ноги.
— Как ты оказался здесь?
— Голод… моя Владетельница… голод… те, кто хотел выжить, ушли…
— Голод? Какой голод? В замке достаточно припасов, чтобы продержаться до весны.
Гнор беспомощно пожал плечами.
— Та… вторая госпожа сказала, что не может помочь нам…
Эрни медленно выпрямилась.
— Гнор?
— Да, госпожа?
— Поклянись, что не убивал мальчика.
— Пусть покарают меня боги!
Эрни повернула голову.
— Дан, могу я отпустить этого человека?
Охотники зароптали, но командир ответил:
— Его жизнь и смерть в твоей власти, Владетельница.
— Возвращайся, — тихо сказала Эрни. — Возвращайся, Гнор. Будь моя воля, я вынесла бы и боль, и слезы, и голод, лишь бы остаться на родине. Прощай. И никому не говори о нашей встрече.
Охотники нехотя расступились. Дан проводил взглядом Эрни, поколебался, и все же догнал Гнора у самого леса. Когда Гнор оглянулся на оклик, на его лице был ужас… Дан хотел спросить, но язык сковывала клятва.
— Возьми эти монеты, Гнор, они тебе пригодятся. И послушай свою госпожу.
— О, высокий Владетель! — Гнор припал губами к его сильной обветренной руке. — Ты добр и справедлив, кто бы ты ни был! Сделай так, чтобы она к нам вернулась. Передай… скажи ей, пусть Голубая пантера снова ходит по нашим улицам. С тех пор, как мы своими молитвами и проклятьями изгнали ее, беды сыплются на наши головы… Верни ее, Владетель!
Дан шел, раздумывая над его словами. Голубая пантера… Голубая пантера. При чем тут этот зверь? Каким образом он связан с Эрни?
— Дан… — Саймон шагал рядом. Лицо его было угрюмо. — Мне тревожно, Дан, — сказал он напрямик, — я вижу — ты другой. Ты изменился. Если бы не твое обручение, я бы подумал…
Командир резко повернулся к нему. Жаркий гнев ослепил его глаза.
— Что? Что ты хочешь этим сказать?
Саймон смотрел на него. Его изуродованное шрамами лицо окаменело.
— Я только хотел помочь тебе, Дан.
— Ну так помоги, — буркнул тот. — Излови мне Голубую пантеру.
Она билась в сетке — великолепный, гибкий зверь — сгусток злобы, мощи и ненависти…
Охотники с восторгом разглядывали невиданную добычу.
— Как вам удалось ее поймать?
Довольный Саймон пояснил:
— Уже несколько дней она кружит вокруг лагеря. Я расставил ловушки, и… Ты доволен, Дан? Ты сам убьешь ее?
— Да. Дайте дротик. Разбудите Эрни.
— Я уже ходил, — доложил часовой. — Ее нет в палатке.
Дан нахмурился — опять эти ночные странствия… Поймал внимательный взгляд Саймона. Охотники расступились. Дан привычно взвесил в руке дротик, выбирая нужную точку, чтобы не попортить голубоватый, мерцающий снежными искрами мех… Вдоль сильной спины пантеры шла серебристая полоса, отливающие сталью когти рвали прочную сеть…
Дан поднял руку. И услышал далекое. Сказанное давно и неизвестно кем: «Не смотри ей в глаза». Он провел взглядом по замершей голове пантеры — узкой изящной голове с круглыми ушами, по ее оскаленной, снежно-кровавой пасти. И, встретившись взглядом со зверем, вздрогнул. Это не были глаза зверя. Синие, сверкающие, как сапфиры ожерелья, они были умны и тоскливы. В подвижных черных зрачках билась мысль-мольба… Дан пошатнулся… Зрение его застилало голубоватой дымкой…
— Убей меня, Дан, — тихо сказал чей-то голос, — убей меня. Убей!
— Нет!
Дан выхватил меч у Саймона и рубанул веревки, натягивающие сеть. Со сдавленными криками, хватаясь за оружие, охотники отскочили. На земле, сжавшись в смертельную пружину, застыла Голубая пантера. Глядя ей в глаза, Дан бросил меч, сказав отрывисто:
— Иди. Кто бы ты ни была — демон, оборотень, древняя богиня, — уходи. Иди своей дорогой и не тревожь наши души. Не я дал тебе жизнь, не мне ее отнимать. Иди!
Голубое тело стремительной вспышкой сверкнуло над костром. И Дана словно что-то отпустило.
Он оглядел испуганные лица. Пробормотал:
— Мне жаль. Я не знаю, что…
Подошедший Саймон похлопал командира по плечу.
— Зато я знаю. Мы сглупили, ты исправил, Дан. Этот зверек не по зубам даже горцам.
