К сожалению, заменить сразу все поврежденные участки невозможно, и в течение года планировалось сделать четыре такие операции. Но к этому я уже был готов отнестись философски. Изучив программу, я поставил цифровую подпись под договором на трансплантацию.
– Ты все верно решил, Алексей, – пожал мне руку Прокофьев. – Но кости все равно давай поправим, и до операции поносишь турбокаст.
Два дня в больнице я провел с пользой: кроме запланированной процедуры, мы успели дополнить недостающие снимки и договорились о дате валидации модели руки.
В день выписки Лерка не стала заезжать ко мне домой, а позвала поесть в городе и прогуляться. Ужинали мы на берегу Лебяжьего пруда, а после не спеша пошли по парку в сторону метро. Лерка не возражала против моей руки на своей талии, но была удивительно молчалива. В итоге я ее встряхнул и спросил, в чем дело.
– Все очень быстро происходит, Лёш. Ключ от квартиры… Ты сейчас восстановишься после травмы и снова исчезнешь. В космос, в Лондон, не знаю, куда еще. А я останусь. И к этому я пока не готова.
– Лер, – я грустно улыбнулся, порылся в кармане и достал сигарету, – никуда я уже не исчезну. В конце августа – первая пересадка костей. За годик вернут мне руку, но тема с переходами после имплантации будет полностью закрыта. И в Лондоне я точно буду никому не нужен. Останусь здесь с Боровским. Пока он код писать не научится, – я ухмыльнулся. – В космос меня теперь тоже вряд ли выпустят: кому нужен пилот, который в любой момент может уйти в распад. В конце августа после операции сунусь в летную академию. Думаю, там место найдется, буду учить молодняк водить грузовики к поясу астероидов.
Лерка молча смотрела на меня.
– Да, – я грустно улыбнулся. – Понимаю, какое это должно быть разочарование. Вместо успешного пилота, героя межзвездных экспедиций – списанная на берег сломанная некондиция. Но в сексе-то я хорош, признай.
– Дурак ты!
Отстранившись, она ускорила шаг и пошла по дорожке дальше. Я выбросил окурок, догнал Лерку и снова пристроил руку на ее талии.
Постепенно моя квартира начала обрастать женскими вещами. Шкаф сменил зеленую индикацию загрузки на желтую, а спустя еще неделю – на оранжевую. И я, выбрав день, когда Леры не было дома, выкинул часть своих старых вещей.
Я отдавал себе отчет, что с Леркой меня связывают только страсть и воспоминания о детской дружбе. Но надеялся, что со временем это выльется во что-то большее. Если даже не любовь в том виде, в каком я ее себе представлял, то во что-то достаточно близкое к этому. Пока же, когда в голову закрадывалась мысль, что Лерку я использую, чтобы не оставаться в одиночестве, я гнал эту мысль прочь.
Моя жизнь обрела законченную предсказуемость.
Занятия ЛФК оставались, но существенно изменился подход. Над повышением работоспособности мы больше не бились: стояла задача не потерять набранную функциональность. Ушла болезненность процедур, некоторые упражнения даже стали доставлять удовольствие. После я ехал в лабораторию, по дороге почти всегда заезжая на «Горьковскую» за кофе. В лаборатории издалека наблюдал, как ребята осуществляют переходы, пытаясь набрать скорость лондонской команды. И обрабатывал данные, строя по ним красивые и, как мне казалось, совершенно бесполезные графики. Боровскому про трансплантацию ничего не сказал. Не знаю почему. Он лелеял надежду, что однажды начнет снимать и мои переходы. Но ведь все мы периодически заблуждаемся?
Я полностью смирился с тем, какой стала моя жизнь. Получал ли я удовольствие от нее? Нет. Были мелкие радости – чашка хорошего кофе, ночь с Леркой, яркий закат над крышами домов. Но это лишь искры на сером полотне обыденности. Да и кто сказал, что удовольствие должно быть постоянным? Сколько вокруг таких, как я. Обычных. Плывущих по течению. Не всем удовольствие отмерено.
Август выдался теплым. До операции оставалось чуть больше недели, когда в один из дней мне захотелось нарушить устоявшийся распорядок. Возвращаясь с ЛФК, я не поехал в лабораторию. Сначала хотел пообедать в городе, но в итоге передумал. Недалеко от дома зашел в районную кофейню, купил большой капучино. Это была еще одна из по-настоящему любимых мной кофеен. Тут умели делать совершенно волшебную невесомую молочную пенку. Расслабленно шел к дому, отхлебывая кофе.
Первым среагировало сердце, оно чувствительно стукнулось о ребра, пока ленивый, наслаждающийся последним теплом и вкусным кофе мозг обрабатывал зрительную информацию. Я сделал еще несколько шагов и остановился.
Только не сейчас. Не теперь, когда я отпустил прошлое. Когда нашел почву под ногами в существующей реальности.
Хотелось развернуться. Но Райли увидел меня, помахал и быстро пошел в мою сторону. Интересно, что бы он сделал, если бы я побежал прочь?
Я пытался справиться с трясущимися руками, в итоге уронил стакан с кофе, и жидкость расплескалась по асфальту, украсив его молочной пенкой. Сунул руки в карманы, но тут же пришлось одну доставать – Райли приветливо и энергично протянул свою для рукопожатия. Его ладонь была горячая, а моя, наоборот, ледяная.
– Ты замерз? – удивился он и даже посмотрел на солнце, которое уверенно подтвердило, что вполне себе пригревает, несмотря на август.
