ный командир, оставшийся без своего корпуса.
Ни тени волнения на лице Юдифи. И это естественно. У нее с головой все в порядке: прическа не сбита, помада не смазана.
Спокоен и Олоферн. Конечно, он вынужден признать: нет любимого туловища. Но оно ему и не нужно: в мужчине главное — голова, а в женщине — все остальное.
Да, трудно любить человека, который рубит сплеча, а потом целый день стоит на голове! Такая участь ждет каждого, кто влюбляется по уши. Влюбился бы Олоферн по пояс — и потерял бы гораздо меньше.
О чем же говорит нам образ Юдифи и образина Олоферна? Что хотел сказать художник своей картиной, если бы умел говорить? Ясно любому: одна голова — хорошо, а с телом — лучше!
Звуки(Считалка)
Жили в доме
Стук да Звяк,
А в сарае —
Хрюк да Кряк.
Стук все стукал.
Звяк все звякал.
Хрюк все хрюкал.
Кряк все крякал.
Но однажды
Кряк от скуки
Утащил
У Хрюка брюки.
Хрюк от злости
Вдруг как стукнет!
Стук как звякнет!
Звяк как хрюкнет!
Кряк! Да хрюк!
И звяк! Да стук!
Не понятно,
Где чей звук.
Технический юмор
В дверь робко постучали.
— Входите! — сказал редактор, не отрываясь от чужих бумаг.
В кабинет вошел сухонький старичок с картонной папкой под мышкой.
— Здравствуйте! — сказал он. — Вы юмористические рассказы печатаете?
— Печатаем, печатаем, — сказал редактор, что-то вычеркивая в чужих бумагах.
— Правда, юмор у меня, — старичок замялся, — как бы это сказать, технический!
— Как — технический? — редактор вскинул голову.
— Ну, — сказал старичок, — я пишу с юмором о машинах.
— Только о машинах? — переспросил редактор.
— Почти, — тихо сказал старичок. — А точнее — о фрезерных машинах.
— Только о фрезерных?! — строго спросил редактор.
— Ну, не совсем, — поспешно сказал старичок, — а собственно говоря, только о самих фрезах.
— Весь юмор о фрезах?! — ахнул редактор.
— Ну, это я, конечно, преувеличил, — как бы оправдываясь, сказал старичок, — а честно говоря — только о кольцевых фрезах.
— Только о кольцевых?! — редактор стал плотоядно потирать руки. — Прекрасно!
— Да, — уже уверенней проговорил старичок. — Причем — только о тех, которые применяются в пилах.
— Только в пилах?! — редактор вскочил со стула и обхватил старичка за плечи. — Это как раз то, что нам нужно на сегодняшний день!
— Да, — гордо сказал старичок. — Только в пилах и только в камнерезных.
— Потрясающе! — воскликнул редактор и отер пот со лба. — Значит, вы занимаетесь юмором только кольцевых фрез камнерезных пил.
— Вот именно! — сказал старичок. — Причем с шириной пропила — четыре сантиметра.
— А… — редактор насторожился, — с глубиной пропила?
— А с глубиной — сто двадцать, — радостно сообщил старичок.
— Не пойдет, — сухо сказал редактор.
— Что, слишком мелкий пропил? — ехидно спросил старичок.
— Нет, слишком глубокий, — сказал редактор. — Для нашего журнала.
— Но ведь такова действительность! — возмутился старичок.
— Я понимаю, — вздохнул редактор. — Но поймут ли другие?
— Да кто будет считать эти сантиметры?! — не на шутку рассердился старичок и бухнул кулаком по столу.
— Вы еще не знаете нашего читателя, — грустно сказал редактор. — Один-два сантиметра он еще пропилит. Но глубже…
— Да что здесь пилить?! — затараторил старичок, переходя на шепот. — Это же известняк!
— Известняк?! — удивился редактор. — В таком случае вы обратились не по адресу. Наш журнал называется «Проблемы затупления кольцевых фрез камнерезных пил при обработке гранита».
Соленое мороженое
В детстве я очень любил мороженое. Потому что моя тетя работала продавцом мороженого. И мы с мамой часто навещали ее, чтобы поесть мороженого.
Но однажды я решил зайти к тете один. У моей мамы болело горло, и она не в состоянии была видеть тетю. И ее мороженое.
— Только не набрасывайся сразу на мороженое, — предупредила меня мама. — А то тете взбредет в голову, что ты пришел только за тем, чтобы поесть мороженого.
Я пришел в мороженицу, и тетя сразу спросила:
— Ну что, пришел поесть мороженого?
— Нет, — сказал я и жадно стал глядеть на тетю.
Я помнил, что нельзя начинать прямо с мороженого, но с чего начинать, я не знал.
— Погодка-то нынче разгулялась! — наконец сказала тетя.
— Да, — поддержал я разговор и замолк.
Тогда тетя предложила мне:
— Может, все-таки поешь мороженого?
— Нет, — нахально сказал я.
— А для чего ж ты тогда пришел? — удивилась тетя.
