Все разные. Все одеты кто во что. Все без очков и – взрослые, да.
Все, кроме Алексея.
– Принц… То есть, тебе и на самом деле четырнадцать?
– Да. Помолчи.
Превратившийся из Филата во франтоватого лектора господин тем временем устроил перекличку, называя разные имена и фамилии. За спинами Мякиша и Алексея в ответ на очередную кто-то вскакивал, гремя крышкой парты, и зычно отвечал: «На месте, господин учитель!».
Мишка оказался в начале списка, Антон ожидаемо в середине. Встал, ответил, сел. Ничего сложного. Какие бы в этом непонятном месте ни были ритуалы, это лучше, чем всем отрядом на одного. Учёбы есть учёба, никакого ущерба справедливости.
Алексея так и не назвали, но ни его, ни учителя этот факт не смутил.
– Сегодня наше занятие посвящено политическому устройству нашей любимой родины, карантинной монархии Славославия. Как вам прекрасно известно, любимый народом коронарх генерал-аншеф Бенедиктов…
Учитель торопливо вскочил и раскинул руки, словно собрался обнять весь мир:
– …Славься он во веки веков!
Класс загудел, из смешанного вопля полутора десятков голосов с трудом, но можно было уловить ответное «Славься!». Мякиш поймал себя на том, что тоже выкрикнул нечто подобное.
Преображённый Филат довольно кивнул и уселся обратно.
– Так вот, вечный коронарх земли нашей необъятной, окружённой кольцом всё подступающих врагов, создал могучее государство на обломках презренной демократии. Спиральную горизонталь, господа учащиеся! Карантин как символ и основа государственного устройства, святая вера в Крупный Номинал, и преображение каждого… Подчёркиваю, каждого гражданина в меру его сил, умения и способностей вознесла Славославию на вершину мирового развития.
Филат вытер нисколько не вспотевший лоб пижонским платочком, красным в крупный белых горох, отчего издали показалось, что он приложил к лицу мухомор, и продолжил.
– Много ещё нерешённых проблем, много! Вы все…
Он покосился на внимательно слушающего его Алексея.
– Гм. Почти все выйдете в назначенный час из интерната, пройдёте во Вторые Ворота, чтобы влиться стройными рядами в массу строителей горизонтали. Но будьте осторожны и аккуратны! Враг не дремлет. Если для его чудовищного оружия наша родина недоступна, то для лжи и ненависти – увы. Эти чувства искушают каждого. Возможно такое количество варианто падения, утраты гордого звания гражданина, что вы удивитесь. Это и прямая вербовка шпионами противника – как мне недавно сообщили, активизировалось подпольное движение «Противень», сменившее ныне запрещённый «Сизый кит», это и съёмки в порнографических фильмах с куклами политиков – представляете, до чего дошли технологии?! Это многое, друзья, очень многое. Не попадайтесь на лживые удочки и опасные искусы! Не читайте «Пугу про Книтина», отрицайте чуждую нам сакральность. Обходите стороной секты, особенно, мужских шовинистов «Хуемразь на подъёме» и её женский вариант «Нерожуха»! Все как один сплотимся в единый кулак, давящий гадину бескультурья и тщетной похоти! Пропукайте ваших годовасиков! Собирайте грибы, ягоды и орехи! А теперь перейдём к основной части нашего занятия.
Мякиш понял, что скоро впадёт в транс. Если сначала слушать было интересно, то с какого-то момента он понял, что в него неприцельно стреляют набором лозунгов.
На доске для записей медленно, но отчётливо проступил огромный портрет важного на вид господина: тяжёлую нижняя челюсть подпирал расшитый золотом и жемчугами высокий воротник, густые тёмные волосы слегка вились, а неподвижный взгляд глубоко сидящих глаз гипнотизировал каждого, кому не повезло посмотреть на него в ответ.
– Славься! Славься! Славься! – в исступлении орали уже десятки, сотни голосов. Мякиш не удержался и обернулся снова. Парт заметно прибавилось, людей за ними тоже. Ну никак не мог быть это шестой отряд, скорее уж, рота. Или бери выше – батальон.
Портрет совершенно ожил, нахмурился, поджал мясистые полнокровные губы женолюба и выпивохи. Кустистые брови нахмурились как две грозовые тучи.
Мякиш не выдержал и снял очки. В классе стояла тишина, зеленовато-серые стены и потолок оказались на местах, поле, небо и комбайны пропали. Филат сидел за учительским столом прямо, будто проглотил бильярдный кий, а на доске, разумеется, ничего не было. Только плохо вытертые когда-то меловые разводы, которые ничья буйная фантазия не смогла бы превратить в портрет при всём желании.
– Бред, – тихо сказал Антон.
– Ну как тебе сказать, – немедленно откликнулся Алексей. – Многим нравится. Многие без дозы эдаких вот лекций аж кушать не могут.
– Никогда не интересовался политикой.
– Да я тоже. Но вот политика мной заинтересовалась однажды, да так, что вспомнить страшно. Надеюсь, у тебя всё пройдёт легче. Дальше про осьминогов будет, послушай, если интересно.
– Да ну их к чёрту, наслушался уже! – с чувством сказал Мякиш и бросил очки на парту. Его ощутимо мутило от вываленной на голову дозы пропаганды неведомо чьей власти.
– Как знаешь.
