«Двадцать три часа тридцать пять минут…»
А если нет денег, вызываешь уголовный розыск на дом вместе с овчарками, даешь им понюхать рубль, собачка берет след и находит тридцать рублей!
Потом на все эти деньги закажу разговор с Парижем. Запросто. Чтоб позвонили мне, — все оплачено. Наверно, я ничего не пойму, кроме «жэ тэм» и «Нотрдам», но дело не в этом! Не понять француженку — кто откажется?
«Двадцать три часа сорок семь минут…»
Да, это не француженка! Хотя по голосу лет тридцать, не больше. Раз Париж не дают, значит… Париж занят. Ну, занята моя парижанка парижанином, у них это, как у нас мороженого поесть! И черт с ней! Зато таких белых ночей, как в Ленинграде, ни в одном Париже не увидишь!
Кому бы позвонить, а?..
«Двадцать три часа…» Вот зануда!
«Ноль часов три минуты…»
Конечно, можно поговорить с сыном. У каждого должен быть в первом часу ночи сын. Или дочь. Чтобы позвонить. У меня должен быть сын! Сидит у телефона в маечке, ждет, когда же я позвоню. Сколько лет ждет. Неужели у меня нет ни одного сына? Набрать по справочнику, допустим… ноль сорок два… «разговор с сыном». Но как с ним говорить, я понятия не имею! Дам-ка я лучше ему телеграмму! «Моему сыну от папы. Тчк».
«Ноль часов пятнадцать минут…»
И должны быть в телефонной книге на букву «Н» телефоны всех негодяев. Чтобы звонить им ночью и говорить в лицо все, что о них думаешь. Пусть потом гадают, кто это такой смелый нашелся!
Поставив негодяев на место, позвонить и срочно вызвать женщину, которая придет, уберет квартиру, постирает, сготовит и уйдет молча.
Потом вызвать другую, которая останется до утра и уйдет без слов, без слез. Молча.
Тогда срочно вызвать третью, с которой можно говорить обо всем, излить душу и чтоб слушала молча. И наконец, почувствовать ко всему этому отвращение. Найти в телефонной книге на букву «Л» номер любимой женщины, с ней одной можно делать все то, что с теми в отдельности, — вот почему жить с ней невозможно. Зато молчать с ней по телефону можно часами, слушая, как она прекрасно дышит! И не надо, кажется, в жизни ничего другого, лишь бы она там дышала и касаться ее губ через телефонную трубку.
«Ноль часов тридцать пять минут…» Да слышу я, слышу! Отстань!
Дали бы всем мой телефон, честное слово, я бы говорил время лучше нее! У меня бы никто никогда не опаздывал! И погоду на завтра буду обещать только хорошую! Не позволю себе никакой облачности, а о ветре всегда можно договориться. И при укусе животного не пугайтесь, звоните мне, я скажу: «Смажьте место укуса йодом…» Я буду утешать, веселить, делать гадости — все, что пожелаете! Лишь бы быть кому-нибудь нужным!
«Ноль часов сорок пять минут…»
Тьфу! Да кто ж так говорит?! «Ноль часов сорок пять минут!» Чувствуешь разницу, дура! А теперь давай припев на два голоса:
«Ноль часов пятьдесят мину-у-ут…»
Как медленно летит время.
Позвоните мне, пожалуйста! А то подожгу, вызову пожарных, чтобы со мной кто-то был! Или животное укушу!
…Алло! Алло! Да, я слушаю! Петя?! Нет, вы не туда попали! Кто скотина? Да я же не Петя? Тем более? Как вы меня назвали? Ух ты!.. Погоди, дорогой! Не бросай трубку! Отведи душу. Поругайся еще. И тебе того же, сукин сын!.. Фу! Поговорили.
Отлегло немного. Так, сколько у нас времени, дорогая?
«Ноль часов пятьдесят пять минут…»
Разве так важно знать, сколько времени прошло? Лучше бы ты говорила каждому, сколько ему осталось. Тогда не хандрили бы. Поняли: на это просто нет времени.
«Ноль часов пятьдесят семь минут…»
Лебедь, рак да щука
…Воз по-прежнему оставался на том же месте. Хотя рак добросовестно пятился назад, щука изо всех сил тянула в воду, а лебедь в поте лица рвался в облака. Всем троим приходилось нелегко, зато они были при деле.
Но вот однажды ночью местные хулиганы перерезали постромки и скрылись.
Едва рассвело, рак привычно попятился назад, щука, изогнувшись, рванула в воду, а лебедь замахал белыми крыльями.
И рак, ничего не понимая, полетел в воду. Щука, не успев толком обалдеть, по самый хвост увязла в речном иле. Лебедь испуганно взмыл в облака. Воз, предоставленный сам себе, укатил.
Теперь все трое часто встречаются в одном водоеме. Лебедь опустился и здорово сдал. Щука на нервной почве жрет всех подряд. А в глазах рака временами появляется прямо-таки человеческая тоска по большому настоящему делу.
Собачья жизнь
В семье Окунько — четверо. Окунько-отец, Окунько-мать, Окунько-сын и Окунько-пес. Симпатичный большой пудель. Перед сном его пошел выгуливать Окунько-сын, тринадцати лет.
Собаке надо расписаться у столбов, разок зависнуть у куста основательно. И вся прогулка. Однако их нет полчаса, час.
— Сколько раз говорил твоему обормоту: ночью собаку с поводка не спускать! Снова удрала! Придет, я ему всыплю! — обещает Окунько-отец.
— Ты его так запугал, он будет ходить, пока не найдет собаку! Или пока его не убьют! — отвечает Окунько-мать и начинает плакать.
