— О, там очень красиво! Вам очень понравится. Но я, пожалуй, с вами туда не поеду. Там слишком крутой скальный спуск для человека с одной рукой. Если я потеряю равновесие и сверзнусь со скалы в залив, ваша поездка окажется чересчур утомительной. — Эта мысль вызвала у нее характерный взрыв хохота. — Но там потрясающий спуск от фермерского домика. Повсюду дикие фуксии, а летом там все гудит от стрекоз. Что вы хотите взять с собой из еды? Бутерброды с ветчиной? А у нас есть ветчина? Жалко, что ты не можешь сделать бутерброды с холодной куриной запеканкой, ее так много осталось со вчерашнего дня. Интересно, связался ли Дэниел с Льюисом Фэлконом? Я слышала, что у него самый красивый дикий сад в Лэнионе…
Она продолжала болтать, по привычке перескакивая с одной занятной темы на другую. Я была рада отвлечься от мыслей о грядущем дне и просто расслабленно провести остаток утра, сидя на краю мягкой кровати и утратив представление о времени. Но когда кофейник опустел и в окне засияли косые лучи солнца, я услышала, как внизу хлопнула дверь кухни и поняла, что Лили Тонкинс уже приехала на своем велосипеде.
Я взглянула на часы, стоявшие в комнате Фебы.
— О боже, уже десятый час. Мне надо собираться.
Я неохотно слезла с кровати и начала убирать тарелки и чашки, составляя их на поднос.
— И мне пора.
— Да ну, не вставай. Полежи еще часок-другой. Лили нравится, когда ты отдыхаешь. Она сможет спокойно натирать полы, и ей не придется все время тебя обходить.
Я погляжу, ответила Феба, но, выходя из комнаты, я заметила, что она взялась за книгу. Она читала Чарльза Сноу и, позавидовав ее теплой постели и возможности наслаждаться этой чудесной звучной прозой, я заподозрила, что теперь она появится внизу не раньше полудня.
Я застала Лили на кухне завязывающей фартук.
— Доброе утро, Пруденс, как дела? Прекрасное утро, правда? Эрнст вчера вечером предрекал это. Он сказал, что ветер унесет плохую погоду. Когда спускаешься по дороге со стороны церкви, возникает ощущение, что сейчас тепло как в июне. Я бы с удовольствием ничего сегодня не делала, а просто пошла бы на берег и окунула ноги в воду.
В холле зазвонил телефон.
— Интересно, — заметила Лили, произносившая одну и ту же фразу всегда, когда раздавался звонок, — кто бы это мог быть?
— Я подойду, — сказала я.
Я направилась в холл, присела на резной сундук, где стоял телефон, и сняла трубку.
— Алло.
— Феба? — спросил женский голос.
— Нет. Это Пруденс.
— О, Пруденс. Это миссис Толливер. А Феба дома?
— Боюсь, она еще не встала с постели.
Я ожидала, что она извинится за ранний звонок и пообещает перезвонить позже. Однако вопреки моим ожиданиям она принялась настаивать:
— Мне необходимо с ней поговорить. Не могла бы она подойти к телефону?
В ее голосе была такая настойчивость и беспокойство, что у меня возникло смутное дурное предчувствие.
— Что-нибудь случилось?
— Нет. Да. Пруденс, мне надо с ней поговорить.
— Я сейчас ее позову.
Я отложила трубку и поднялась наверх. Когда я просунула голову в дверь Фебиной комнаты, она оторвалась от книги и безмятежно глянула на меня.
— Там звонит миссис Толливер. Хочет с тобой поговорить. У нее очень странный голос, — добавила я. — Расстроенный.
Феба нахмурилась.
— Что случилось? — она положила свою книгу.
— Не знаю. — Однако мое воображение уже разыгралось. — Возможно, что-то, связанное с Шарлоттой.
Феба больше не медлила. Откинув одеяло, она выбралась из постели. Я нашла ее тапочки и помогла ей накинуть халат и просунуть здоровую руку в рукав, а с другого бока обернула его вокруг нее как плащ. Ее густые волосы были по-прежнему заплетены в косу, лежавшую на одном плече, а очки, в которых она читала, сползли на кончик носа. Она спустилась в холл, уселась на то же место, где прежде сидела я, и взяла трубку.
— Да?
Звонок был, несомненно, важным и, вероятно, сугубо личным. Поскольку я это понимала, мне следовало удалиться на кухню, чтобы не становиться случайной свидетельницей, но умоляющий взгляд, который бросила на меня Феба, заставил меня остаться: она словно бы ожидала, что ей потребуется моя моральная поддержка, поэтому я уселась посреди лестницы, глядя на нее сквозь перила.
— Феба? — голос миссис Толливер был ясно слышен с того места, где я сидела. — Прости, что подняла тебя с постели, но мне необходимо с тобой поговорить.
— Да.
— Нам нужно встретиться.
На лице Фебы отразилось замешательство:
— Что, прямо сейчас?
— Да. Сейчас. Пожалуйста! Я… мне нужен твой совет.
— Надеюсь, с Шарлоттой все в порядке?
— Да. Да, с ней все в порядке. Пожалуйста, приезжай. Мне… мне действительно необходимо с тобой поговорить и как можно скорее.
— Мне еще нужно одеться.
— Приезжай как только сможешь. Я буду ждать. — И прежде чем Феба успела что-либо возразить, она повесила трубку.
