Василий. Нет, Марьица, с тобой так не прощуся.
Вот перстенек, возьми, надень на ручку,
И мне дай свой... с тобой мы обручимся.
Марьица. Ведь у меня один всего, Васюта,
Другого нету: матушкин подарок.
Она дарила, дочку заклинала:
"Как с женихом пойдешь ты под венец,
На этот перстень перстнем обменяйся,
А раньше не дари: заветный перстень".
Василий. Ты мне поверь: со мною обменяйся,
И твой завет я свято сберегу.
Марьица. Ты мне подаришь перстенек; разлюбишь,--
Другой у Васи моего найдется.
Иным с иною Вася обручится,
А у меня один, и тем мне дорог!
Василий. Коль дорог Вася, обручись же с ним.
Марьица. Я обручусь, я обручусь с тобою,
Но страшным закляну тебя заклятьем!
Тебе не страшно?
Василиий. Ничего не страшно.
Марьица. Так знай же: коль меня разлюбишь ты,
Коли с иной пойдешь венчаться в церковь,
Ненадолго ты Марьицу забудешь,
Опять по ней тоскою затоскуешь.
И снимешь перстенек, его забросишь,
Лишь на мизинец взглянешь, затоскуешь,
Опять по мне, по мне же сохнуть станешь,
И той тоски до смерти не избыть.
Коль не страшишься, обручись со мною!
Протягивает руку; он меняет перстни.
Марьица(во время обмена). Эй, Глаша, Глаша! где ты?
Глаша(вбегает). Здесь; бегу.
ЯВЛЕНИЕ XIII
Василий, Марьица, Глаша.
Марьица. Иди скорей; сюда. Стань подле. Так вот. (Глаша становится подле.)
Марьица(целует Василья). Теперь прощай! прощай, мой милый!
Заклятье помни! (Отворачивается.) Уходи скорей!
Василий. Еще простись.
Марьица(прижавшись к Глаше). Нет, уходи. Не обернуся.
Тоски твоей глядеть не стану, нет.
Ты, Глашенька, скажи мне, как уйдет.
(Василий отходит.)
Марьица. Ушел ли?
Глаша. Нет еще. Остановился.
Глядит сюда. Пошел. Ушел совсем.
(Василий уходит.)
ЯВЛЕНИЕ XIV
Марьица, Глаша.
Марьица. Совсем ушел? Не стало видно?
Глаша. Да.
Марьица. Нет, погожу еще. Не то услышит. Не воротился? погляди: ушел ли?
Глаша (идет, глядит и возвращается). Не видно, Марьица.
Марьица(с рыданьем бросается к ней). Ах, Глаша, Глаша! Никогда-то мне его не видеть! Никогда, никогда-то!
Занавес.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Дарьицына изба.
ЯВЛЕНИЕ I
Савушка за столом сидит; Дарьица его угощает.
Дарьица. Еще, Савушка, покушай. Кушай, голубчик.
Савушка. Спасибо, матушка. Сыт уж.
Дарьица. А пирожка?
Савушка. Спасибо.
Дарьица. Ин бражки бы выпил.
Савушка. Спасибо же.
Дарьица. Ой, съешь,-- прибирать стану.
Савушка. И то: приберись-ка, да про житье свое мне расскажи, как без меня жили.
Дарьица. Ладно. (Начинает со стола прибирать.)
Савушка. Давно ведь у вас не был.
Дарьица(окончила приборку). Про что ж тебе наперво рассказать? С чего начать?
Савушка. А как батюшка покойник заболел.
Дарьица. Слушай же. Уж с самого начала начну. Как Василие-т Парфеныч уехал, через неделю этак, сидим мы со стариком дома -- Марьицы в те поры не случилось -- и видим: Парфен Семеныч идет, и прямо к нам. Иван так и затрясся весь. "Не пущу", кричит, "злодея к себе в дом!" Я уговаривать: не за худом же, говорю, идет. А он свое: "не пущу". И в это самое время Парфен Семеныч в дверь. В ноги ведь Ивану пал, прощенья просит. Долго нашо-т упрямился: глядеть не хочет, меня не слушает. Наконец: "Бог", говорит, "простит, только коли хочешь, Парфен, совсем со мной помириться,-- повенчай Василья на Марьице".
Савушка. Что ж Парфен озлобился, чай?
Дарьица. В душе как, чай, не обозлиться! Только не высказал... "Спасибо", сказал, "Иван, тебе, что в обиде меня простил,-- камнем она на мне лежала, потому -- за Василья обидел -- а миру, какого просишь, век меж нами не бывать-де". И с тем словом вышел.
Савушка. И батюшка в скорости захворал?
Дарьица. Постой, не сбивай уж меня. По порядку расскажу. Что бишь? Да. Как потом Марьица домой пришла, я ей про все и скажи. Она к отцу. "Гордец-де ты, батюшка; из-за своей гордости счастье мое порушишь". Вишь, по ее выходило: сперва-де помириться надо бы, там о свадьбе речь вести. Долго отец противился. Сам знаешь, упрям покойник был. И Оспожинки* прошли и Вздвиженье*, а так пред Покровом за неделю выходит, надо быть, надоумился. "Пойду", говорит, "к Парфену".
Савушка.По Марьицыну прошенью выходит?
