– Я отправил контакт Прокофьева, позвони вечером рассказать, как впечатления.
– Хорошо. На связи.
Лабораторию Боровский снял на самой окраине. Из дома мне будет удобно туда добираться, но сейчас пришлось покрутиться по городу. Такси брать не стал, воспользовался сначала автобусом, а после питерским метро. Выйдя из подземки, прошелся пешком по индустриальному кварталу и зашел в чистенькое светлое здание. Внутри оно было без отделки: в бетоне, со свободной планировкой. Боровский сидел на контейнере с грунтовкой и, размахивая руками в своей привычной экспрессивной манере, что-то задвигал рабочим. Заметив меня, свернул разговор, соскочил со своего насеста и пошел навстречу.
– Спасибо, что приехали! – При разговоре со мной он кардинально менял манеру поведения. – Посмотрим планы?
Боровский кивнул в сторону стоящего у окна передвижного стола, на котором были раскиданы бумажные чертежи. Я давно не видел такого архаичного подхода. С удивлением перебрал большие плотные листы, на которых от руки были качественно отчерчены предполагаемые помещения.
– Черчение снимает стресс, – внезапно сказал Боровский, указав на листы.
– Ты сам это нарисовал? – Я снова пораженно уставился на бумагу.
– Начертил. Это чертежи, а не рисунки, Алексей Юрьевич.
– Можно просто Лёша.
С чертежами мы провозились довольно долго. У Боровского был очень правильный педантичный подход. Он расписал всю лабораторную деятельность, рассчитал частотность использования оборудования, и каждое предложенное им помещение имело четкое обоснование своего существования и расположения. Боровский так логически точно отбивал все мои предложения, что меня охватил азарт. Хотелось найти хоть что-то, в чем он не прав. Но в этот раз меня постигла неудача, Ярослав продумал все.
– Я могу подтвердить руководству, что вы согласовали план лаборатории? – Он упорно продолжал выкать и через раз звать меня по имени-отчеству. То, что я его каждый раз поправлял, пока не помогало.
Я милостиво разрешил все подтвердить и, глянув на часы, понял, что уже опаздываю в НМИЦ Вредена, на встречу к Прокофьеву.
Мне требовалось отделение медицинской реабилитации. Оказалось, это один из самых больших корпусов внутри больничного комплекса. Вдоль всего его фасада тянулся длинный бассейн. Стеклянные стены позволяли разглядеть дорожки и отдельные зоны с разной глубиной для лечебных занятий. Вход в само здание оказался в торце, так что, пока я его искал, успел разглядеть бассейн полностью.
Кабинет Прокофьева располагался на втором этаже, но самого доктора там не было. Я нашел его рядом, в тренажерном зале, где он гонял тщедушного паренька. Доктор оказался дородным крупным мужчиной. Выглядел лет на сорок. Сразу, как я представился, он с профессиональным интересом перевел взгляд на мою руку и без всякого вступления велел:
– Ну-ка, покажите, что там у вас. Сами сначала покрутите, как можете.
Я выжал из руки все, что смог.
– Да, негусто. – Доктор ухватил мою конечность своими лапищами и покрутил сильнее, отчего у меня в буквальном смысле слезы выступили на глазах. – И в пальцах ничего не держится? Возьмите бумажку.
Он сунул мне в руку какой-то листок, который вытащил из кармана. Листок ни секунды не задержался в руке и печально опустился на пол.
– Наноагентов нет? – Прокофьев внимательно смотрел мне в глаза.
Я покачал головой, и он внезапно воодушевленно потер руки.
– Круто! Виктор сказал, нужна только реабилитация? Вы же понимаете, что вернуть полную работоспособность руке только консервативным лечением после такой травмы нельзя?
Я растерялся.
– А что, можно еще что-то сделать?
– Ну да, можем посмотреть, какие участки совсем нерабочие, я так вижу, с суставами явная проблема. И в несколько операций заменить их искусственными компонентами. Можно вырастить кусочки тканей и трансплантировать их в места, где это возможно, а в остальных оставить металлические элементы.
Странно, что Виктор мне про такую возможность ничего не говорил.
– Как долго может продлиться операционный период и восстановление после него?
– Я бы годик заложил. Но зато через год у вас будет абсолютно работоспособная рука. – Прокофьев спрятал свои лапищи за спину. – Пока составить программу реабилитации?
– Давайте.
В любом случае до принятия каких-либо решений нужно обсудить все с Виктором.
Предложенная Прокофьевым программа была намного интенсивнее цитошной, а это означало, что в реабилитационном центре я проведу немало времени.
Вечером, как и договаривались, я позвонил Виктору и спросил про операции. В трубке повисла тишина, которая явно ничего хорошего не предвещала. После чего Виктор вообще сбросил звонок и перезвонил на коммуникатор.
– Это что такое? – Я активировал устройство и уставился на него. Выглядел он смущенным и виноватым.
– Лёх, давай не будем торопиться с трансплантологией.
– Та-а-ак…
– Ты же понимаешь, что с учетом швабры и ситуации с водой любая трансплантология почти наверняка означает для тебя невозможность пространственных переходов?