Феба так и осталась сидеть, держа в руке трубку, издававшую короткие гудки. Мы растерянно посмотрели друг на друга, и по ее лицу я поняла, что она встревожена не меньше, чем я.
— Ты слышала это?
— Да.
Феба задумчиво повесила трубку, и короткие гудки прекратились.
— Господи, что там случилось? У нее такой голос, словно она сходит с ума.
Было слышно, как Лили в кухне натирает полы и напевает гимны. Это был ясный признак того, что у нее отличное настроение.
— Храни нас Господи, храни нас…
Феба поднялась:
— Надо идти.
— Я отвезу тебя на машине.
— Ты бы лучше сначала помогла мне одеться.
Мы вернулись в ее спальню и выудили из гардероба и комода еще более случайный набор одежды, чем обычно. Одевшись, она присела у туалетного столика, и я помогла ей убрать волосы: заново заплела косу, свернула ее в пучок на затылке и подержала, пока Феба закалывала его старомодными черепаховыми шпильками.
Затем я присела, чтобы зашнуровать ее туфли. Когда с этим было покончено, Феба сказала:
— Ты иди заводи машину, а я через минуту спущусь.
Я отыскала свое пальто, накинула его и вышла из дома. Вокруг сияло кристально чистое, сверкающее утро. Я отперла гараж, вывела машину и остановилась перед парадной дверью в ожидании Фебы. Она надела одну из своих самых больших и эффектных шляп и накинула на плечи яркое шерстяное пончо, явно сотканное какой-то ближневосточной селянкой. Ее очки опять соскользнули на кончик носа, а прическа, сделанная моими неумелыми руками, выглядела так, словно вот-вот развалится. Но все это не имело значения. Важно было лишь то, что с ее лица исчезла улыбка, и уже за одно это я была сердита на миссис Толливер. Она уселась на сиденье рядом со мной, и мы поехали.
— Вот уж чего я не понимаю, — сказала Феба, натягивая шляпу поглубже, — так это почему именно я? Я же не близкая подруга миссис Толливер. У нее куда более тесные отношения с теми прекрасными дамами, с которыми она играет в бридж. Вероятно, это имеет какое-то отношение к Шарлотте. Она знает, как мне нравится девочка. Вот в чем дело. Должно быть… — она внезапно прервала свою речь и спросила:
— Пруденс, почему мы едем так медленно? Ты все еще на второй передаче.
Я переключилась на третью, и мы поехали чуть быстрее.
— Нам надо спешить.
— Я знаю, — ответила я. — Но мне надо кое-что тебе рассказать, и я не хочу, чтобы мы приехали к миссис Толливер до того, как я закончу.
— Что ты хочешь мне рассказать?
— Возможно, это не имеет никакого отношения к тому, о чем она хочет с тобой поговорить. Но сдается мне, что это не так. Не знаю, должна ли я вообще что-то говорить, но как бы там ни было, я все-таки расскажу.
Феба глубоко вздохнула.
— Это касается Шарлотты, не так ли?
— Да. Дэниел — ее отец.
Морщинистые руки Фебы не шелохнулись и остались лежать, сцепленными на колене.
— Это он тебе сказал?
— Да, вчера.
— Ты могла бы рассказать мне об этом вечером.
— Он не просил меня это делать.
Мы ехали так медленно, что мне пришлось опять переключить передачу, когда машина взбиралась на невысокий склон перед церковью.
— Значит, у них с Аннабель все-таки был роман.
— Да, как видишь, это не было всего лишь небольшой интрижкой. В конце того лета Аннабель сказала Дэниелу, что у нее будет от него ребенок. И Дэниел рассказал об этом Чипсу. Чипс усомнился в том, что это непременно его ребенок, — он мог быть и от другого мужчины. Чипс подступился с этим вопросом к Аннабель, и в конце концов она призналась ему, что не знает наверняка, чей это ребенок.
— Я никогда не могла понять, почему Дэниел тогда так стремительно отправился в Америку. То есть он говорил об этом все лето, и я знала, что он туда собирается, но вдруг он в одночасье собрался уезжать. И уехал.
— И не возвращался целых одиннадцать лет.
— Когда он понял, что она его дочь?
— Как только увидел, как она сидела там на дамбе и пыталась под дождем дорисовать картинку.
— Но как он догадался?
— Она очень похожа на его мать в этом же возрасте.
— Стало быть, нет никаких сомнений.
— Да, у Дэниела нет ни малейших сомнений.
Феба умолкла. Чуть погодя она тяжело вздохнула и сказала невпопад:
— Ох, дорогая моя.
— Извини, Феба. Не очень-то приятно рассказывать такие вещи.
— Возможно, каким-то косвенным образом я уже догадывалась об этом. У меня с Шарлоттой всегда были такие же близкие отношения, как с тобой. И с Дэниелом. В ней были какие-то черточки… манеры… в них было что-то знакомое. То, как она держит карандаш, обхватывая его всеми пальцами. Дэниел держит его точно так же.
— Чипс так ничего и не сказал тебе?
— Ни слова.
— Возможно, и мне не следовало. Но если тебе предстоит услышать от миссис Толливер какое-нибудь шокирующее откровение, то лучше быть к этому готовой.
— Пожалуй. Это поворот вполне в духе художественных романов. — И без большой надежды она добавила: — А может быть, все это связано с грядущим чаепитием Женского института. Тогда твоя неожиданная новость окажется совсем ни к чему.