Я, пытаясь на них не глядеть, запустила гребень в гриву густую и принялась ее с трудом вычесывать, спуталась она, как пакля стала, бока коня под рукой моей ходили, дышал он тяжело – еще бы, набегался по полям небось. Лунные нити я вплетала в гриву и пела Ивану о наших странствиях, о проклятых лесах и болотах, о его любви и обещаниях – хотела оживить память его… Пела о наших встречах под яблонями, что растут в саду чародейской школы, о празднике осенних дедов, когда звал он меня прыгать через костер, о том, как глупа была, отказавшись. Испугалась. За то и наказана теперь.
Пела о камне огненном, который хранил меня от бед, который жжет мне кожу, когда Иван печалится, когда плохо ему. И знаю – если рассыплется камень тот, сердолик дивный, пеплом мертвым, знать, навеки я любимого потеряла.
Но ни проблеска понимания не было во взгляде коня-оборотня, впрочем, меня упреждали, что для того, чтобы снять полностью чары Марьи, нужно будет еще воды живой добыть.
Коня поймать да обуздать – одно дело. К хранителям за водой идти, не зная, вернусь ли, – другое. Но после жутких лесов Приграничья да Нави гибельных болот мне уже ничто не было страшно.
Все казалось лишь очередной ступенькой к вершине, на которой – мне хотелось верить – ждет меня немного счастья.
Уздечку я легко набросила, и конь тут же исчез, словно его и не было. Лишь туман клубился на примятой его копытами траве…
А я, в туманы кутаясь да росой умываясь, пошла назад, к теремам царским. Нужно найти домовика, чтобы отправляться на волшебный остров за водицей чародейской.
Я спешила ступить на туманный путь, пока Марья не вернулась, о том, как буду с ней справляться, и думать не хотелось. Понимала я, что не осилю навью царицу… Но вдруг посреди тумана, который устилал дорогу мою на волшебный остров, тень появилась – высокая, в короне зубчатой, в длинном плаще да с синими, как горный лед, глазами.
– Признала наставника? – хмыкнула тень.
Она дрожала, сверкала искрами, словно костер разгоревшийся, и я поняла – не сам Кащей явился, морок это.
– Признала, – говорю, а сама вспомнила, как он меня от водяного спас да батюшку выкупил. Неужто должок пришел требовать? Обещался же, что не скоро явится.
– Не бойся, красава, не трону, рано еще, не пришло время платить. Да и придет ли? Не знаю… Против воли ничего не придется свершать, ежели сподмога мне и нужна будет, попрошу по-хорошему.
– Верить ли тебе? – осмелела я, ближе шагнув. – Не знаю… Коли обманешь…
– Я тебя разве ж морочил когда? – горько спросил он, протянув полупрозрачную руку, костлявую, с вздувшимися под тонкой старческой кожей венами, и тут же стала молодеть рука, когда Кащей меня ею коснулся. А мне дышать тяжко стало.
Он тут же убрал ладонь, с досадой прощаясь с юностью.
– А как же ты раньше-то витязем юным становился? Мне тогда плохо не было… – Я с удивлением смотрела на наставника.
– Ты тогда Ивана не любила, силу свою для него не берегла. Тогда у меня была надежда… Но забудь. Было да быльем поросло. Будет еще для меня весенняя невеста, прогонит она старость и оживит мое сердце – так мне на роду написано было. Вот ее и жду. Думал, что она – Василиса Премудрая. Ошибся… И ты оказалась чужой. Быть по сему. Но чую я – должен я помогать тебе. Зачем – про то не ведаю. Ты уж прости, что время твое украл, когда ты у меня гостила, – может, успела бы ты Ивана своего спасти, но что сделано, того не воротишь.
– Ты зачем пришел? – Я зло притопнула по тропе, и туман испуганными змейками из-под ноги метнулся, обнажая черный камень, присыпанный серебряной крошкой. – Про то напомнить, что я могу навсегда Ивана потерять?
– Нет, Аленка, не для того. Не ярись, характерная ты больно… намается твой царевич еще, ой намается с тобой… Науку мою помнишь?
– Какую науку? Немало было уроков от тебя – и мертвых поднимали, и… – Меня пронзило, будто молнией. – Про то, как умертвий упокаивать, напомнить явился?.. Мне ж путь к воде живой – погостом проклятым, там мертвая вода хоронится, где мертвые стражами стоят.
– Именно, Аленка… Именно.
На траву упал мешочек холщовый с сухими травами, толченными в пыль, пахло от него ковыльной степной ночью, лунным светом, лилиями водяными, тьмой и серебром.
– Про то, что Иван твой не побоялся меня спасти и водой напоил, когда Марья цепью приковала, про то вовек не забуду, – скрипуче сказал Кащей. – И коли добудешь живой воды для него, помогу от Марьи избавиться, токма мне для того надобно будет немного силы живой – поделишься?..
– У меня иного пути нет, – тихо ответила я, поднимая мешочек. – И помощь твоя, и твоя наука – как видишь, все сгодилось, все на пользу пошло. Но страшно мне, ведь ты – зло, тьма и морок Нави, вдруг однажды явишься просить то, чего я дать не смогу…
– Погляди сюда, – поманил он меня тонким когтистым пальцем. Морозным инеем сверкнул топаз в серебряном перстне.
