– Чего крутишься, катетер забился? – с сочувствием спросил манекен.
– Да нет, Лёня, вроде идёт жижица. Больно только.
Итак, куклу зовут Леонид. Мякиш мог сказать даже больше: Леонид Андреевич. Единственный, с кем он здесь более-менее общается, остальные всё больше… телезрители.
– Всем больно. Здесь же место такое, приют победителей анти-лотереи. Вот кто-то пытается понять – да что там, все пытаются! – за какие грехи сюда, а я так считаю, что бывают победители, а бывают проигравшие. Мы из последних.
Голос всё так же дребезжал, но Антону это почти не мешало. Он впал в странное забытье, наподобие остановки на границе между явью и сном. Сейчас или подойдёт автобус и увезёт туда, где мутные видения и мокрая от пота подушка по утрам, либо он сам сделает усилие и проснётся.
Решение пока за ним, вопрос применения остатков сил.
– А ты Дарью Донцову читал? – не унимался-таки лысый дед. – Ну, которая для баб детективчики пишет? Она сочинять начала в такой вот палате, как у нас, мне жена рассказывала.
– Чушь какая… – ответил Мякиш. Разговор позволял не дожидаться автобуса, но возвращал обратно к бубнящим голосам. – Блин, да сделайте потише!
Он хотел крикнуть, но раздался только хриплый писк.
Телевизор, тем не менее, перестал орать. Совсем не выключили, здесь же все равны, демократия на марше, но хотя бы так. Хотя бы…
– Мешает? – продолжал Леонид Андреевич. – Мне тоже… Но людям-то интересно. Без телека тоже скучно. Я, когда не болел, новости, Петухова и киношки обязательно смотрел. Иначе с мужиками потом и поговорить не о чем на работе.
Поверить, что эта надутая болезненной желтизной безволосая кукла ещё и работала где-то, было почти невозможно. Мякиш пошевелился, пытаясь хоть как-то изгнать боль в руке, но теперь получил ещё одну проблему: захотелось отлить. Он опустил лишённую капельницы руку под кровать, пошарил там, неловко и несильно изогнувшись. Без выигрыша. «Утки» там не было.
– Андреич, у тебя судна нет? – спросил он.
– А? Нет. Дежурная с утра все собрала, а потом забыла разнести. В сортир хочешь?
– Ну да.
Переполнявший Антона страх персонифицировался в желании отлить. Всего-навсего, если бы всегда всё было так просто. Зато это желание начало жечь живот, пытаясь разорвать изнутри. Теперь либо под себя, либо…
– Попробую дойти, – сказал он.
– Бутылку держи повыше, тут весь сок в перепаде давления, – ответил Леонид. – А то кровь в капельницу пойдёт.
– Я помню.
Мякиш собрался с силами и сел на кровати, стараясь не дёргать рукой с катетером. Он был одет в свитер и старые спортивные штаны, оставалось только нашарить ногами тапочки на полу: ага, левый попался сразу, значит, и второй – рядом. И встать, старательно держа занятую руку как можно ниже. Прав Лёня, всё дело в перепаде давления.
Ссать хотелось уже неимоверно, но он держался. Вытащил из резинового плена бутылочку, поднял повыше, теперь можно и подниматься с постели. Второй тапочек. Ключ на старт? Есть ключ на старт. Идут наддувы, отошла кабель-мачта… Не хвататься за стойку, не надо, она слишком неустойчивая. Просто подняться странным чудо-богатырём, перечёркнутым по диагонали трубкой капельницы, с поднятой выше головы бутылкой яда в правой руке и старательно опущенной левой.
Иначе – кровь пойдёт в лекарство, а не наоборот.
– Передавай привет сортиру! – на этот раз Андреичу удалась задуманная кривая улыбка. Вот и славно: вера и оптимизм. – Слава коронарху!
– Непременно. Слава.
Шарк-шарк резиновыми тапками по полу, шаг-шаг по линолеуму. Ряды кроватей, все заняты, все. У кого такие же капельницы, у некоторых программируемые насосы – оранжевые коробки, издающие время от времени противный писк, а если ни того, ни другого – значит, привязанная на шею ленточками из бинта «бомба». Медленный способ введения лекарства, на сутки.
– Слышу работу клапанов. Даётся зажигание.
Всё равно, что говорить, всё равно. Главное, подбодрить себя. Остальным плевать, только Серёга оторвал взгляд от телека у входа, кивнул. Хороший парень, молодой ещё, жалко.
Остальных тоже, но меньше. Или – совсем нет.
Больница старая, до новой у властей руки не доходят лет сорок. Поэтому туалет на этаже один, не в палатах, а за углом длиннющего коридора, где неудобные скамейки, плакаты о вреде туберкулёза – вот уж чего опасаться поздно! – двери и общий холодильник у выхода на лестницу вниз. Отделение химиотерапии на третьем этаже «сталинки», где этаж за два обычных, само по себе жестокое испытание.
Дежурная у окна вскинула голову, посмотрела над опущенными на нос очками, промолчала. Её ошибка, конечно, не раздать «утки», но не ругаться же… Здесь вообще мало кто устраивает скандалы, все терпят. По сравнению с победой в анти-лотерее мелкие бытовые неудобства – чепуха.
Антон прошёл мимо процедурной, потом миновал открытую дверь лекарственного блока: вон девчонки в белых халатах шуршат, наводят новые порции. Его знобило и качало, но он шёл. Маленький подвиг старого человека, вынужденный, но так бывает. Многие подвиги совершаются совершенно не по желанию, скорее, из неизбежной необходимости.