Окунько-отец чертыхается, хлопает дверью, уходит искать собаку и сына. Ночь. Темно. На улице никого. Проискав час, Окунько-отец возвращается с тайной надеждой: пока его не было, сын с собакой вернулся. Жена радостно сообщает: собаки нет, но сын нашелся, пришел домой, и она отпустила его встретить отца. Окунько-отец орет:
— Ты в своем уме? Один нашелся — и того выпустила! Вот иди и сама ищи! А я ложусь спать, мне на работу!
Окунько-мать тихо плачет и уходит искать сына и собаку. Проходит полчаса. Нет ни собаки, ни сына, ни жены. Окунько-отец вскакивает с кровати, одевается и уходит, надеясь найти хоть кого-нибудь.
В это время к дому возвращается пес. Он нагулялся, наелся на свободе недозволенной дряни, флиртанул с дворняжкой, у него отличное настроение. Хвост гуляет сам по себе. Дверь парадной закрыта. Никого нет. Поделиться радостью не с кем. Пес начинает скулить, тявкать, наконец лает. Открывается окно, с бранью швыряют чем-то в собаку и попадают, потому что, взвизгнув, пес убегает в ночь.
Возвращается, никого не найдя, сын. Звонит, потому что ключей у него нет. По переговорному устройству в парадной никто не отвечает. Окунько-сын думает, что его решили наказать, и, обиженный, снова уходит в ночь.
В это время возвращается жена. У нее тоже нет ключей, она уверена, что муж дома. Звонит. Никто не отвечает. Окунько-мать понимает, что муж ушел искать и всех, очевидно, зарезали. Она садится на скамейку, рыдает. Возвращается окоченевший сын. Мать кидается к нему, обнимает. Подходит издерганный отец, мысленно похоронивший семью. Увидев жену и сына живыми, бросается к ним. Все целуются так, будто попали под амнистию. Окунько-отец начинает искать в карманах ключи. Подбегает пес. Радуясь, что наконец все вышли с ним поиграть, радостно выхватывает из рук отца ключи. В этот момент появляется кот. Он спешит на свидание. Ослепший от любви, кот сбивает пса с ног. Задетый за живое, пес с рычаньем бросается за котом. Окуньки, ползая на корточках в темноте, ищут ключи, шепотом выясняя, кто во всем виноват. Сходятся на том, что во всем виноваты коты. Если бы эти сволочи не шлялись по ночам, то Окуньки давно бы спали. Правда, отец ворчит, что если бы он тогда не женился, то спал спокойно пятнадцать лет подряд. На что жена возражает: если бы не он, она спала бы в совершенно иных условиях с другими людьми в центре города и не искала по ночам в лужах ключи. В это время мимо проходит милиционер. Останавливается. Спрашивает подозрительно:
— Что вы тут делаете в два часа ночи?
— Гуляем перед сном, — простодушно отвечает Окунько-отец.
Из темноты возникает Окунько-сын с большим чемоданом и возбужденно шепчет:
— Папа, смотри, что я нашел!
— Пройдемте, товарищи! — негромко говорит милиционер. — Только что две квартиры ограбили, там был именно такой чемодан. Идите вперед.
В милиции Окуньки все объяснили, их отпустили и пообещали: если увидят собаку, то приведут по адресу.
Измотанные Окуньки без ключей бредут домой. Около парадной, как ни в чем не бывало, сидит пес, в зубах у него ключи, около лап — сапог. На свету рассмотрели, — сапог ну точно как жены. Это удача! Запасной не помешает!
Вчетвером с сапогом поднимаются к своей квартире. Дверь открыта настежь.
То ли отец забыл закрыть, то ли именно их квартиру ограбили. Окуньки кидаются проверять свое. Слава богу, ограбили кого-то другого. Ложатся спать.
Часа в четыре ночи раздается звонок.
— Кто там? — спрашивает Окунько-отец.
— Милиция!
Услышав слово «милиция», Окунько-пес разражается чудовищным лаем. Озверевший от бессонницы сосед головой долбит стену. Окунько-сын ладонями зажимает собаке пасть, та продолжает лаять. Звук, выходящий через другое место, ужасен. Окунько-отец открывает дверь. Входит милиционер.
— Вот ваша собака, забирайте! — Это дворняга черного цвета, вся мокрая. — Еле поймали! Ни за что не хотела идти домой! Гуляка! Вот ваши паспорта и три серебряные ложечки. Они были в том чемодане; проверьте, что еще у вас вынесли! — Усталый, но довольный милиционер уходит.
Значит, воры побывали именно в их квартире?!
Закрыв двери, Окунько бросаются шарить везде подряд. Самим интересно, что же у них можно украсть? Честно говоря, красть нечего, перед ворами неловко!
В это время Окунько-пес, проверяя, не украдена ли его косточка, натыкается на дворнягу. Они сцепились с лаем, хрипом, по всем правилам. Стучать начали сбоку, снизу, сверху и даже в окно, хотя квартира на десятом этаже. Кто-то исступленно орет: «Да вызови ты милицию наконец! Всю ночь нет покоя! Не дом, а псарня!»
Милиция приехала быстро. Когда полуживые Окуньки, растащив собак по углам, рассказали все по порядку, милиционеры начали смеяться. За ними следом начали хохотать Окуньки. Завыли запертые собаки. Тут ворвался сосед в нижнем белье, босой, в руках топор. Увидев милицию, сразу успокоился. Когда ему рассказали, в чем дело, он тоже начал смеяться, уронил топор на ногу и так взвыл,