– Так интересно же. Чего такое с соседкой моей случилось? Кто ей глаз на задницу натянул? Ты же это имел в виду?
– Ну, это, не это… – лукаво прищурился старичок и впился зубами в хлеб.
Нравятся ему эдакие театральные эффекты, я это еще тогда, в позапрошлом году, понял. Он, в отличие от других мне знакомых лесовиков, в душе, похоже, актер. Ну а почему нет? Чего в мире только не бывает.
И приятель его Карпыч, местный водяник, тоже любитель устраивать шоу с подковырками. Как они меня тогда развели с немертвым обитателем перекрестка? Да словно ребенка, вспоминать стыдно.
Кстати, надо и к нему сегодня же вечерком наведаться, еще один старый счет закрыть. А еще девкам-русалкам гребешков отсыпать. Я той давней весной их с запасом купил, вот заначка и пригодится.
– Уф, запарился в рюкзаке, – прошуршав молнией, высунулся на волю вольную Родька. – Поздорову ли, батюшка Ермолай?
– Скриплю помаленьку, – отозвался лесовик, жуя хлебушек. – А я уж надеялся, что Александр тебя, занозу эдакую, где-то там, в чужих землях, оставит. Но вот ошибся, выходит. Экая досада!
– И я тебя рад видеть. – Родька спрыгнул на землю и тут же напялил на нос противосолнечные «рэйбэновские» очки. На чем они у него держались – понятия не имею, поскольку ни означенный орган, ни уши для того предназначены никак не были. И тем не менее стоит это чучело, посверкивает стеклышками, горделиво грудь вперед выпячивает. Шапито, да и только!
– Так что там с теткой Дарьей случилось? – напомнил я лесовику тему разговора, с которой он, похоже, собрался соскочить. – Дядя Ермолай, не отстану ведь. Сам понимаешь, мы с ней хоть и соседи, но такие, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Иные враги друг дружку больше любят.
– А то мне неведомо, как ведьмы с ведьмаками суседятся! – рассмеялся мой собеседник. – Кабы не тот договор, что в незапамятные времена Вещий Князь с веды знающими заключил, поубивали бы вы друг друга давно.
– Вернее, они бы нас извели, – самокритично признал я. – Их больше. И они хитрее.
– Подлее, – поправил меня Родька – Зловреднее. У, поганки такие!
Он ведьм терпеть не мог, причем что наших, что импортных, потому моя приятельница Жозефина, как раз таковой и являющаяся, в свое время от него натерпелась о-го-го как. Соленый кофе и зеленка в тюбике зубной пасты были наименее безобидными пакостями из тех, что мой слуга ей устроил.
Правда, и она в долгу не осталась. Ведьмы вообще мстительны, а французские, похоже, особенно. Ох и долго же мне пришлось ее упрашивать сменить гнев на милость и нейтрализовать заклятие, благодаря которому с Родьки шерсть начала слезать клочьями. Он под конец кота породы «канадский сфинкс» начал напоминать и как-то в ночи здорово напугал Жанну, что в принципе почти невозможно. Сами посудите, чем можно напугать уже умершую девушку, скитающуюся по миру в компании ведьмака, работающего Ходящим близ Смерти? Однако же вот, Родьке это удалось.
Да я и сам, признаться, под конец смотреть на него побаивался. Очень уж он жутко выглядел.
Но обошлось. Простила его Жозефина в обмен на мое обещание выполнить одну ее просьбу бесплатно. Нет, все-таки были у нее ко мне чувства, не врала она тогда. Просто если бы не так, то цена составила бы три просьбы или даже пять. А тут всего одна. Определенно, это любовь.
Ах, Жозефина, Жозефина, веселая и беспечная ведьма, которая, наверное, будет смеяться и шутить даже на эшафоте. Париж, цветущие каштаны, остров Сите, мост Сен-Мишель… Quand je repense à nous, j’ai le coeur qui flambe un peu и все такое.
Может, все же я был неправ? Может, стоило ей поверить? Впрочем, стоит ли теперь думать о том, что не случилось?
– Эй, ведьмак, – окликнул меня дядя Ермолай. – Ты здесь?
– А где же еще? – тряхнув головой, ответил я. – Здесь.
– Об тот год гости к соседке твоей пожаловали из Первопрестольной. – Лесовик устроился на пеньке поудобнее и огладил бороду. – Тех же кровей, что и она сама, да и чинами не меньше. Матерая ведьма приехала, из старых, я это еще тогда почуял, когда она да присные ее через лес ехали. Не ровесница нашей, нет, Дара постарше годами, но все одно они ровня.
– Так к ней и раньше кто только не таскался, – не удержавшись, влез в беседу Родька. Перед тем он уселся поодаль от нас, обиженный тем, что на его роскошный аксессуар никто не обратил внимания. – И ведьмы прикатывали, я помню.
– Только до драки дело не доходило, – тоном заговорщика пояснил дядя Ермолай. – А тут, представь себе, под вечер сцепились они, да так, что только искры во все стороны летели. Я уж думал все, пришел конец Лозовке, спалят ее дотла, а следом и лес мой займется. Особенно когда автомобиля приезжих ахнула! Пламя до небес полыхнуло, с деревьев аж лист посыпался. Со времен германца так тут у нас не громыхало, ага.
– Ух ты, – проникся я. – Война на западном направлении. И что потом?
