Антон понял, что стоит выйти на улицу. И быстрее, пока ум за разум не зашёл окончательно, сдвинутый с места всем, что происходило после подъёма.
– Пойдём мы, наверное. – Он постарался не наступить на кота.
– Идите, ребятки, идите! – махнула сухой тонкой рукой бабушка. – Водичка у меня есть, а там и вязать сяду. Столько накопилось, а времени всё нет и нет. Идите.
Окрестности ничем Мякиша не удивили: всё те же давно знакомые домишки, узкие кривые переулки, стекающиеся к более-менее прямой центральной улице. Гаражей почему-то нет на привычных местах, вместо них или глухие простенки заборов, или сараи разной степени неказистости.
– Улица деяний генерал-аншефа, – с лёгким удивлением прочитал вслух он на табличке. Хоть убей, но он вырос на какой-то другой, с иным названием. Впрочем, после кота и удивляться уже нечему.
– Ну так. Хорошее название, – подтвердил Генка.
Шли они развёрнутой цепью, шагая прямо посередине улицы. Соседей почти не попадалось, но кого видели – с теми вежливо здоровались. Не шпана какая-нибудь, приличные люди. Время от времени попадались водоразборные колонки, красные, в форме буквы Г, на перекладину которых надо было нажимать, чтобы добыть воды. Толик возле одной остановился и попил, неловко изогнувшись и повернув голову, а рукой надавив на гусак.
Миновали небольшой магазинчик, повернули на уже нормальную улицу, широкую, с многоэтажками по одной стороне и унылыми складами по другой. Асфальт свежий, выбоин почти нет, не то, что на «улице деяний». Телефонная будка на углу, похожая на поставленную на попа клетку для большого животного, с выбитыми стёклами и погнутой, до конца не закрывающейся дверью.
Пока всё так. Но не так: Мякиш встрепенулся – впереди вместо длинной прямой дороги, уходящей в кольцо трассы между центром и Северным, находился явный спуск. А уже с этого места открывался вид на весь центр, и это точно не был его родной Руздаль, ничего похожего!
Они остановились на самом верху, пока Мякиш недоумённо оглядывался по сторонам. Перед ними была огромная чаша, куда и ныряла дорога, застроенная сперва такими же одноэтажными частными домиками, потом рядами пятиэтажных хрущёвок, а дальше, в самом центре, уже и вовсе дивными строениями. Он даже тайком протёр глаза, пытаясь понять, не чудится ли.
– Постоим пока здесь, Лерка просила подождать, – сказал Толик. – Мы ж не просто так лентяи и гуляки. Дело есть, важнейшее, дружище, дело.
Антон глянул на него искоса. Ну-ну, не просто так.
– Какое дело, Толян?
– Ты забыл?! А, ну да… Ничего, расскажем, покажем и введём в курс дела. Не переживай.
– Ну так, – лаконично подтвердил Геннадий.
Мякишу было не до переживаний. Он рассматривал город, центр, который лежал перед ним как на ладони. Бросалось в глаза почти полное отсутствие транспорта. Вообще никаких легковушек, автобусов и подобной привычной техники, только редкие и какие-то медлительные грузовики. А вот велосипедистов видно, эти есть.
Но машины, вернее, их отсутствие, это чепуха: здания, вот что притягивало внимание. Левее явно центральной площади, где виднелся совершенно циклопических размеров памятник кому-то на коне, торчал карандаш то ли административного, то ли банковского здания. Самый натуральный карандаш, с чернёной верхушкой, ясно видимыми гранями, вдоль одной из которых стекала цепочка окошек. С другой стороны виднелись коробка от торта с ясно различимой имитацией банта из алой ленты сверху; потом кубик великанских размеров, с точками на каждой из видимых сторон, словно кто-то играл в кости, бросил его, да и забыл. Песочные часы. Развёрнутая книга. Нечто, напоминающее воткнутый посреди застройки кинжал с витой рукоятью и короткой гардой. Ключ, торчащий боковой бородкой в сторону.
Дальше, за всей этой фантасмагорией, виднелась широкая полоса реки – вон как отсвечивает солнцем, слепит даже! – а уже за ней, в туманной дымке, ряды небоскрёбов, навевающие воспоминания об увиденном по телевизору Нью-Йорке.
Сколько Мякиш не всматривался, прищурившись, он не увидел ни одного моста. Странно как-то, словно за рекой лежала чужая враждебная страна, с которой и отношения поддерживать не стоило.
– А чего мостов нет? – не выдержал он.
Толик странно вздохнул, но промолчал. Геннадий почесал затылок и ожидаемо откликнулся в привычной манере:
– Ну так. Там же это…
Выяснить не удалось: за их спинами раздался смех, кто-то окликнул Толика. Генка сам развернулся и почему-то покраснел, будто от натуги. Такие большие крепкие ребята частенько небыстро думают, да и эмоции можно прочитать на лице без особых стараний.
– Толечка, хороший мой, давно ждёшь? Привет, пацаны! – всё это скороговоркой, от души обнимая на ходу Толяна и целуя в щёку, прощебетала высокая стройная барышня с развевающимися на ветру чёрными кудрями. – Это Маша, знакомьтесь! Мария, твой выход.
Мякиш повернулся и – пропал! А куда деваться: девушка его мечты, помноженная на гормональный шторм полноценных двадцати с небольшим лет. Так оно обычно и бывает. Ни слова ещё не сказано, но уже и говорить не о чем – только вперёд.