Я сделал невнятный жест рукой и снова сунул ее в карман.
– Какими судьбами здесь? – Голос тоже подводил, пришлось кашлянуть, чтобы избавиться от хрипоты.
– Да вот тебя ищу. Боровский сообщил, что ты не поехал в лабораторию, и я решил подождать тебя у дома. Ты совсем пропал. Уже и не отвечаешь нам. Сообщения – половина не просмотрены.
Я глядел на зеленую крону клена, возле которого мы стояли. Так, может, и надо было все оставить как есть, а, Райли? Ведь если бы я хотел вернуться, я бы, наверное, позвонил? Приехал?
– Ты мне не рад, – прозорливо заметил Райли. – Мне жаль… Но ты нам очень нужен.
Я посмотрел на него. Нет, он не шутил.
– Мы можем пойти куда-нибудь? – спросил он. – Кофе выпить или чего покрепче, поговорить надо.
Я кивнул. Вести его в свою кофейню не хотелось, поэтому я развернулся в другую сторону, поймал такси, и мы доехали до Социалистической улицы, на которой располагался неплохой пивной бар.
– Мы тебя чем-то обидели? – осторожно спросил Райли, когда мы сели за столик.
Он взял вяленую утку, бургер и пиво. Я – пиво и стопку водки, чувствуя, что ни с какой едой или закуской договориться не смогу.
– Нет. Чем вы могли? Просто мы все начали какую-то свою новую жизнь. И мне не очень хочется вспоминать старую.
Он кивнул.
– Лео очень скучала по тебе.
– Сейчас не скучает? – Я боялся поднять кружку пива, боялся, что трясущиеся руки выдадут мое состояние.
– Сейчас нет. – Райли тяжело вздохнул, вглядываясь мне в глаза. – Я не понимаю, что случилось. Правда. Ну, дело твое, не хочешь говорить – не надо. У нас новости. Координационный совет принял решение отправить еще одну экспедицию к Центавру. Исключительно для поиска той аномалии, что мы поймали в прошлый раз. Утвержден состав экспедиции, там только наши, с особенностями. Отобрали ребят, имеющих множественную специализацию – физика, техника. И уверенно работающих с пространственными переходами. Нам нужен пилот.
– Чего?! – Я рассмеялся. Хлебнул водки и за ней пива. Встал, щелчком сбросил деньги на счет.
– Стой! – Райли схватил меня за руку. – Пожалуйста!
Мы стояли друг напротив друга.
– Пожалуйста, – повторил Райли, – присядь еще.
Я с минуту смотрел на него. Потом сел. Придвинул недопитое пиво. Райли помедлил, убедился, что вот прямо сейчас я никуда не побегу, и тоже сел.
– Экспедиция маленькая, совсем узкий состав. Для более глубокого изучения способностей нужно попробовать найти, что мы словили в прошлый раз. Корабль другой, меньше. На борту человек двадцать будет всего. Экспедиция на месяц плюс дорога. Покрутимся, поищем гравитационные аномалии, может, еще что поймаем. И вернемся.
Я молча отхлебнул пива. Помахал официантке и дозаказал водку.
– У нас никого, кроме тебя, нет, – сдался Райли.
Я выпил водку, допил залпом пиво. Встал.
– Это все?
Он обреченно кивнул.
– Райли, ты понимаешь, что такое пилотирование корабля? Кроме ответственности за небольшую экспедицию, жизни двадцати человек, стоимость корабля и оборудования? Это способность управлять. Скорость реакций. Я никогда – понимаешь? – никогда не возьму на себя такую ответственность! У меня только одна рабочая рука. То, что ты пришел ко мне, – это издевка, плевок в лицо.
– А давай-ка ты тоже кое-что поймешь? – Райли встал вслед за мной. – Не можем мы взять обычного пилота! До сих пор нет достаточного объема понятного и изученного материала по распадам. Мы не знаем, есть ли вариации этих аномалий, будут ли действовать психотропы на людей не из нашей экспедиции, будет ли распад таким же в следующий раз. Здесь сплошное окно неизвестности, и в этих условиях к двадцати физикам надо брать еще двадцать новых пилотов и надеяться, что хотя бы один выживет и доставит всех домой. А ты выжил! Причем выжил даже без лекарств, просто наорав на чертов распад! Значит, шансов, что ты доставишь корабль туда и обратно, намного больше, чем если брать новых пилотов!
На нас оглядывались другие посетители.
– Не знаю, что с тобой происходит, – зло выдохнул Райли, – но я бы в жизни не приехал вот так унижаться, будь у меня другой выбор!
Я сделал шаг в сторону, в глазах потемнело, и пришлось ухватиться рукой за колонну. Райли оказался рядом, подхватил за локоть и усадил меня назад за столик.
– Может, ты перестанешь уже жалеть себя? – чуть более спокойным тоном спросил он. – Нерабочая рука не самая приятная вещь. Но и пилотируешь ты корабли не руками, а головой. А голова у тебя целая, и судя по тому, что рассказывает о тебе Боровский, ты вполне в состоянии ей работать. Тебе что, не хочется вернуться в космос? Ты же любишь полеты!
– Да прекратите мне рассказывать, что я люблю, а что нет! – Я сделал очередную попытку встать, но понял, что ноги меня не слушаются, поэтому упал назад в кресло, махнул рукой официантке и заказал еще водки. – У меня операция по трансплантации костей через неделю.