— Никто не выбросится, двери заклинило, до кольца никто живым не выйдет!
— Дайте водителю по башке! Скажите — от меня! Мы имеем право знать, куда едем!
— Если ему дать по башке, трамвай сойдет с рельсов!
— Пусть! Лучше сойти с рельсов, чем по рельсам неизвестно куда!
— Уступили бы место старушке! Бугай в кепке, я вам говорю!
— Это я-то старушка?! Да я моложе вас всех, вместе взятых! Просто после вчерашнего плохо выгляжу.
— Видите, может, она моложе меня. С какой стати уступать место?! К тому же я еду в 49-м, а бабушка в 25-м! Пусть сначала в наш трамвай пересядет!
— Слушайте, может, это террористы?!
— В каком смысле?
— Ну, угнали трамвай и на нем — в Турцию.
— С каких это пор 49-й начал ходить в Турцию?
— Простите, жена просила дрожжи достать. Не в курсе, в Турции дрожжи есть?
— В Турции есть все, но на 25-м туда не доедете!
— А на 49-м?..
В это время трамвай выехал на мост. Все замерли. Направо не повернул! Половина пассажиров восторженно взвыла. И налево не повернул! Тут подпрыгнула от радости вторая половина. И кинулась целовать первую. Трамвай шел вперед, прямо, туда, куда никому не было нужно. Но все были счастливы, потому что справедливость восторжествовала.
Виктор ВерижниковТАМ, ГДЕ РАСТУТ ОЛЕАНДРЫ
Героиня одного из рассказов Виктора Верижникова обожала чехлы. Сам же автор считает, что чехлов в нашей жизни должно быть как можно меньше — незачем зачехлять ни хорошее, ни плохое.
На протяжении своих тридцати лет автор мечтал опубликоваться в сборнике «Карусель». И вот теперь наконец на эту карусель получил билет.
Я сижу на берегу
Это потом все подтвердили. В самый разгар матча шляпа сорвалась с головы Решетовского и улетела.
Я сижу на берегу реки. Напротив меня — баржа. На ней только что закончилось какое-то собрание, и по его итогам какому-то человеку предлагают прыгнуть за борт, а он отказывается. И правильно. Я бы тоже отказался.
Я как-то написал моему двоюродному шурину в Сызрань: «Любишь ли ты синусы?» Он почему-то очень обиделся и перестал писать, только регулярно шлет посылки с песком. Разумеется, не сахарным.
Сейчас мне сюда, на берег, принесли телеграмму — шляпа Решетовского уже пролетела над Костромой.
Человек с баржи все-таки прыгнул в воду. Оказывается, его просили, чтобы он поднял со дна ножовку. Это разумно. Я бы тоже поднял.
Принесли посылку от шурина. В сущности, он неплохой человек. Благодаря ему я соорудил на берегу неплохой пляж. И этот песок очень кстати — именно одного ящика и не хватало.
Принесли фототелеграмму — шляпа Решетовского уже над Сызранью. Причем прислал телеграмму совершенно незнакомый человек, а шурин что же? Никакого ему нет дела. Плохой он все-таки человек!
На барже вовсю идет работа. Пилят доски той самой ножовкой, что-то приколачивают. Оказывается, решили переоборудовать баржу в теплоход. Разумно. Я бы тоже переоборудовал.
Принесли еще посылку от шурина. Вот это уж зря. Лишним ящиком песка можно весь пляж испортить. Но нет, это не песок. Это шляпа Решетовского. Хороший все-таки человек шурин!
А вот и сам Решетовский бежит. Видимо, матч уже закончился. Руками размахивает, кричит, не видел ли я его шляпы. Я отдаю шляпу Решетовскому. Пора и по домам — семьи заждались. Теплоход уже совсем готов, и мы садимся на него, только предварительно даем телеграмму шурину: «Любишь ли ты тангенсы?»
Ухлюпина
В этом деревенском доме было полно каких-то странных — голубых, почти кубической формы плодов. На столе стояло несколько мисок с этими плодами, под столом стоял наполненный ими же большой таз. Хозяин брал плоды, один за другим надкусывал их и, морщась, выбрасывал в окно.
— Ухлюпы это, — пояснила хозяйка. — Вон с того дерева — ухлюпины, стало быть.
Я выглянул в окно и увидел высокое дерево, напоминающее своими устремленными вверх ветвями тополь в южном варианте.
— Ухлюпина? — удивился я. — Откуда такое название?
— Да муж так назвал, — объяснила хозяйка. — Степа, а не помнишь, почему?
Хозяин отрицательно кивнул.
— Замучились мы с ними, — вздохнула хозяйка. — Невкусные — жуть! А растут как высоко! Давеча Степа сверху упал, собираючи, и синяк набил. Покажи ему, Степа!
Муж неохотно расстегнул пуговицу и показал синяк на боку.
— Да ты весь, весь показывай! — сказала жена. — А как их трудно с веток срывать! Только клещами и обходимся. А варенье какое из них — жуть! Вы поверите — как сварим, так всё на помойку и выливаем. Тут я свинье этого варенья дала, так она после этого за сутки килограммов на тридцать похудела. Степа, покажи гостю нашу свинью.
— Да спасибо, не надо, — отказался я.
