— Не возражаете? — Сосед Козонина по купе, полный, добродушного вида мужчина, вынул из кармана трубку.
— Пожалуйста, — отозвался Козонин. Он подумывал уже, не завалиться ли ему пораньше спать, как вдруг попутчик (представившийся Павлом Егоровичем Британцевым) произнес:
— А знаете ли вы, какая история связана с этой трубкой?
— Какая же — расскажите, пожалуйста, — с готовностью отозвался Козонин, предвкушая интересное.
— Ну что же. — Британцев чиркнул спичкой, не спеша раскурил трубку. — Слушайте… Был я проездом в одном городе. Дела свои все уже сделал, знакомых никого — дай, думаю, просто пройдусь на прощание по улицам. И вот гуляю, смотрю по сторонам. И вдруг вижу — маленький такой магазинчик. Вхожу. За прилавкам — миловидная блондинка, а на прилавке под стеклом — трубки, и к каждой ценник приложен. Купить, что ли, думаю? Стою, не спеша выбираю. Блондинка молчит — улыбается. Выбрал, подхожу к кассе с деньгами — там женщина постарше сидела, брюнетка. Плачу, получаю чек, передаю его блондинке. «Завернуть?» — спрашивает она. «Заверните», — говорю. Она заворачивает трубку в бумагу и подает мне. «Спасибо!» — говорю я ей и выхожу из магазина… И вот — трубка перед вами. Та самая.
Британцев слегка откинулся назад и пытливо смотрел на Козонина.
Козонин заерзал на месте. «Невнимательно слушал, черт», — подумал он и бодрым голосом сказал:
— Очень интересно. Да…
Британцев довольно заулыбался.
— Так и быть. Расскажу вам, пожалуй, еще одну историю.
Он чуть прикрыл глаза, видимо собираясь с мыслями.
— Сижу я однажды дома, смотрю телевизор, и вдруг — звонок. «Ну, думаю, надо открывать». На пороге незнакомый мужчина, в пальто, без шапки. «Вы — Британцев?» — спрашивает. «Я», — отвечаю. Тут он мне и говорит: «Вам — телеграмма, распишитесь». А я без очков не могу — расплывается все в глазах. Ну, пошел я за очками, а он в коридоре стоит, ждет. Надел я очки, расписался у него в книжке. Он мне телеграмму отдал и ушел… Ну как?
И Британцев снова пытливо оглядел Козонина.
— Ну, а в телеграмме-то что? — не выдержал Козонин.
— Какая разница? — ласково улыбнулся Британцев. — Я уже и не помню. Ну, поздравление с праздником или там сообщение о приезде тетки…
— Да, да, — поспешно заговорил Козонин, — история очень даже…
Он схватил полотенце, зубную щетку и быстро вышел из купе.
Он долго стоял в коридоре, слушал стук колес, смотрел на мелькающие за окнами огни, пока окончательно не успокоился.
Британцев сидел в той же позе, с тем же чуть мечтательным выражением лица. Козонин мгновенно нырнул под одеяло и накрылся им с головой.
Голос Британцева нашел его и там.
— Пока вы еще не спите… Вам это будет любопытно… Расскажу, как я побрился недавно в парикмахерской…
Козонин дернулся и затих.
— Иду я, значит, мимо небольшой такой парикмахерской, смотрю — народу никого. Ну и решил побриться. Захожу — и сразу к мастеру. Пожилой уже мужчина, весь седой. «Стричься будем?» — спрашивает. «Нет, — отвечаю, — только бриться». Развел он пену и меня по щекам мажет. Намазал и за бритву берется. Аккуратно бритвочкой помахал и снова — мылом, и опять — бритвой. Компресс сделал освежающий, одеколончиком побрызгал — все как полагается. «Готово, — говорит, — платите в кассу». Ну я, конечно, заплатил, вышел на улицу и дальше пошел… А как я ботинки ремонтировал!
Козонин вскрикнул и в чем был выскочил в коридор.
Он вернулся, когда Британцев уже спокойно спал.
Утром Козонин проснулся от громких шагов. Британцев с чемоданом шел к выходу.
— Павел Егорович! — окликнул его Козонин. — А вы кем работаете?
— Я — писатель! — гордо произнес Британцев и уже из коридора добавил: — Мне есть о чем рассказать людям…
Сходство
Пеструшанский не знал точно, сделал он открытие или нет.
Тем не менее вывод, к которому он пришел на практике и которым руководствовался в жизни, подтверждался от раза к разу и очень помогал Пеструшанскому общаться с самыми разными людьми, неизменно завоевывая при этом их расположение.
А вывод меж тем был прост до чрезвычайности.
Люди, похожие внешне, похожи и внутренне. У них часто тот же характер и даже сходные привычки и увлечения. Пеструшанский не знал, что от чего зависит — характер от внешности (женщины?) или внешность от характера (мужчины?), но это было не так уж и важно. И еще он установил, что количество человеческих типов не очень велико: на миллионы и миллионы людей — всего какая-то сотня.
На улице Пеструшанский внимательно оглядывал прохожих.
Вот навстречу ему не спеша движется толстячок в зеленом вельветовом костюме. Зрительная память услужливо выдает тип: глуповат, труслив, заядлый преферансист — один к одному сосед Пеструшанского по лестничной площадке Евстлухин.
А этот — высокий, черный, с длинными усами — вылитый Мамедов. Должен, по всей вероятности, быть вспыльчивым, увлекаться футболом, антиквариатом и дорогим коньяком.