Поворот. Теперь-то уже скоро. Резь внутри стала ещё сильнее, но вот и дверь в туалет. Теперь небольшой акробатический трюк: повесить и повернуться. Слава в веках тому, кто присобачил на перегородку между кабинками это крючок, аккурат для бутылки!
В сортире воняло хлоркой и было холодно, рамы закрыты, но чья-то добрая душа открыла длинную форточку, откуда тянуло морозным воздухом.
– Поехали! – выдохнул Антон, выпуская струю. Сразу стало легче. – Самочувствие отличное, продолжаю полёт, растут перегрузки.
Дверь за спиной хлопнула, но не оборачиваться же. Зашёл ещё кто-то. Как зашёл, так и выйдет, здесь место общественное. Лишь бы курить не надумал, тогда заведующий отделением всех дрючить будет, кто рядом оказался.
Закончив дело и сняв бутылку с крючка, Мякиш остановился возле умывальника. Не настолько он фокусник, чтобы сейчас руки помыть, а вот зеркало его притянуло. Казалось бы, насмотрелся уже, а снова и снова… Так люди в цирк ходят, на уродов полюбоваться. Принцип один: спасибо, Господи, что это не я.
А это вот – он.
– Здорово, лысый! – негромко сказал он. Услышит кто? Да плевать!
Такая же безволосая кукла, как и Лёня. Желтоватая, с угрюмым выражением лица и неопределённого возраста – от сорока до бесконечности. По-детски гладкий подбородок, щетина ведь тоже не растёт, а что была – выпала. Младенец перед смертью.
Захотелось разбить зеркало, но это ничегошеньки бы не изменило. Да и сил нет. Спокойнее. Надо быть спокойнее, дружище, жизнь ещё продолжается.
Он вышел из туалета и побрёл обратно.
Шарк-шарк. Шлёп-шлёп. Коридор качался перед глазами, как неведомый аттракцион. Билет. Посёлок Насыпной. Тётя Марта!
Антон отшатнулся к стене, опёрся о неё предплечьем. Держать бутылку выше, держать, держать! Квадрат окна вдали, за столиком дежурной медсестры, тоже качался, но не в ритме коридора, а сам по себе. Безумный вальс, танец маленьких лебедей. Похороны эпохи.
– Эй, нормально всё? Помочь? Мужи-ик?!..
Даже обернуться нет сил на голос. Мякиш дёрнулся и начал сползать по стене, всё ещё пытаясь держать поднятую как факел бутылку с лекарством, но руки уже не слушались. Прозрачная трубочка, идущая в вену, окрасилась кучевыми облачками крови, сперва одним, пробным, а потом оказалась залита красным вся.
– Человеку плохо! – рявкнул кто-то сверху. Вдали раздался топот шагов дежурной, чьи-то крики, суета. Антон прикрыл обессиленно глаза и увидел себя сверху: жалкое зрелище. Вокруг суетились медсёстры, выглянул на шум из ординаторской дежурный врач – сегодня же воскресенье, лечащих на месте нет.
– В палату его, в палату, носилки катите, погрузим!
– Отцепите капельницу, кровью всё зальёт!
Из запястья выдернули осколок боли, но это уже ничего не решало, как и спешно привезённая каталка, куда его в восемь рук закинули, хоть и не без усилий.
– Какая палата? – деловито уточнил дежурный врач.
Мякиш смотрел на всё откуда-то из-под потолка, с высоты в четыре метра, словно умудрился, как бывалый ниндзя, запрыгнуть туда и слиться с сомнительной белизной штукатурки.
– Вторая, – ответила медсестра. – Мякиш это, Антон Сергеевич. Три плюс.
– Не четвёрка? А чего ж он…
– Может, сердце? Ещё и в туалет попёрся.
– Если так, то массаж груди, – с сомнением ответил врач. – Справитесь, Филонова? Везите в палату, а я за лекарствами. Нитроглицерин был, кажется.
Доктор очень неторопливо пошагал впереди каталки, над которой суетилась медсестра. Сейчас Антон мог бы даже прочесть нехитрый набор его мыслей: один чёрт – смертники, но и смерть в дежурство – чепэ, отписываться потом, вколоть ему надо что-то, раз «утку» не дали и из общей палаты – не из блатных, оно, и помрёт, ничего страшного.
Дежурный врач был молод и совершенно спокоен.
Сам Мякиш парил над коридором, словно призрак. По крайней мере, никто не задирал голову, не тыкал в него пальцем и не кричал ничего испуганным голосом.
– Нитроглицерин… – сказал он вслух, но и на это никто не обратил внимания. – Тринитротолуол. Сдохну я, пока вы раскачаетесь.
Похоже, эта же мысль посетила и медсестру. Укоризненно глянув в спину врача, он остановила каталку, задрала свитер на теле Антона и начала мять грудь, явно вспоминая, как его делать, это самый массаж при сердечном приступе. В кардиологии лучше люди подготовлены, чем здесь, везде же своя специфика.
Мякиш повисел над ней, потом понял, что это дело ему надоело. Устал он от всего. Судя по всему, тонкая нитка, связывающая душу с телом, уже порвалась, поэтому и смысла чего-либо ждать больше не существовало.
– Марина, Марин! – крикнула дежурная медсестра кому-то: он даже не посмотрел, кого она зовёт. Всё равно. Всё – тлен. – Давай аптечку, сердечные, что найдёшь-брш-брш-бш-ш-шь!
–…бл-бл-эм-ну-у-у, бл-бл-бл…