— Я пришел узнать, как ваша жизнь, — сказал я и посмотрел в окно.
— Живем помаленьку, — сказала тетя и протянула мне полную вазочку мороженого. — Сегодня вот посудомойка на работу не вышла. Так что за двоих вкалываю. На-ка лучше поешь мороженого.
— А дети как? — спросил я, стараясь не обращать внимания на мороженое.
— Дети ничего, — сказала тетя. — Ничего дети. Хулиганят только и двойки носят.
— Пороть надо, — сказал я. — Некоторые ведь русского языка не понимают. До них только ремнем доходит. А я вот, как двойку принесу, сразу штаны скидываю. Где прелесть такую брали?
— Какую прелесть? — не поняла тетя.
— Я про блузочку говорю, — сказал я. — Вам оранжевый очень идет. А желтый полнит.
— Ах, это?! — тетя оглядела себя и улыбнулась. — Это я у портнихи шила.
— И сколько она с вас содрала за такое удовольствие? — спросил я.
— Тридцать рублей, — хлопая ресницами, сказала тетя.
— Как одна копеечка! — сказал я. — Надо бы и моей такую справить.
— Кому? — насторожилась тетя.
— Да маме, говорю, моей. А то все в халате да в халате. Волосы у вас свои?
— Почти, — прошептала тетя и покраснела.
— Вам такая прическа очень к лицу, — сказал я. — Вы в ней моложе лет на пятьдесят!
— Да мне всего сорок восемь! — засмеялась тетя, и прическа съехала ей на глаза. — Да ты ешь, ешь мороженое-то. Растает.
— Очень холодное вредно есть, — строго сказал я. — Как здоровичко-то ваше?
— И не спрашивай! — отмахнулась тетя. — Какое уж наше здоровье?
— Что, печень опять пошаливает? — спросил я и посмотрел на мороженое.
— И печень, и давление, — сказала тетя.
«Пора!» — подумал я и, придвинув к себе вазочку с мороженым, спросил:
— Аллохол пробовали?
— Да разве в аллохоле дело, — вздохнула тетя, — когда дома устаешь как собака? Мусорное ведро — и то некому вынести!
— А муж что? — спросил я и с любовью посмотрел на мороженое.
Тетя почему-то отвернулась.
— Муж-то что? — спросил я опять и зачерпнул первую ложечку мороженого. — Где сейчас?
Тетя хлюпнула носом, и я уже хотел было есть мороженое, но она вдруг схватилась за сердце и судорожно стала ловить ртом воздух:
— Пить… Пить…
Я бросился за водой, помня, что медлить нельзя: мороженое уже таяло. А когда прибежал обратно, было уже поздно: тетя, утирая фартуком глаза, доедала мое мороженое. Слезы ее скатывались прямо в вазочку, и я не понимал только одного: как можно есть такое соленое мороженое?
— Это я так… — сказала тетя. — Я на тебя не в обиде. Приходи еще, если опять захочешь мороженого.
— Ну, спасибо! — сказал я.
— Спасибом не отделаешься! — засмеялась тетя. — Помоги-ка лучше посуду помыть.
Я добросовестно вымыл все, что велела тетя, но с тех пор почему-то не люблю мороженое.
Образ комара в русской литературе(Проблемы реализма)
Какова главная черта подлинной литературы? Глубокое проникновение в суть вещей, строго последовательное воссоздание действительности, иными словами — реализм.
Но вспомним «Тараканище» Чуковского:
«А за ним комарики
На воздушном шарике».
Эта фраза настораживает. Зачем комарикам летать на воздушном шарике, если они способны летать сами, без посредства летательных аппаратов?
Можно, конечно, предположить, что вместе с комариками на воздушном шарике летел еще небольшой человек, без которого, как известно, комарики жить не могут, потому что являются с ним братьями по крови. Но Чуковский, к сожалению, ни словом не обмолвился, входил ли человек в состав экипажа.
Более последователен в этом смысле Пушкин. Каковы причины отъезда Онегина из Астрахани на Кавказ? Далеко не поэтические:
«…Торговый Астрахань открылся.
Онегин только углубился
В воспоминанья прошлых дней,
Как жар полуденных лучей
И комаров (выделено мной. — К. М.) нахальных тучи,
Пища, жужжа со всех сторон.
Его встречают, — и взбешен,
Каспийских вод брега сыпучи
Он оставляет тот же час.
Тоска! он едет на Кавказ»[5].
Но, к сожалению, Пушкин не указывает конкретно, какой вид комаров сосет кровь Онегина.
Гораздо глубже в этом отношении Маяковский:
«Полторы строки намарал —
и пошел
ловить комара.
Опрокинув чернильницу,
задув свечу,
поднимаюсь,
прыгаю,
чуть не лечу.
Поймал,
и при свете
мерцающих планет
рассматриваю —
хвост малярийный
или нет?»[6]
Как видите, Маяковский серьезно подходит к проблемам реализма в литературе. Но, к сожалению, и он ошибся: невозможно различить простым глазом малярийного комара от немалярийного по хвосту.