– Одну девку Дарья и ее служанки уходили до смерти, сердце ей из груди выдрали, – достаточно буднично поведал нам лесовик. – А матерая и двое других в лес успели улизнуть. Я же говорю, знающая гостья наведалась, понимающая, когда драться стоит, а когда правильнее сбежать. Ну, если договориться не удалось и вот такая пьянка пошла. Лозовка – дом рода Дары со стародавних времен, он ей силу дает и защиту. Тут же и мать ее жила, и бабка, и прабабка, и еще десять колен. Каждая из них отсюда в большой мир уходила, чтобы ума-разума набраться, а потом сюда обратно возвращалась, когда старшая из рода мир оставляла. Как Дарья помрет, дочка ее пожалует, чтобы принять дом, ключи и книгу. А еще через сколько-то лет – внучка. Нет ведьмину роду переводу, так они говорят.
– Так у тетки Дарьи дочь есть? – опешил я.
– Чего ж ей не быть? – изумился дядя Ермолай. – Вестимо. И тоже Дарья. И внучка Дарья. Да у них все девки в роду это имя носят. А робят ни одна до сих пор не рожала.
– Ну надо же, – не мог скрыть удивление я. – В жизни бы не подумал.
– Дочку ее давно не видал. – Лесовик отщипнул кусочек хлеба и бросил его в рот. – Она еще лет сорок назад в столицу подалась, а потом вроде вовсе в дальние края уехала от греха. Какая-то неприятная история у нее вышла, причем настолько, что аж судные дьяки сюда приезжали по ее душу, только не сыскали никого. А вот внучка, Даренка, и посейчас к бабке наведывается. Той осенью заезжала. Славная такая девчушка, шустрая. И красавица, конечно. Телом крепкая, волос рыжий, глаз зеленый. Небось в городе парни за ней табунами ходят.
– Рыжая – бесстыжая, – пробормотал я. – Так, говоришь, смылась гостья от бабки Дарьи?
– Старая следом за ними прибежала – хмыкнул лесовик. – Минут через пять. Орала на меня, ногами топала, кулаками махала. Хотела, стало быть, чтобы я этих троих закрутил, завертел да на поляну с жертвенным камнем по темноте и вывел.
– Как меня с Маринкой в свое время, – подсказал я, не удержавшись.
– Вот-вот, – покивал дядя Ермолай, который, похоже, ни малейшего стыда за ту давнюю историю не испытывал. – Только шиш! Я ей не слуга, а она мне не госпожа. Надо мной вообще старших нет. Я сам себе хозяин.
– Ясно. Стало быть, из чувства вредности ты этих беглянок самой короткой дорогой к станции вывел? – сопоставив его слова, предположил я.
– Только что билет не купил, – подтвердил лесовик. – А Дарью послал куда подальше. Ишь, взяла моду на меня голос повышать! С тех пор мы особо больше не общаемся. Да она из Лозовки и носу не кажет, за околицу и то не суется. То ли боится, то ли еще чего. Не меня, понятное дело. Кого-то другого.
– Очень интересно, – почесал ухо я. – Очень.
– Хорошо, дом не спалили, – подал голос Родька. – А то приехали бы сейчас на пепелище.
– А как звали гостью, ты, случайно, не знаешь? – поинтересовался я у дяди Ермолая. – Может, обмолвился кто? Они сами или бабка Дарья?
– Нет, – помотал головой лесовик. – Да оно мне зачем? То их дела.
Жаль. Хотелось бы знать, кто это так с моей соседушкой поцапался. Это может быть полезно, ибо еще древние говорили: «Amicus meus, inimicus inimici mei», что означает: «Враг моего врага – мой друг». Захара Петровича Дара по старой привычке кое-как терпела, но со мной такой номер может и не пройти, особенно если я надумаю сюда, к примеру, на все лето переселиться. И вот тут очень бы пригодилась неизвестная мне столичная ведьма, испытывающая к старой стерве глубокую личную неприязнь. Не знаю пока как, но это точно так.
Впрочем, ничего пока не потеряно. Мир слухами полнится, а Москва, как известно, большая деревня, наверняка кто-то что-то да слышал. Все же тут ведьма погибла, а это тема резонансная. Тупо драку можно было бы и скрыть, но смерть товарки вряд ли получится замолчать. Другое дело, захочет ли этот «кто-то» со мной на столь скользкую тему беседовать? Хотя аргументы для откровенности всегда отыскать можно.
Нет, положительно надо будет повстречаться с грудастой Изольдой и между третьим и четвертым бокалом мартини попробовать ее разговорить. Ну, как получится? А если нет… Звякну Нифонтову, он-то точно в курсе. Не могу сказать, что сильно хочу его слышать, но все равно раньше или позже мы пересечемся. Почему? Потому что, как сказано выше, в Москве все всё про всех знают. Потому что все одними и теми же тропами ходят.
– Травы-то собирать станешь? – зашуршал фантиком карамельки лесовик. – Или забросил этот промысел в заграницах?
– Стану, – тут же отозвался я. – Обязательно! И по лесу просто гулять буду. Хорошо тут у вас, дядя Ермолай. Покойно.
– Телепня своего завтра присылай, – велел мне он. – Росу майскую собирать. А лучше сам приходи. Он вон какой у тебя важный стал, небось ему теперь спину гнуть на хозяина невместно. Да и раскормил ты его чересчур. Он же поперек себя шире стал, лапы еле двигаются. Все капли не в пузырек, а на землю упадут.
– И не говорите, – вздохнул я. – Уж сам не знаю, кто кому прислуживает – то ли он мне, то ли я ему. Беда…
– А давай мы его с тобой в болоте утопим? – а