Лицо её, симпатичное, но не сказать, чтобы красивое, озаряла полуулыбка. Эдакая Джоконда руздальского издания, с широко распахнутыми зелёными глазами, точёной фигуркой, выделявшейся, между тем, немалым бюстом, и короткой стрижкой а-ля мальчик-симпатяга, выжженной краской в кипенно белый цвет. Ростом она заметно уступала подруге, но и ладно.
– Антон я, – неуверенно заявил Мякиш, словно сомневаясь: он ли это? Здесь ли? Не сон?
– Маша, – пожала ему руку девушка мечты. – Это ты с дуба рухнул?
Толик с Генкой заржали как кони, Лерка ухмыльнулась.
– Не с дуба, а с груши! – важно поправил её Антон. – Там висел плод познания, но я его раздавил при падении. Теперь всё, до следующего года буду безмозглым.
Теперь и Лерка не удержалась от хохота, а Маша смотрела одобрительно: мол, безмозглый, это ничего, есть же и другие достоинства.
Мякиш понял, что невольно расправил плечи, подавая себя с выгодной стороны, надулся, но не выдержал и рассмеялся.
– Это всё здорово, товарищи оппозиты, но нас ждёт важная встреча! – заявил Толик. – Не будем терять времени, нам пора в центр.
Оппо… кто?!
2
– Толик, ты вообще о чём? Кто такие эти… Оп-па, гоп-па?
– Дак это мы ж! Не, ну вообще всё забыл?! Хотя да, с пальмы падать – это вам не как-нибудь… Смотри, Антоха, у нас политический строй какой?
Мякиш задумался. Припомнил всю ту жижу, что нёс в интернате Филат, и неуверенно ответил:
– Эта… карантинная монархия.
Пока они разговаривали, Генка уже начал спускаться по дороге к центру, Лерка с Машей потянулись следом, ничего не оставалось, как тронуться с места.
– Молодец! Но это на государственном уровне. Незримые Санитары, вирусная полиция и вот это вот всё. А реально и на местах правят бабушки.
Антон аж споткнулся: тяжело шагать, глядя не под ноги, а на собеседника.
– Какие, блин, бабушки?!
– Всякие. Твоя вон Десима Павловна, она ж не только пирожки-груши-вязание, она ого-го! Глава квартальной пентаграммы и тайный советник префектуры. Это ни фига себе величина, Мякиш, поверь на слово.
Ничего больше и не оставалось. Поверил.
– Ну хорошо, бабушки… А мы-то при чём, пусть себе правят. Кстати, а дедушки куда делись?
– У дедушек возраст дожития меньше. Я уже ни одного не застал, – хмуро ответил Толик. – Дело не в дедушках, чего ты пристал? Дело во власти! Пора уже заявить о себе, изменить Славославию, приблизить её к это… Тьфу ты!
Он покопался в кармане и достал засаленную от долгого употребления книжечку в синей обложке. Полистал, нашёл, видимо, нужное место и с чувством зачитал вслух:
– Приблизить заскорузлое общество мезогинного консерватизма к многоцветным идеалам пост-феминизма, понял?
Шли они уже минут десять, а центр ближе не становился. Если только совсем немного, но такими темпами им ещё шагать и шагать. Толик спрятал методичку в карман и ласково погладил её через ткань штанов.
– Ничего не понял, но и ладно. Короче, вы собрались свергать бабушек?
– Так точно. Только не «вы», а «мы». Завтра их, потом Санитарию, а там и до коронарха дело дойдёт, – уверенно ответил Толик. – Но с умом надо всё делать, не как наивные предшественники. Этих вон по «красным зонам» развезли в грузовиках – и привет. А мы, оппозиты, поумнее будем. Нам политическая власть даром не нужна, вряд ли ты или я станем бабушками, сколько ни живи.
– Гм. Ну это да. А зачем тебе тогда оно надо?
Толик задумался, пошевелил губами, уставившись в небо, что-то формулируя про себя. Потом всё-таки изрёк:
– Надо! Мы здесь хрясть. Не… Жрать? Короче, передовой отряд сознательной молодёжи.
Марево, закрывающее часть города на другом берегу реки, сгустилось, небоскрёбы погрузились во мглу, навевающую мысли о скорой грозе. Тем более, что жара нарастала. Мякиш глянул в небо: как и над интернатом, оно не было однородным – будто прорезанное наискосок узкое длинное окошко с палящим солнцем и пронзительной синью, и мутно-серое всё остальное.
– Вы всё о политике, мальчики? – решила подождать их Лерка. Маша топала дальше, оглянулась на Антона, но звать не стала. Генка оторвался уже порядком, упрямо шагая по раскалённому асфальту и глядя только вперёд.
– Провожу начальное информирование, – как-то очень уж книжно откликнулся Толик. Мякишу опять показалось, что он очутился посреди чужой пьесы, где все выучили роли, кроме него.
– А пост-феминизм – это как? – на всякий случай уточнил он.
– Это сверкающее будущее человечества! – с энтузиазмом сказала Лерка. От неё пахло влажной юной свежестью, словно от куста сирени после дождя. – Обычный и радикальный феминизмы давно потеряли актуальность, превратившись в кормушку для толстожопых американских лесбиянок, поэтому пришёл новый этап борьбы женщин за свои права. Назад к естественному сексу, позволяющему занимать доминирующее положение в обществе, не вызывая противодействия в виде расцвета половых извращений.