– Это вы удачно встретились, – проворчал Антон, хрустя шинами по разбитому пластику фар, уворачиваясь от стремящегося всех обогнать грузовика, матерясь и прищуриваясь.
За перекрёстком всех подряд тормозил наряд дорожной полиции. Двое уставших от всего мужиков в блестящих светоотражателями накидках методично взмахивали жезлами, подходили к машинам и проверяли документы. На кой чёрт здесь и сейчас? Ну так государственные структуры живут своей таинственной жизнью, направляемой, в отличие от иных организмов, не мозгом, а некими иными органами. И не факт, что содержащими синапсы.
– Лейтенант-инспектор Франкони ваши документы, – без пауз, привычно, словно молитву, отбарабанил подошедший слуга закона.
Антон, умудрившись притереться к обочине и не поцарапать бок машины об ограждение, вытащил телефон. Всё давно было там: коды, пароли, явки, водительские права и гражданские обязанности.
Франкони-ваши-документы привычно провёл сканером по затейливому пауку кода, в котором о Мякише было всё и даже больше. Прибор пискнул и зажёг зелёный огонёк. Не просрочено, не в розыске, не был, не привлекался, не участвовал. Образцовый подданный, хоть медаль вешай.
– Проезжайте! – буркнул полиционер, потеряв всякий интерес к Антону. Грех было бы не последовать столь простому указанию.
На следующем перекрёстке он набрал номер Маши через громкую связь машины. Спит, что ли? Послушал длинные гудки, отключился. Дочки дома не было, она у бабушки в гостях, это в области. Мякиш с очередным приступом ужаса вдруг понял, что знает это исключительно умом, а нечто тревожное внутри посмотрело на него и сказало: «Да нет у тебя никакой дочери, чудак!», отчего он чуть не повторил судьбу владельца китайского джипа, чудом обогнув автобус и тормозя.
– Но хоть жена-то есть? – спросил он у забитой уже машинами дороги за лобовым стеклом. – Или вообще всё мне снится, а на самом деле я бабочка, порхающая перед носом танцующего будды?
Сзади загудели клаксоны: давно зелёный на светофоре, это только он тупит, задаваясь риторическими вопросами с лёгким налётом теософии.
– Слышь, чё, Антон Сергеич! А ты где? – это уже звонок шефа.
– Домой еду.
– Спать, что ли? – нервно хохотнул тот. – Всю ночь же дрых в офисе!
– Да нет, переоденусь хотя бы. Я к обеду обязательно буду. Вас там как, выпустили?
– А то! Пришлось, правда, адвокатессу мою будить ни свет ни заря. Она там всё распедалила в лучшем виде, ещё и извинились. Не, ну что мне в душу этот Дрожкин зарядил – это я не в обиде, сам виноват, нервишки. А вот задерживать меня по закону нельзя было, это факт. Я ж не подозреваемый…
Шеф помялся немного, но добавил:
– Пока, по крайней мере. А дальше посмотрим. Чего звоню-то: капитан этот, ну, Камаев, въедливый такой бесяка, с тобой хотел ещё поговорить. Я как знал, что ты домой смоешься, адрес дал, я помню, за Сранилищем сразу. Не удивляйся, если он тебя уже на кухне ждёт, чай пьёт. У тебя чай-то есть, не совсем нищий?
Анатолий Анатольевич снова заржал и повесил трубку.
Только вот полиции на кухне сейчас Мякишу и не хватало. Вместо душа, завтрака и отдыха от всех печалей ночи – развлекать двух этих бобров разговорами. Не он же Эллу убил-то! Не он. Да и никто не убивал, сама она. Ну, шефа можно притянуть за уши – теоретически, но не самого же Антона. На кой он им чёрт?
Прямая магистраль Тридцать третьей улицы Строителей манила разогнаться, но это была ловушка. Сюда, в новостройки, патрули дорожной полиции заезжали редко, зато камерами оборудовали каждый столб. Злые языки поговаривали, что и некоторые кусты вдоль ограждения являли собой искусственные объекты, поставленные с единственной целью: содрать с местного водителя максимум вакционов.
– Опаньки! Не иначе, кто-то опять в окно вышел, – сказал Мякиш, миновав на допустимой всё же скорости офис служителей Большого Номинала, бронированную будку «Восьмёрочки» с очередью из алкашей перед низко расположенным окошком и пресловутую свалку, именуемую местными Сранилище. Заехал во двор и уткнулся бампером в скопище машин. Две полицейские, расписанные под хохлому, с радужными мигалками на крыше, «скорая» и неприметный серый фургончик поодаль, в который как раз загружали нечто на носилках, укрытое с головой простынёй в бурых пятнах запёкшейся крови.
Из окошек жилищного комплекса, тремя многоэтажными костяшками домино возвышавшегося посреди грязи и редких деревьев, люди здесь выбирались регулярно. Иногда вешались или травились чем-нибудь бытовым для прочистки унитазов, но высота манила больше народа.
– Дай проехать, живу я здесь, – высунувшись из окна, потребовал Антон у полицейского возле машины. Тот равнодушно сплюнул и отвернулся. Вот тебе и забота о народе. Пришлось парковать «логан» в самом неудобном углу, за гигантской трансформаторной будкой, обнесённой для сохранности колючей проволокой. Если кто-нибудь запрёт выезд своей машиной и пойдёт пить горькую – вовек не выедешь.
