– Поставим, – согласился Ядрей. – Я уж и место заприметил. В рощице с восточной стороны заплота.
– А кто знак подаст, ежели югорцы коварство замыслили? – осведомился Сбыслав. – Я слышал, зырянин-то сбёг от Буслая. А без него как управимся?
– Управимся, невелика потеря, – проворчал Яков Прокшинич.
– Да как сказать, – уклончиво возразил Сбыслав.
– Ты что же, думаешь, вся рать новгородская не стоит одного пермяка?
– Да пожалуй, что и не стоит. Без него мы бы ещё в первом городке головы сложили.
– Пермяк этот – нехристь и баламут. Без него даже воздух чище.
– Возможно, – согласился Сбыслав. – Но он доставил нам победу.
– Победу доставил нам Господь Бог и мечи булатные.
– Что ж, тогда и зырянина нам Бог послал.
Яков Прокшинич поджал губы, чтобы с языка не сорвалось ругательство, яростно посмотрел на купца и промолчал.
– Я б на его месте тоже сбежал, – буркнул Савелий. – С Буслаем разве уживёшься?
С того дня, как отец Иванко изгонял бесов из Моислава, купец натерпелся немало страху и теперь пытался вернуть себе уважение знати. Но усилия его шли прахом. Вятшие взирали на него с презрением, ушкуйники и вовсе потешались. Думал подлизаться к Якову Прокшиничу, да только хуже себе сделал. Боярин почитал его отныне за пустое место. Один Сбыслав оставался к нему добр, но разве могло это утешить Савку? Он мечтал о подвигах и славе, а что получил? Унижения и насмешки. Душа его корчилась от боли, а разум неустанно искал способы мести. На совете Савелий теперь больше помалкивал, а если и вставлял словцо, никто не обращал на него внимания, будто дитё малое лепечет. Вот как сейчас – вроде все услышали сказанное, а виду не подали. Улетели его слова прочь, и нету их.
– Надо решить, кто пойдёт в город, – сказал Ядрей.
– Кто бы ни пошёл, попа пусть возьмёт, – посоветовал Яков Прокшинич.
– Это ещё зачем? – удивился воевода.
– Затем, что кудесники югорские могут прельщение навести. С попом оно как-то надёжнее.
– Как в прошлый раз, – вновь усмехнулся Савелий.
– Думаешь, поп наш прельщение распознает? – ухмыльнулся Сбыслав.
– Через попа с нами Господь пребудет, – объяснил Яков.
– Лучше уж зырянин. Тот хотя б знал, чего от кудесников ждать.
– Хватит уже о зырянине, – повысил голос Яков. – Нет его и не будет больше. Сгинул он.
– Так-то оно так. А только неплохо бы узнать, отчего он сгинул. Катался здесь как сыр в масле, и вот на тебе!
– Не для того мы здесь собрались, чтоб пермяка обсуждать, – отрезал Яков.
Он и сам чувствовал, что с бегством пермяка что-то не так. Но думать об этом, отвлекаясь от главного дела, не хотел – напрасная трата времени.
– Зырянин нам более без надобности, – поддержал Якова воевода. – Жив ли, мёртв ли – нам что за дело? Давайте лучше решим, кто в город пойдёт.
– Ты и пойдёшь, – буркнул Яков Прокшинич. – Ты да поп с ратниками. Буслая ещё с собой возьмите, чтоб ушкуйнички не тревожились. А то волнуются они, боятся, что обманем.
– А ты что же, не пойдёшь с нами? – прищурился Ядрей.
– Негоже всех в одно корыто совать. Ежели расплещется, кто войско обратно поведёт?
– А Завид чем плох?
– Завид чудинов не знает. А я знаю. Сумею через край Заволоцкий ратников провесть.
– Хитрый ты, Яков Прокшинич, – пожурил боярина воевода.
– Не хитрый, а рассудительный.
Тут опять встрял Савелий:
– Буслая я бы тоже не отправлял. Неча пускать козла в огород.