— Но где-то я видел эти глаза… — пробормотал Дан.
Зима. Весна. Лето. С отрядом охотников я прошла через всю страну до самого южного моря. Враг надорвался в горах и на наших равнинах — потому война опалила лишь краешек юга.
Со скалы я смотрела на яркую воду — волны, пена, небо… Подумать только, если б не война, вряд ли бы я увидела море…
Дан, наклонившись, похлопал коня по шее. Я заметила, что он искоса наблюдает за мной. Черные волосы были густы и тяжелы, ветер едва шевелил их, зато трепал легкую рубаху, облегавшую его могучую грудь.
— Эрни. Ты решила нас покинуть?
Я невольно вздрогнула. Иногда казалось, что горец читает мои мысли. Ответила сдержанно:
— Ты ведь помнишь наш уговор?
Я тронула коня, и мы начали спускаться вниз — бок о бок, бедро к бедру. Я поймала одобрительный взгляд идущей навстречу женщины, покосилась на Дана. Он не отрывал глаз от гривы своей лошади. Заговорил.
— Уговор я помню. Но я хочу, что бы ты ехала со мной на север. Мне нужно найти мою невесту…
— Богини ждут меня. Но пока нам по пути, я буду сопровождать тебя.
— Что ты будешь делать дальше?
— Я же говорила, над своей судьбой я не властна. У тебя свой долг, у меня свой.
— Ты твердо решила не встречаться с нареченным?
Я помолчала.
— Дан. Нас обручили обманом. Жених ничего не знает о том, какие силы мною владеют.
Дан окинул меня взглядом.
— Но ведь ты остаешься женщиной… молодой, красивой…
— Ты же знаешь… и кроме того… одна… она сказала, что ни один мужчина не станет любить меня. Я приношу одни несчастья.
— Кто бы ни сказал тебе это, она только женщина, Эрни.
— Спасибо, что стараешься утешить меня…
Голос Дана был угрюм:
— Брон был влюблен в тебя.
— Поэтому его убили.
— Да нет же! — крикнул Дан так яростно, что я вздрогнула. — Это война! При чем тут ты! Кто тебе сказал, что ты во всем виновата? С таким же успехом можно сказать, что я проклят — потому что потерял все и всех, да еще…
Он внезапно смолк, кусая губы. Пораженная этой неожиданной вспышкой, я отвела взгляд от его изменившегося лица, спешилась, но Дан спрыгнул раньше, подхватил меня. Я ощутила его сильное тело, теплое дыхание на своем лице, горячие руки. И странное ощущение пронзило меня, неудержимо повлекло — прижаться к нему, ближе, ближе, гладить мощные плечи, жесткое смуглое лицо… «Обними его!» — услышала я властное, но это уже приказывало не мое тело, не мое сердце… Я отпрянула — так резко, так явственно, что Дан, кажется, даже смутился.
Он мог сказать, что одно ее мимолетное прикосновение может дарить радость и причинять боль, один взгляд может вызвать бешеное желание и великую нежность, а ее любовь…
Но он сказал только:
— Брон любил тебя.
А потом она отшатнулась — наверное, он обнял ее слишком крепко, слишком откровенно…
Зеленая трава хрустела под ногами. Эрни шла впереди. Она так и не сменила одежду на женскую, хотя волосы ее вновь отросли — тонкие, легкие, как паутинка, странного снежно-голубого цвета. Широкие ремни охватывали талию, спускались на бедра.
Ветер шелестел травой и листвой, но громче был стук крови в висках, а глаза горца не отрывались от идущей впереди девушки.
Поэтому он впервые потерял осторожность, впервые не заметил примет, указывающих на близость врага…
Дан увидел, что девушка встрепенулась, словно просыпаясь. Обернулась с криком — испуганным и яростным:
— Дан!
Он отпрыгнул, выхватывая меч, но их было много, слишком много — обреченных, молчаливых, злобных… Эрни отступала, растерянная, невыносимо сейчас красивая.
И вдруг ее руки взметнулись к вороту рубашки и рванули его, и он услышал то ли крик, то ли яростное рычание…
Этот звук — то ли рычание, то ли вопль, все еще стоял у меня в ушах, когда я очнулась. С трудом подняла голову — плащ пополз с моих плеч, я поспешно поддернула его, потому что была совершенно голая.
Дан сидел поодаль, положив руки на рукоять меча. Его грудь наискось была перехвачена повязкой с проступающей свежей алой кровью.
— Что случилось? — спросила я хрипло.
Дан повернул голову, поглядел и ничего не сказал. Я села. И вспомнила: исказившееся лицо Дана — смесь отчаяния и ярости, а их было много, слишком много…