Я приблизилась – страха больше не было. Главное, воды добыть, а в этом мне навий царь уже не помеха…
Кащей же туман разогнал, полой плаща своего махнув, и мне открылось зеркало в скале, гладкое, узорчатым малахитом украшенное, и в глади его увидела я девчоночку в зеленом платье боярском – с длинными рукавами, отороченными мехом, в венце из самоцветов… Взглянула красава на меня – а глаза-то у ней Ивановы, такие же пронзительные, ясные да лучистые. Лицом бела, губки – сахарные, брови – соболиные, коса – золотая, словно пшеничное поле на рассвете…
– Кто это?..
– Дочка твоя…
И тут же скрылось все за туманными жгутами, я не успела ничего и сказать, как тень Кащеева исчезла.
А я мешочек сжала в руке, да и пошла навстречу испытаниям. Думать о том, что дочке придется долги мои платить, не хотелось. Уверена была – уберегу. Недаром во мне сила живет чародейская…
Туман вскоре закончился, и я вышла на погост, заросший высокой травой. В этом месте ночь стояла, и холодный лунный свет лился призрачным серебром по камням над могилами. Жутко было, я мешочек развязала, приготовившись к встрече с умертвиями.
На языке дрожали, готовясь сорваться, слова колдовские, коим Кащей меня когда-то научил. Запах гнилых трав и мертвой земли, запах тухлой воды, цветов умирающих – все это могло кого угодно с ума свести, но не меня, не раз в таких местах бывавшую. Кащей нас еще на первом занятии сводил на погост да с нечистью проклятой свел, я тогда с тремя мертвяками справилась. Здесь их поболе будет, но теперь у меня еще и трава волшебная есть.
Два мертвяка выползли из-за треснувшего надгробия, выглядели они почти как люди, только кожа бледная больно была да запах стоял гнилостный. Тут еще двое показались… Приглядевшись, я поняла, что это один нечистик – просто тела сплелись, срослись. Выкатилось умертвие на тропу, зашипело, но слова, которым Кащей научил, поразили его, пеплом рассыпался мертвяк по траве, и стихло шипение.
Я с осторожностью дальше пошла – там, впереди, видна была арка, сухим плющом перевитая, и это был путь на волшебный остров, где источник живой воды бьет. За аркой виднелась сочная весенняя зелень, и доносилась трель соловьиная, и солнце огненным шаром висело над ивами и дикоцветными полянами.
Нежить не успокаивалась, то и дело лезла ко мне, скалясь полусгнившими лицами. Длиннорукие были мертвяки, с жесткими седыми волосами, что паклей торчали на уродливых головах. Много их осталось пеплом лежать, но многие и не решились из-за камней выйти, лишь шипели там и рычали, плевались ядовитой слюной, от которой трава пеплом седым осыпалась.
К счастью, таких пробужденных темной силой погостов мало было в мире явном, но здесь, на туманном пути меж мирами, часто встречались. Оживало кладбище оттого, что нежить уберечь хотела свое место от гостей непрошеных. Я для них – тьма и морок. Я для них – тварь проклятая, что пришла погубить.
Нельзя живому среди мертвых быть. Никак нельзя. Лишь легкий толчок руки умертвия может расколоть камень, что говорить о хрупком людском теле? И неслась я по погосту этому, словно ветер. И кричала заветные слова, бросая траву под ноги жутким чудищам, и ослеплял меня лунный свет ожившего кладбища, и билось сердце пойманной в силок птицей.
Но вот и арка… Убежать от нежити несложно – неповоротливые, медлительные. Главное, чтобы вдогонку ничего не бросили, с них станется и камень надгробный швырнуть. Навеки запечатанные здесь души лишены присмотра, лишены поминовения, вот и злы они, вот и ярятся… Мне даже жаль их стало, но помочь не смогу. Слишком их много, к тому же волшебный остров останется без присмотра, без стражников своих, а оставлять путь к живой и мертвой воде открытым никак нельзя – это ж все кто ни попадя начнут бродить по тропе мертвых, вовсе порядка никакого в мирах не будет.
И в этот миг я влетела в арку, и свет волшебного острова, на котором жили хранители живой воды, ослепил меня.
Журчание ручья, крики птиц, теплый ветер и мягкая, как ковер, трава… Испытания позади, скоро я добуду водицы живой да спасу своего царевича.
И сказка наша хорошо закончится – будет пир на весь мир да свадьба пышная.
Верила ли я в это?
Нет.
Но очень хотелось.
Туман дрожал за моей спиной, пока шла я к жрице волшебного источника – мертвая и живая вода скрывалась здесь, и путь лежал по узкой тропе, петлявшей между папоротниками и кустами черники, которые вдруг резко сменились осокой, хотя болота не было видно.
Но с тропинки я боялась в сторону ступать – там, где эта трава растет, там и топь может быть сокрыта, а тем паче находилась я в чародейском месте, от глаз людских спрятано оно было. И кто знает, какие ловушки могли подстерегать?
Вскоре я дошла до огромных мшистых валунов, на них сверкали серебристым светом древние руны и изображения животных – кабанов и лис, туров и оленей с изящными витыми рогами, волков и медведей, поднявшихся на задние лапы. Вязь старых заклинаний, туман старой магии оберегали это дивное место, и я сразу поняла – не пропустили бы колдовские камни человека с нечистыми помыслами, заговорены они от зла да нечисти.