– Тебя что ль послать? – с неприязнью откликнулся Ядрей.
Купец растерялся, не ожидал такого, а Яков ухватился за эту мысль:
– А и впрямь, чего бы нам Савку не послать? Пускай там разведает всё, поглядит, а потом нам расскажет.
– Да вы что? – забормотал купец. – К югорцам я не сунусь. Ты, Яков, раз такой умный, сам и иди к ним. Мне и здесь хорошо.
– Савку, Савку к ним надо отправить, – согласился Завид Негочевич, впервые с начала совета подавший голос.
– В самом деле, Савелий, с чего бы тебе к югорцам не пойти? – добавил Сбыслав Волосовиц.
Купец затравленно поглядел на всех, открывая и закрывая рот.
– Ты ж мечтал о славе, – продолжал Сбыслав. – Вот она, слава-то, сама тебе в руки просится.
Савка отшатнулся от него как от огня, побледнел.
– Какая ж это слава, – пролепетал он, смущённый, что кто-то выдал его тайну.
– Самая настоящая. Первым в покорённый город войдёшь. Чем не слава?
– Ну вас к дьяволу. – Он рванулся было к выходу, но Яков схватил его за руку.
– Погодь. Мы ещё не закончили. – Дёрнув купца за запястье, он усадил его обратно. – Негоже с совета сбегать. Всё ж таки дело всех касается.
– Выю мою под секиру подставить хотите? – злобно произнёс Савелий.
– Отчего ж под секиру? Югорцы тебя и пальцем не тронут. Чего ты испужался?
– Ага, не тронут, как же!
– Дам тебе Буслая и десять ратников, – сказал Ядрей. – Поедете прямиком в княжий терем. Обговорите там всё с князьком, и сразу назад. Дань считать уже мы будем. А ты оглядись внимательно, проверь, не готовят ли засады. Усёк?
– А чего сам-то не пойдёшь да не проверишь?
– Мне тут ратников расставить надо. Ежели югорцы недоброе замыслили, мы к вам на выручку придём.
– Да ведь Яков Прокшинич говорил прежде, что тебе идти надобно. А теперь что же?
Воевода обменялся взглядами с боярином, хмыкнул.
– Пошутил он.
– Да неужто?
– Истинный крест. Верно, Прокшинич?
– Это уж тебе судить, – сухо ответил боярин.
Савелий скрипнул зубами, выдохнул:
– Сговорились против меня да?
Все промолчали. Ядрей, засопев, подвёл итог:
– Тогда решено: в город идут Буслай с попом и Савелий, я ставлю засаду в подлеске на случай чего, а вы следите из стана. – Он вопросительно посмотрел на остальных.
– Всё ж таки тебе тоже идти следует. Заместо Буслая, – промолвил Яков.
– Это с чего вдруг?
– Буслай ещё со своих таёжных дел дух не перевёл. Неча ему из огня да в полымя.
– А кто за ратниками смотреть будет?
– А мы на что? Думаешь, не справимся? Буслая с сотней ушкуйников поставим в засаду, а сами из стана присмотрим. Чуть что – знак подадим.
– Тут единая голова нужна. Нельзя, чтоб один в драку полез, а другой в сторонке остался.
– Не боись, не останутся. Я с Буслаем особо переговорю, чтоб по первому зову на приступ пошёл.
– Чего ж он сам-то на совет не явился? – мрачно спросил Ядрей.
– Устал, говорит.
– Ну-ну, устал… Мы тут важные дела мусолим, а он устал…
– Ну что, решил? Идёшь в город?
– Поразмыслить бы надо, – уклончиво ответил воевода.
– Что тут мыслить? И так всё ясно. Буслая в город пускать нельзя. Горячий он слишком. Чуть что – за меч хватается. Я ещё издали по лицу его заметил – словно в душу ему сатана заскочил. За ним теперь глаз да глаз нужен. Да и раненый он. А с раненого какой спрос?