Пожилая усталая женщина с кошелкой похожа на бывшую тещу Устинью Варламовну — значит, умна, здорова, но умело скрывает и то, и другое. Ведет двойную жизнь. Втайне от близких играет в «Спортлото».
Что самое удивительное, Пеструшанский ошибался редко. Он мог подойти к здоровенному угрюмому детине у пивного ларька (очень похожему на знакомого филателиста, милейшего человека) и с ходу завести разговор о редких марках, и детина, улыбаясь во весь рот, тут же хватал Пеструшанского за пуговицу и взахлеб рассказывал о своей уникальной коллекции.
Пеструшанский находил общий язык с продавцами, мог после трехминутного разговора устроиться в гостинице и даже починил как-то свой автомобиль на станции техобслуживания, не имея там знакомых.
С новым начальником отдела, чем-то смахивающим на Мичурина, Пеструшанский нашел общий язык уже на второй день. Он просто принес в лабораторию несколько саженцев яблони-дичка и спросил у начальника, как следует их правильно привить на дачном участке. Через месяц Пеструшанского перевели в ведущие инженеры.
А как везло ему с женщинами! Никто так и не понял, как Пеструшанскому удалось завоевать Ольгу. Пеструшанский увидел ее в театре — красивую, гордую, неприступную. Ольга была несомненно похожа на его бабушку в молодости. Бабушка Пеструшанского была человеком прямым. «Не юли, — говорила она маленькому Пеструшанскому, когда тот пытался что-нибудь у нее выпросить, — говори сразу, чего хочешь. Я люблю людей откровенных и иду им навстречу!»
Пеструшанский подошел к Ольге и сказал ей, чего хочет. Она вздрогнула и взяла его под руку. Они не расставались два месяца.
Сладкая жизнь Пеструшанского закончилась после знакомства с Зиной. Неожиданно он понял, что полюбил по-настоящему.
Зина была маленькая, полная, с невыразительными чертами лица. Она ходила, переваливаясь с ноги на ногу, и один глаз у нее немного косил к носу.
— На кого же она похожа? — задумался Пеструшанский, но, к своему удивлению, не вспомнил.
Зина его измучила. Она не принимала его ухаживаний, смеялась над ним, а Пеструшанский не знал, как себя с ней вести, и вконец извелся.
Пеструшанский видел, что Зина заносчива, тщеславна, корыстолюбива, что она плохо воспитана и вульгарна, но сделать с собой ничего не мог и часами простаивал под ее окнами.
И все это время он пытался понять, на кого она похожа.
Потом понял — на него.
Непонимание
Брянцева тянуло к женщинам.
Еще в детстве ему внушили, что о женщинах нужно заботиться, оказывать им внимание, что женщины прекрасны и их нужно уважать и любить.
С тех пор вот уже много лет Брянцеву нравилось в женщинах все и нравились все женщины без исключения.
«Какие у них выразительные глаза! — восхищался он. — Как они следят за собой! Как своеобразно их мировоззрение!»
Он пристально вглядывался в женские лица, на улице часто останавливался, глядел женщинам вслед, и от полноты впечатлений у него слегка кружилась голова.
Разговаривал Брянцев только о женщинах.
— Тебе не надоело? Может, все-таки переключишься? — иногда спрашивали у него.
— А разве есть тема интереснее? — искренне удивлялся Брянцев.
Когда Брянцева приглашали куда-нибудь, он первым делом задавал вопрос:
— А женщины там будут?
Больше всего на свете любил Брянцев чисто женские компании. В радостном ажиотаже он помогал снимать пальто, резал хлеб, открывал бутылки и консервы, а потом садился в уголке, любовался и с упоением слушал.
Женщины забывали о его присутствии, начинали говорить смело, потом, спохватившись, подходили к Брянцеву и стукали его ладошкой.
— Гадкий, гадкий Брянцев! Зачем вы слушаете наши разговоры?!
Брянцев молчал и только счастливо улыбался.
Брянцев часто приводил женщин к себе. Когда они уходили, Брянцев всегда просил приходить к нему еще и обязательно привести с собой какую-нибудь подругу.
— Зачем тебе столько? — удивлялись гостьи.
— Ну как вы не понимаете? — заглядывая им в глаза, отвечал Брянцев. — Ведь каждая женщина — это новый непознанный мир!
Но Брянцева не понимали.
Семейные пары обходили его за версту.
Соседи плевались.
Служебная репутация была безнадежно испорчена. «Одни бабы на уме!» — ворчал начальник и много лет не повышал. Вдобавок некоторые сослуживцы-мужчины подмигивали Брянцеву в коридоре и провожали ехидными ухмылками, что Брянцеву страшно не нравилось.
Но обиднее всего было отношение к нему самих женщин. Он безраздельно отдавал им себя, а они совершенно не ценили его преданности: избегали Брянцева, перестали приглашать в компании, и мало кто посещал его квартиру снова, побывав там однажды.
И даже жена покинула Брянцева.
Они не сошлись интересами. Когда Брянцев пылко говорил ей о женщинах, она решительно его не понимала.
Жену Брянцева тянуло к мужчинам.
За что мы любим шахматы
Встреченный аплодисментами первых рядов, на трибуне появился директор фабрики. Он поздравил коллектив с перевыполнением плана, пожелал дальнейших успехов и отметил, что обувь, выпускаемая фабрикой, красива, прочна, удобна и уже давно догнала и перегнала все международные стандарты.