Дарьица. Ну да. Покою ведь ему не давала: что день, одна все песня. Так собрался, и шапку в руки взял. Совсем ему идти, как слышим, Глашутка в сенях с кем-то стрекочет. А это Дунька, сенная, от Парфена прибегла. Уж не знаю: своей ли волей, аль подослана была. Только громко таково прокричала: "У нас-де пир, нарочный пригонил: Василий наш Парфеныч жениться изволит, на ростовской на княжне на Буйносовой; скоро и свадьба-де. Сам Царь высватал". Старик наш как стоял, шапку оземь бросил. "Вовремя", сказал, "дочку пропить собрался".*
Савушка. А Марьица что?
Дарьица. Как полотно стала. Мы раскликать ее. "Неправда, неправда",-- одно твердит -- "нарочно", говорит, "выдумывают: меня-де с Васильем расстроить хотят". Так и не поверила.
Савушка. Не поверила?
Дарьица. Нету. Уж сам наш старик к Парфену ходил. "Точно-де, царь ему княжну высватал". А она все свое: "налыгают на него", твердит.
Савушка. Когда ж поверила?
Дарьица. А как тебе сказать, с месяц ли, поболе прошло, только раз в воскресенье собрался покойник в церковь, с дочкой. Глаща с ними же. Я одна дома осталась: недужилось мне что-то. Ну и денек же для праздника господня выдался. Вспоминать о нем без слез не могу! (Плачет.)
Савушка. Уж приневолься, матушка, расскажи.
Дарьица. Для тебя только, Савушка. Глаша после рассказывала. "Отпели", говорит, "обедню, и домой мы идти думали. Только говорят: молебен-де еще петь будут. Молодые-де вклад сделали, так о их здоровьи молебен. Мы, говорит, с Иван Силычем, домой бы скорей, а Марьица: "Я", говорит, "останусь". Нечего делать, все остались. И только поп возгласил: "Еще помолимся о здравии болярина Василья и супруги его Параскевы", она как крикнет, и наземь пала. Умерла, думали. (Плачет.)
Савушка. Погоди маленько, после, матушка, доскажешь.
Дарьица. Ох, уж лучше сразу! Принесли ее, голубушку, домой. Глянула я: в гроб краше кладут. А Ивано-т, как несли ее, до дому без шапки шел; в церкви обронил, не спохватился. А на дворе вьюга, леденец. Надуло, знать, в голову ему,-- к вечеру слег. А уж жизнь нам с Глашей пошла! Один на одной лавке лежит, стонет; на другой -- другая, ничего не слышит.
Савушка. И долго батюшка пролежал?
Дарьица. Нет, недели с две. Пред концом ему полегчало будто. Позвал меня. "Отхожу", говорит, "за попом сбегай". Исповедался. "А Марьица где?" спрашивает. "Благословить-де ее хочу". Что сказать, Савушка, не знаем, что ответить! "Аль умерла" опять, по времени, спрашивает. Нету, говорим. Ведь вспомнил, как она в церкви пала. "Подведите", говорит, "меня к ней". Уж через великую силу подвели: благословил. В вечеру его, голубчика, отсоборовали, а в ночь тишать стал, и к утру совсем затих.
Савушка. Царство небесное!-- И Марьица долго еще лежала?
Дарьица. Довольно еще. Шесть недель всего вылежала. Нет, Савушка, каково мне в те поры было! Муж на столе лежит; дочку, думаю, не нынче, завтра на стол же положу.
Савушка. Как же она очнулась?
Дарьица. А сидим мы с Глашей, сумерничаем, лампадка у нас засвечена горит; она слово скажет, я другое, и заплачем обе. Вдруг слышим: позвал кто-то, тихо таково, и опять позвал. Она очнулась, значит. Уж и возрадовались мы! И плачем, и смеемся. И с того вечера все ей лучше и лучше. На девятый день встала. Тут Парфен Семенычу спасибо: помог мне, старой. После лежанья, скажу тебе, Савушка, таково много есть она стала,-- не напасешься. Что ж? со своего ведь стола каждый день ей кушанье посыловал. Дай бог ему здоровья! Добр ведь, только гордей.
Савушка. А с Иван Силычем после того раза не виделись они?
Дарьица. Как же! забыла сказать тебе. Приходил все о здоровьи наведываться. И как ему кончаться, тож пришел, всю ночь с нами просидел. И хоронить помогал.
Савушка. А теперь к вам каков?
Дарьица. Добр же. Заходит, хотя и не часто; сам заходит. "Не надо ль, чего старуха?" спрашивает. И помогает. Только время такое больше выбирает, как Марьицы нету. Известно, что там не говори, а виноват пред нею: чувствует. (Отирая слезы.) Вот и все тебе, Савушка, рассказала.-- Ты каково без нас жил?
Савушка. Ничего, помаленьку.
Дарьица. К нам надолго ли завернул?
Савушка. А не знаю. Марьицу вот повижу.
Дарьица. Аль дело какое?
Савушка. От тебя что таиться, матушка. Дело-т старое, прежнее.-- Только скажи ты мне наперед, истинную правду скажи: о Василье Марьица когда вспоминает ли?
Дарьица. А вот хоть побожиться, как встала, хоть бы раз помянула. Раз как-то Глашутка про него обмолвилась. "Ты про кого это?" Марьица, значит, спрашивает. Глаша видит: сдуровала, а нечего делать, отвечай. "Про Василья", говорит. "Никакого я Василья не знаю", ответила. "Как не знаешь?" у Глашутки, знаешь, сорвалось этак. "Может-де и знала, да забыла, и ты не вспоминай!" И замолчала. С той поры и мы вспоминать остерегаемся.