– Ну ладно, – пробормотал воевода, сдаваясь. – Чёрт с ним. Раненый – пускай сидит в шатре.
– А мне тогда что там делать, коли воевода идёт? – снова сказал Савелий.
– Побудешь для весу, – ответил Яков. – Ежели никого из вятших не будет, югорцы насторожатся.
– Больно они отличают вятших от прочих!
– Отличают. Не глупее нас с тобой.
Савелий сник. Его отдавали на заклание. Он был приманкой для хищников. Если чудины думают взять заложников, обязательно соблазнятся такой добычей. Использовать в этом качестве Завида или Сбыслава никто не решился, а Савелий негласно был признан изгоем. Его не жалели.
– Что ж, на этом, пожалуй, и закончим, – сказал Ядрей.
Он тоже был недоволен. Соваться прямо в лапы к врагу с несколькими ратниками было опасно, но что поделаешь!
– Я пойду к себе, – сказал Савелий, подымаясь.
О нём уже забыли. Купец накинул шубу, перескочил через согнутые колени Якова Прокшинича и вышел наружу. Опустив полог, услышал, как Яков говорит кому-то:
– Сар – это, брат, чудинский дым такой. Голову дурманит…
Кругом горели костры. Ратники тенями сидели вокруг огней, громко болтали, смеялись, кто-то даже приплясывал, прыгая через пламя. Все уже знали, что югорцы согласились на сдачу, и это известие сразу придало бодрости воям. От одного костра доносился тягучий голос сказителя:
А и будет Волху десять годов —
Втапоры научился Волх премудростям:
А и первой мудрости учился —
Обёртываться ясным соколом,
Другой-то мудрости учился он, Волх, —
Обёртываться серым волком,
Третьей-то мудрости учился Волх —
Обёртываться гнедым туром – золоты рога.
Савелий миновал череду огней, вошёл в свой шатёр, плюхнулся на шкуры.
– Эй, Нелюбка! – зычно позвал он смерда. – Пожрать дай что-нибудь.
Нелюбка заглянул в чум и поклонился.
– Сей миг, господин.
Он исчез и спустя короткое время вернулся с грудой заснеженных дров в руках. Свалив их у входа, принялся разжигать огонь в жаровне. Савелий отстранённо наблюдал за ним, ища, к чему бы придраться.
– Кресалом-то сильнее бей, – проворчал он. – И щепу поближе подвинь. Искра вишь не долетает?
Вскоре огонь занялся, и Савелий, смягчаясь, погрузился в волны тепла. Невесёлые думы охватили его. Он видел, что его презирают, и не знал, что с этим делать. Все его попытки расстаться с клеймом размазни лишь углубляли пропасть между ним и прочими вятшими. Что же оставалось? Вернуться в Новгород униженным и осмеянным? Нет, лучше смерть. Но умирать Савке не хотелось. Промучившись с годину и потеряв всякую охоту к еде, он опять вышел на мороз, бесцельно побрёл вдоль цепочки костров. Какое-то беспокойство донимало его. Он чувствовал, что завтра настанет роковой день. Либо он заставит всех уважать себя, либо окончательно превратится в ничтожество.
В темноте раскатился густой голос Завида Негочевича:
– Встала Обида в войске Даждьбожьего внука, вступила девою на землю Троянову, восплескала лебедиными крылами на синем море у Дона, плеща ими, прогнала счастливые времена. Перестали князья ходить на поганых, ибо сказал брат брату: «Это мое, а то мое же», и начали князья про малое говорить: «Это великое» и сами на себя крамолу ковать, а неверные со всех сторон приходили с победами на Русскую землю. О, далеко залетел сокол, птиц бьющий, – к морю! А Игорева храброго войска не воскресить. О нем воскликнула Карна, и Желя помчалась по Русской земле, разбрасывая людям огонь из пламенного рога. Жены русские заплакали, причитая: «Уже нам своих милых мужей ни мыслию не промыслить, ни думою не придумать, ни очами не повидать, а и до золота и серебра и вовсе не дотронуться!..»