Алексей поправил розовые очки и внимательно уставился на молчащего Филата. Было в этом что-то жуткое; Мякиш поёжился и нацепил свои.
Картина вернулась, но, слава Богу, больше никто не орал. Портрет хмурился и шевелил тонкими, словно нарисованными усиками. Филат, вновь постаревший, размеренно вещал о сложностях жизни головоногих, приводя примеры, иногда увлекался, рисуя рукой в воздухе глаза и клюв осьминога.
К чему была вся эта зоологическая чертовщина, Мякиш решительно не понял. Да и не слушал особо – он думал. Пытался вспомнить, кто он и зачем, но, кроме стягивающего голову невидимого обруча, результата не получил. Надо добраться в Насыпной, к тёте Марте.
Ясно одно: он старше, чем здесь кажется – но это и так понятно. Он жив. Если жизнью можно считать совокупность ощущений тела и мыслей, что само по себе вопрос на стыке философии и прикладной теологии.
Он окружён странноватыми людьми, но… Кто из нас безупречен?
– Перейдём к важным практическим занятиям, – закончил наконец нудное повествование о цефалоподах Филат. – Вчера была сборка-разборка кассового аппарата на время, поэтому сегодня наше любимое – изготовление денежных знаков карантинной монархии!
Портрет коронарха важно кивнул, лицо его просветлело, словно услышало несомненно благую для себя весть, и начало медленно бледнеть, выцветать, уползая и впитываясь в коричневую поверхность доски. Комбайнов на виртуальном пейзаже прибавилось, но все они оставались бесконечно далеки от учеников.
– Перед каждым из вас на парте набор для изготовления денежных знаков. Не старайтесь рисовать портрет нашего вечного руководителя хорошо или плохо, это не имеет значения. Вложите душу, воспоминания об увиденном и огонь ваших сердец! – витийствовал Филат, вновь утираясь мухоморным платком. – И помните, это настоящие неподдельные деньги, которыми предстоит пользоваться добрым гражданам Славославии там, за Вторыми Воротами.
Он коротко махнул рукой в направлении двора интерната.
Мякиш внезапно обнаружил перед собой стопку бумаги, нарезанные прямоугольники, на которых уже были надписи, цифры номинала – гм, тридцать тетрадрахм? ну, пусть – всё, кроме портрета руководителя несомненно славного государства. Для него оставался пустым овал посередине купюры.
– Рисуй как хочешь, это не важно, – шепнул ему Алексей. – На самом деле, здесь почти всё не важно, смысл интерната вообще в другом.
– Да? А в чём?
– Вечером. Всё вечером. Если удастся сбежать на крышу.
Сам Принц довольно умело набросал гелевой красной ручкой в пустом овале портрет смутно знакомого Мякишу господина с безвольным лицом и аккуратной бородкой клинышком. Чуть поправил причёску и отложил бумажку в сторону. Антон взялся за свои заготовки, но понял, что совершенно не помнит, как выглядел коронарх. Мысленно плюнул и изобразил свиноподобную рожу в круглых затемнённых очках – всё, на что хватило его художественного дара. Тоже отложил в сторонку и взялся за следующий лист.
Работа не то, чтобы спорилась, но и не прекращалась.
Филат встал со своего места и начал ходить между рядами, заглядывая в поделки и одобрительно цокая. Взял у Мякиша готовую купюру со свинской мордой, внимательно рассмотрел и положил обратно.
– Молодец, плакса! Отлично вышло. Дневной норматив – двести листов, если уложишься, бить будут несильно.
Сам факт грядущих побоев не обсуждался. В общем, так и вышло: по окончании занятий, отряд выдвинулся в коридор. Филат остался в классе, зачем-то протирая так и не тронутую доску красным платком, заботливо дыша на блестящую поверхность. Очки велено было оставить на партах, как и готовые деньги.
Не успел Мякиш выйти в последней паре, как уже у дверей получил под дых от Бони. Тот свирепо вращал глазами, орал что-то наподобие «зачем-ты-там-крутился-гад!» и бил. Сильно, без каких-то скидок и сожаления. Алексей стоял поодаль, не делая ни малейшей попытки вмешаться, остальные сгрудились в стороне и внимательно смотрели, подбадривая – увы, не Антона.
– Вставай! Вставай, сволочь! Дерись как мужчина! – громко, но не зло сказал Судак. – Давай, плакса, покажи, на что способен.
Длинного Олежека рядом с ним почему-то не было.
А на что способен человек, которому страшно? Ни на что. Мякиш лежал, сжавшись, стиснув зубы и старался закрывать лицо руками хотя бы от пинков, прекрасно понимая, что остаться без зубов – раз плюнуть. Экзекуция закончилась так же внезапно, как и началась: Боня, отдуваясь, схватил его за шиворот и поднял на ноги.
– Чмошник, – рявкнул он. – Сортирная команда!
Судак тем временем потерял всякий интерес к избиению, повернулся и повёл отряд дальше, в сторону столовой или спальни – Мякишу было наплевать. Он тяжело опёрся о стену, ощупывая разбитое лицо, вытирая длинные кровавые сопли руками. Принц подошёл ближе и сказал:
– Если ты не будешь драться – ты здесь застрянешь надолго. Или придётся возвращаться с Хариным раз за разом, или терпеть. Мишка вон терпит.