Я смотрел на него, пока совершенно не понимая, к чему он ведет.
– Давай позанимаемся реабилитацией, достанем штифты…
– Постой, – перебил я его, когда до меня начало доходить, – с помощью операций можно вернуть работоспособность руке, но мы этого не делаем?
Виктор молчал.
– Значит, так и есть? – повысил я голос. – Я живу сейчас практически инвалидом, и мы ничего не делаем, потому что иначе не будет пространственных переходов?
– Лёх, у тебя лучше всех получались эти переходы. Тебе нравилось ими заниматься. Ты правда хочешь лишить себя всего этого?
– Вить, да твою мать! – Я почувствовал, что меня трясет.
– Давай ты успокоишься и хорошо подумаешь. Реабилитация, если на нее не забивать, даст очень неплохой результат и позволит вернуться к экспериментам. Трансплантология, считай, вернет руку, но про эксперименты тогда придется забыть.
– Кстати, а когда ты собирался мне рассказать, что есть вариант с трансплантологией? – Я нервно сжимал кулак здоровой руки. – Реабилитация – это постоянная боль в течение долгого времени, которая все равно не даст желаемого результата, а трансплантология – это в несколько итераций с обезболивающими возврат полной работоспособности руки? И я должен выбрать реабилитацию? Вить, да пошел ты! – Я сбросил звонок.
Коммуникатор дал о себе знать снова, но я снял браслет и швырнул его на стол. Зазвонил телефон. Я неловко выловил его из кармана и отправил туда же. После вышел на балкон и закурил, пытаясь унять нервную дрожь.
Глава третья
Виктор продолжал звонить и на следующий день, но я упорно не отвечал на вызовы. Не то чтобы я полез в бутылку. Вспышка раздражения прошла так же быстро, как и началась, пока я тянул на балконе сигареты. Но мне требовалось время, чтобы переварить всю информацию и определиться, наконец, с дальнейшими планами. Я категорически не хотел, чтобы кто-то другой решал за меня, что лучше, а что хуже. Не сдались мне рассуждения о том, как я любил переходы. А Виктор не остановится – очевидно же, что он будет настаивать на своем.
Просто шататься по городу больше не хотелось. Пропало все настроение созерцать окружающий мир. В голову лезли всякие мысли, которые я пока старательно отгонял. Пусть улягутся на уровне подсознания, а позже я обязательно все обдумаю, но не сейчас.
Утром на ЛФК я оценил разницу между московской программой и новой питерской. Проклял все. К счастью, доктор сжалился и после занятий дал обезболивающего, поэтому из больницы я ехал хотя злой и расстроенный, но вполне себе живой. Из метро вышел на «Горьковской», чтобы зайти в кофейню, знакомую еще с прежних времен жизни в Питере. Там, не глядя на ассортимент, взял классический латте без добавок.
Кофейня была небольшая – всего на два столика. Оба были заняты, поэтому я покинул двор-колодец, перешел Каменноостровский проспект и зашел в Дивенский сад. Думал присесть там на скамейке, чтобы не идти в метро со стаканом, но этот план полностью провалился.
Недалеко от входа в сад мой взгляд привлекла группа девушек. Они весело смеялись, стоя кружочком на изгибе одной из дорожек. Даже возникло желание пройти рядом, вдруг поймаю чуточку веселья и беззаботности. Но тут одна из них подняла голову и, бесцельно скользнув по сторонам взглядом, заметила меня. Заулыбавшись, она что-то быстро сказала подружкам, отделилась от группы и пошла мне навстречу.
– Эй, красавчик, а мы, кажется, с вами знакомы?
Высокая, тоненькая, стильно одетая. В первый момент я растерялся, но девушка подошла ближе, и я узнал в ней свою боевую подругу детства – Лерку. Она сильно изменилась с нашей последней встречи в стенах школы. Набралась женственности, хотя коротко стриженные темные волосы и придавали ей немного хулиганский вид. Дойдя до меня, Лерка по-пацански протянула руку для рукопожатия.
– Вот уж кого не ожидала увидеть в Питере, так это тебя. Какими судьбами?
Я пожал ее ладонь.
– Кофе? – Лерка, не дожидаясь ответа, бесцеремонно отобрала стакан и отхлебнула из него. – Хороший.
На верхней губе у нее осталась молочная пенка, и я едва сдержался, чтобы не стереть ее привычным движением, как раньше. Заметив мой взгляд, Лерка хитро прищурилась и слизнула пенку языком.
– Ты тут по делу или просто так болтаешься? – Она заглянула мне за спину, словно надеясь обнаружить там группу поддержки, а я не выдержал и рассмеялся.
– Ты мне слово-то дашь вставить?
– Зачем? – Она так искренне удивилась, что я поставил ей пятерку за артистизм. – Скажешь еще, что занят, торопишься, а за тем углом тебя ждут жена, трое детей и начальник с работы. А я к такому не готова. Лет десять мы не виделись? Извини, Лёх, но это похищение!
Она уверенно схватила меня под руку и повела на выход из парка.
На миг мелькнула мысль, что я обещал Боровскому доехать до лаборатории. Мелькнула и исчезла, не оставив никаких угрызений совести.