– А я вот цветы сажаю, – показала мне дворничиха кассету с дюжиной маленьких ростков. – Бархотки. Этот год наш дом в конкурсе участвовать будет. Эта… «Красивый дом – красивый город». С призом!
– Фарида, что стоишь? – подошел к нам муж дворничихи. – Работать надо! Цветы земля сажать надо! С завтра тепло идет, я прогноз погоды видел! А, здравствуй, Сашка! Мне жена сказала, что ты вернулся. Молодец! Другая страна хорошо – дома лучше. Я знаю, сам другая страна живу.
– Привет, Хафиз, – я пожал руку дворника. – Ты на жену не ругайся, она просто мне про конкурс рассказывала.
– Конкурс! А! – Хафиз закатил глаза под лоб. – Знаешь, он еще не начинался, а Фарида его уже выиграла, награду получила и ее потратила! Э, слушай, не женись никогда! Я молодой был, дядя свой не верил, думал, он специально так говорит, чтобы я Фарида не брал. Мой род и ее род… Ну, не очень, короче. Давно уже. Ты понял? Не женись. Тогда у тебя все будет! И деньги, и здоровье, и ты сам себе господин!
– Э! – недовольно молвила Фарида и пригрозила кассетой с бархотками мужу. Вроде бы смехом, но брови при этом сдвинула так, что стало ясно: какие там шутки!
А еще говорят, что восточные женщины тихие и покладистые, слова мужу поперек не скажут. Вранье! Хотя, возможно, это на нее так столица подействовала со своими феминистическими закидонами. Как там говорил Джон Сильвер? «Поживешь среди дегтя – поневоле запачкаешься».
– Какая, а! – с гордостью сказал Хафиз. – Ничего не боится! Меня не боится!
Ну, это он уж точно шутки шутит. Все знают, что у кого у кого, а у этой парочки даже перебранок не бывает.
– Пойду, – сообщил им я. – У вас цветы, у меня дела.
– Сашка, приходи вечером к гаражам, – предложил Хафиз. – Я плов делать буду. Посидим, поедим, попоем. Весна. Ай, хорошо!
– Если вернусь – зайду, – согласился я. – Почему нет?
Плов у него и правда роскошный получается. Я пробовал, знаю.
И вообще у меня сегодня получается день восточной кухни. Плов пловом, но впереди меня ждет бесподобное лакомство. Два года, десяток с лишним стран и сотни разнокалиберных ресторанов не смогли стереть в моей памяти воспоминания о великолепной шаурме, которую готовит аджин Абрагим, держатель небольшого заведения общепита, находящегося на почти малолюдной улице имени Тимура Фрунзе. Мало того, еще и не всякий из немногочисленных прохожих в него сможет зайти, ибо Абрагим очень тщательно подходит к выбору посетителей. Кто-то сможет пройти условный фейсконтроль и сесть на пластиковый стул за пластиковый же стол, а кто-то пройдет мимо, даже не заметив того, что справа от него находится шаурмичная. Разве что запах учует, но и то решит, что он просочился в чье-то открытое окно.
Но мне в этой связи опасаться нечего, поскольку я давно получил право на посещение сей шаурмичной. И что особенно приятно, ее владелец меня не забыл.
– А, ведьмак! – рыкнул Абрагим, заставив подпрыгнуть на стуле молоденькую девушку, которой как раз принес чашку кофе и две пахлавы на картонной тарелочке. – Давно ты ко мне не заглядывал!
Что примечательно, слово «ведьмак» не слишком удивило посетительницу шаурмичной, не сказать, что не удивило вовсе. А с учетом того, что она после еще и уставилась на меня с любопытством, можно было смело сказать – из наших эта красотка. Ведьма небось.
Это заведение по сути своей некая «ничья земля», на которой никто никого не тронет, потому тут кого только не встретишь. И ведьмы, и оборотни, и вурдалаки – все приходят сюда поесть, попить, узнать новости. Но самое главное – здесь есть возможность обсудить дела даже тем обитателям Ночи, которые в данный момент пребывают друг с другом в конфронтации. Например, можно сделать первые шаги к окончанию военных действий, не опасаясь того, что предложение о встрече для разговора о мире это только ловушка.
– Здравствуй, Абрагим, – мы обнялись с аджином, который подошел ко мне. – Рад тебя видеть. Да! Я же тебе подарок привез из странствий!
– Мне? – гигант расплылся в улыбке. – Ай, приятно! Какой? Давай!
На этот раз мне врать и копаться в куче хлама, который приволок с собой Родька, не пришлось. Все было так, как я сказал. С год назад в Гросхойбахе, на ярмарке для своих, мне попалась на глаза джезва (у нас их называют «турками»), причем мне сразу стало ясно: вещь это сильно старинная, с историей. В народе такие называют «намоленными», вот только ни ко мне, ни к данному предмету данный термин не применишь. Но смысл – тот. Была джезва, как водится, сработана из кованой меди, борта ее украшали какие-то символы, сплетавшиеся то ли во фразы, то ли даже в полуабстрактные картинки, и не вызывало ни малейшего сомнения то, что кофе в ней сварили столько, что слона утопить можно.
Не знаю отчего, но я сразу для себя решил: куплю ее для Абрагима. Без всякого расчета решил, без дальних перспектив. Просто мне подумалось, что она порадует здоровяка-аджина, от которого лично я ничего, кроме добра, не видел. А если ко мне по-хорошему относиться, то и я буду соответствовать. Даже немаленькая цена, которую с меня запросила торговка, ничего не изменила. Заплатил. Деньги – это только деньги, их никогда нет в карманах в нужном количестве. А радость друга при виде подарка бесценна.