– Антон Сергеевич? – вполне официально окликнул его кто-то, пока Мякиш выбирался задом из машины: две «секретки» под торпедо и капкан на пол, а что? Здесь это обязательная программа.
Он разогнулся, обернулся и оказался лицом к лицу с инспектором Дрожкиным – помощником того самого капитана. И сам Камаев здесь, вон идёт с лицом уставшего от расстрелов палача.
– Ну да. Вроде, недавно виделись.
Прощайте, душ и завтрак, весь мозг ведь вынесут, поросята.
Однако, подошедший капитан повёл себя странно: обошёл Антона, оглядел со всех сторон, задумчиво почесался и шмыгнул носом.
– То есть, вы только приехали, верно?
– А почему вы спрашиваете?
– Послушайте, Антон… – он снова шмыгнул. – Давайте не будем ухудшать ситуацию. Поговорим без вот этого еврейства с вопросами на вопрос, ладно?
– Да без проблем. Только что. Вы же видели, как я заезжал.
– Ага… Беда в том, что мы вас и до этого здесь видели, совсем недавно.
Дрожкин неуловимым жестом фокусника нацепил на руку Мякиша пластиковый обруч наручника, от которого шёл недлинный поводок к такому же на его запястье. Сковал, паразит. Дело принимало какой-то непонятный оборот, учитывая, что теперь Антона его неразлучный спутник неумолимо тащил к тому самому фургончику.
– Погоди грузить, покажем, – приказал Камаев.
Санитары остановились, один откинул простыню с лица погибшего, и Мякиш увидел мёртвое лицо Маши – некрасивое, немолодое уже, одутловатое, но когда-то любимое. Выжженные добела волосы – её любимая причёска – были еле видны из-под комков запёкшейся крови и ошмётков чего-то сероватого, липкого даже на вид.
– А-а-а… – попытался что-то сказать Антон, но не смог выговорить ни слова. Так и стоял, разинув рот и глядя на мёртвую жену.
– Вы задержаны, – сказал капитан и шмыгнул носом. – По подозрению в убийстве.
5
Управление полиции славного города Руздаля было видно издалека.
И само здание приметное, обширная коробка с десяток этажей, и вывеска, неожиданно переливающаяся неоновыми огнями всех цветов – всё служило одной цели. Бросаться в глаза. Рядом с мигающей надписью цвела режущими глаз отблесками и анимированная картинка: такие любят устроители казино где-нибудь в Лас-Вегасе. Дюжий рыжий полиционер в фуражке с высокой тульей и кожаном прикиде из проклёпанных полосок, шлеек и прочего БДСМ-мерча весело скалился в первой позиции картинки, занося над сжавшимся под ногами неприятного вида типом резиновый жезл. Следующая итерация показывала полёт дубинки вниз – от неё в стороны, как в комиксах, торчали лучики, показывающие силу замаха. В последней сцене от типа внизу уже летели капли крови, куски мяса и лишние зубы. Затем всё повторялось с пугающей механической частотой.
– Это чтобы клиент морально подготовился к визиту! – сообщил Мякишу капитан. Они располагались на заднем сидении патрульной машины. Сперва инспектор, затем пристёгнутый к его руке арестант, а справа сам Камаев. Не сбежать даже при большом желании.
Впрочем, Антон был настолько потрясён гибелью жены, что никуда рваться и не собирался. Понуро склонил голову и молчал всю дорогу, вот только зданием управления поневоле заинтересовался.
– Ясно, – ответил он. – И что, всех бьют?
– Да ну, пытки запрещены триста четвёртым указом, – ухмыльнулся капитан. – Вообще никого не бьют. Но клиенты у нас нервные, кто с высоты собственного роста норовит упасть, кто задохнуться. Недавно один сам себя изнасиловал. С особым цинизмом. А бить нам никого нельзя, всё на уровне психологической обработки и вникания в душу преступника.
Дрожкин неприятно хохотнул и открыл дверь машины, потянув за собой Мякиша: они уже заехали во двор, пора было выходить. Высокие стены, угрюмые казённые двери и решётки повсюду. Патрульная машина стояла почти впритык боком к входу для приёма задержанных, возле приоткрытой двери торчала пара охранников, поэтому особо рассмотреть двор управления не получилось.
Внутри было неприятно. Острый запах – смесь хлорки, казармы и скотобойни, узкие коридоры, неудобные лестницы, повороты, часовые и – решётки, решётки, везде решётки. Дизайнер помещений не заморачивался разнообразием. Из-за многочисленных дверей иногда доносились крики, иногда стоны. За некоторыми стояла гнетущая тишина, и это почему-то оказалось страшнее всего.
Мякиш слегка дрожал, но шёл, куда вели. Не дёрнешься.
– Ты, Антон, лучше сразу пиши признание со всеми подробностями, – мягко сказал ему капитан, когда они достигли всё-таки некоей цели, остановились у двери камеры с массивной внешней щеколдой и узким окошком, сейчас закрытым заслонкой. – Меньше шансов быть изнасилованным собой. Да и совесть чиста будет. У тебя как, есть совесть?
– Есть. Вы бы лучше алиби моё проверили. Я когда ехал домой, меня дорожный полиционер останавливал. Маркони, Франкони… Вы бы уточнили, прежде чем арестовывать.
– Если бы я не видел своими глазами как ты из квартиры сбежал, где мы тело жены обнаружили, то начал бы уточнять. Возможно. А так лишнее это, парень. Лиш-не-е!