— Ну, не хотите, так ладно. Я думала, может, вам интересно. А еще опрыскивать надо ухлюпину от разных жучков-гусениц. Ядохимикатами. Степа, покажи гостю ядохимикаты.
— Кончились вчера, — буркнул хозяин. — Опять ехать покупать.
— Ну вот, еще одна забота, — опечалилась хозяйка. — А уродилось сколько их нынче! Куда их только девать!
— А вы угостите кого-нибудь, — предложил я.
— Кого же?
— А хотя бы меня.
Супруги молча переглянулись, потом взглянули на меня, а потом опять переглянулись.
— Ну что же, — тяжело вздохнул хозяин, — идемте.
Мы вышли из дома, хозяин подвел меня к дереву и показал на самую верхнюю ветку:
— Вон, видите, там ухлюп растет? Так и быть, сорвите его, все равно кривой.
— Но… — начал было я.
— Погодите, мил человек, сначала дослушайте, а потом перебивайте. Так вот, говорю, сорвите его, половину съешьте, а вторую моему соседу напротив отнесите — он давно просил попробовать.
Трещина
Где находился этот дом, я вам говорить не буду — все равно вы его уже не найдете. Имел он всего два этажа, штукатурка на нем, истерзанная петербургскими, петроградскими, а затем и ленинградскими дождями, частью обвалилась, а та, что не обвалилась, потемнела до невозможности. В нижнем этаже было ателье, а второй этаж… Собственно, это и заинтересовало меня больше всего. Второй этаж рассекала широченная трещина. Она начиналась у самой крыши и, извиваясь, как река на географической карте, доходила как раз до вывески «Закрутка плиссе-гофре». Казалось, когда-нибудь дом распадется на две половинки.
Впервые я обнаружил этот дом во время одной из прогулок с папой. Налюбовавшись трещиной снаружи, я предложил зайти в дом и посмотреть, как она выглядит изнутри.
— Нельзя, Федя, — возразил папа. — Там же люди живут. Вон кактус выращивают. Не надо их тревожить.
Кактус на ближайшем к трещине окне был действительно роскошный, со множеством отростков и большим розовым цветком…
Но трещина завладела моим воображением. Каждый день я просил отвести меня в ту комнату с кактусом, но увы… Снилась мне эта трещина каждую ночь. Каждую ночь я видел, как она разрезает надвое обои и какую-то картину на стене. Возле такой трещины и сидеть-то, поди, жутко. Но интересно. После этого обычно снились трескающиеся пополам кактус, холодильник, лифт, гантели, шляпа, ходики… Если я садился рисовать, то рисовал только трещину. Я даже стихи про трещину написал, но они, как я теперь понимаю, были слабоваты, и приводить их тут я не буду.
И однажды родители сдались.
— Хорошо, Федя, — сказали они. — Вот скоро у тебя день рождения, так что мы доставим тебе это удовольствие. Ты вымоешь уши и шею, причешешься как следует, и мы, так и быть, побеспокоим хозяев этой комнаты.
День рождения, безусловно, наступил. Когда я рассматривал подарки, услышал за спиной:
— Кажется, забыл. И слава богу.
— Нет, не забыл! — вскочил я. — Мне еще больше захотелось увидеть трещину. — Идемте, как обещали!
…Не буду описывать, как мы искали нужную комнату. Это длинно. Но мы ее нашли. Она была узкой и темной.
— Пожалуйста, заходите, — встала с дивана седая женщина. — Мальчик, как тебя зовут?
— Покажите мне вашу трещину! — вдруг выпалил я.
— Какую трещину? — удивилась женщина.
— Мы, извините, пришли, чтоб… — пытались объяснить родители. — У мальчика день рождения…
И тут мы все сразу увидели, что никакой трещины в комнате нет. Абсолютно целые обои с розовыми цветочками, такой же, только чуть увядший цветок на роскошном кактусе… Я подбежал к стене, ощупал ее и стукнул по ней ладошкой (подчеркиваю — ладошкой, это сейчас у меня ладони такие огромные).
До сих пор не понимаю, как это произошло. Наверняка это было просто совпадение. Но именно в этот момент раздался треск, обои лопнули, показалась широкая трещина, а сквозь трещину показалась широкая улица. В комнате сразу стало светлее, но сердце у меня начало куда-то опускаться.
— Что наделал, негодник! — в один голос закричали родители. — Извинись хотя бы!
А женщина подбежала ко мне, обхватила и стала осыпать… Нет, не тумаками, а поцелуями.
— Боже, какое счастье! — говорила она. — Сколько я ждала этого. Наконец-то! Уж теперь-то меня переселят из этой квартиры с четырнадцатью съемщиками!
…Теперь на месте этого дома новый, светлый, девятиэтажный. Я часто хожу мимо него, и иногда мне чудится на уровне второго этажа извивающаяся, будто река, трещина. Я приглядываюсь — но, конечно, ничего такого нет. Крепкая ровная стена, какая и полагается каждому новому дому.
После новоселья
Через несколько дней после новоселья в квартиру Баковых наведались люди в спецовках.
— Я прораб, — представился один из них. — Простите, вы не можете одолжить нам на некоторое время вашу газовую плиту? Нам нужно срочно сдать корпус номер три — вон, напротив, а с плитами перебои. Не беспокойтесь, скоро вернем.
Баков посмотрел на жену, пожал плечами и впустил людей в спецовках в квартиру.