И да. Так и вышло.
– Уфффаааа! – выпучив глаза, выдохнул аджин, взяв в руки джезву, которую я достал из рюкзака. – Иииээх! Это мне?
– Тебе, конечно. – Мне было очень приятно, что я угадал с покупкой. – Кому еще? Вот увидел в одном дальнем краю эту вещичку, сразу про тебя вспомнил.
– Ее ковал большой мастер, – толстый палец аджина бережно прошелся по бортам джезвы. – Старый мастер. Человек, но из тех, кто знания получил от учеников учеников самого Нахи, который, возведя Луну в небеса, иногда разжигал свой горн и брал в руки молот.
– А теперь ты будешь пить кофе, сваренный в этой джезве, время от времени вспоминая меня, – я приобнял аджина за плечи. – И большей награды мне не надо. Ну, разве что твою шаурму, о которой я мечтал все это время, отведать бы. А лучше – парочку.
– Сейчас все будет, мой дорогой! – Абрагим никак не мог выпустить из рук подарок. – Иди садись, он тебя уже ждет.
«Он» – это Нифонтов, как всегда устроившийся в углу, причем так, чтобы спину прикрыть стеной. Причем каменной. Это место в зале смыкалось со зданием, к которому Абрагим некогда пристроил свою шаурмичную.
Должно быть, профессиональная привычка, «никогда не подставляйся» или что-то вроде этого. Просто, кроме нас с ним и неприкрыто пялящейся на меня симпатичной большеглазой ведьмы со светлыми волосами, сплетенными в тугую косу, в заведении никого не было.
– Здорово! – я подошел к оперативнику, который встал из-за стола и сделал пару шагов мне навстречу. – Сто лет, сто зим!
– Не говори, – произнес не меньшую банальность Нифонтов, после широко улыбнулся и протянул мне руку. – Но главное – все же встретились. От тебя же ни весточки, ни сообщения. Ничего. Право, в какой-то момент мы начали думать о том, что ты где-то сложил свою бедовую голову. Особенно если учесть, какие слухи до нас доходили вскоре после твоего отъезда.
– Это ты о Париже? – предположил я, усаживаясь за стол. – Верно?
– О нем, о нем, – подтвердил оперативник. – Нашалил ты там изрядно.
– Я сам мухи не обижу. Ты же все знаешь, чего я тебе рассказываю. Но когда меня хотят съесть, то выбор невелик: либо прыгать в котел, либо пускаться в шалости с причинением среднего и тяжелого вреда ближним своим.
– Это не претензия. – Нифонтов отпил кофе. – Сказано к тому, что дальше твои следы потерялись, и это заставляло думать о худшем. Но ты здесь, и, значит, все хорошо.
– Как минимум неплохо. – Я снова залез в рюкзак и достал оттуда зеркальные очки. – Вот и тебе подарок. Фирменная вещь, последний писк моды. Ну и потом, ты же крутой коп. Тебе по штату положены роскошные темные очки зимой и летом.
А вот эта вещица была как раз из коллекции Родьки. Причем она даже куплена не была, он стащил этот аксессуар у какого-то зазевавшегося итальянца в кафе, в Палермо. Ну а я сегодня у него.
– Красивые, – оглядел вещицу Нифонтов. – Зимой их, конечно, не поносишь, к ним тогда надо «дворники» приделывать, чтобы снег сметать, а вот лето на пороге. Спасибо!
– Носи на здоровье, – вполне искренне пожелал ему я. – Ладно, будем считать торжественную часть завершенной. Лучше расскажи, чего нового в столице?
– В столице? – повторил мои последние слова оперативник. – Да все то же, что и раньше. Кто-то хочет жить мирно, кто-то не мыслит себя без убийств, кто-то делает деньги на том, что под запретом, а кто-то скоро отрастит себе уши, как у ослика. Девушка, это я про вас. А имя вам, коли не ошибаюсь, Василиса? Верно?
– Верно, – повернулась к нам юная ведьма, которая невесть как и когда переместилась со своего столика за другой, стоящий совсем рядом с нами. – Друзья называют меня Васька. Но для вас, господин полицейский, я Василиса Михайловна. И никак иначе.
– Василиса Михайловна, я очень не люблю, когда мои приватные беседы с друзьями подслушивают, причем настолько демонстративно и неуклюже, – безукоризненно вежливо произнес Нифонтов. – Еще меньше мне нравится, когда их пытаются записать. Потому выключайте свой смартфон и пересядьте вон в тот угол. Там тоже тенек, и даже ветерок имеется, благодать, да и только. И добрый вам совет: работайте тоньше и изобретательней, иначе вам не то что близ Марфы не удержаться, но и голову на плечах не сберечь. А она у вас вон какая красивая.
Это да. Повторюсь, чудо как хороша девчонка. И глаза шалые донельзя.
– Запомню, – фыркнула Василиса Михайловна. – Даже запишу.
– Покушала? – подошел к ней аджин.
– Еще нет, – ответила ему ведьма.
– Покушала, покушала, – утвердительно проворчал шаурмичник. – Сама не заметила, как все проглотила, да!
И правда, на тарелке уже ничего не было. Исчезла пахлава, которая там секунду назад лежала.
– Так я еще хочу, – захлопала ресницами девушка. – Столько же!