Раса ВасилисаКашитул
Пытаясь сложить Храм Своей Судьбы из камня, не лишай Бога возможности сделать его из чистого Света
ПРОЛОГ
Эмма Петровна охнула и схватилась за левую грудь. Зря, наверное, она собралась за ягодами именно сегодня. Говорили же ей в прогнозе, что граница атмосферного фронта пойдет аккурат через их дачу. Ну, не прям так сказали. Но по карте-то она прекрасно видела, что точнёхонько над их загогулиной и нарисованы волнистые неприятности. Эмма Петровна присела на землю, вытянув ноги, закинула в рот таблетку Валидола. Да охнула снова, шумно выпустив ветры. Теперь самочувствие испортилось ниже. Женщина стыдливо пощурилась в стороны, но вокруг, к счастью, или, напротив, к несчастью, совсем никого не было.
— Не хватало ещё, — покачала головой Эмма Петровна. — И кто ж вас донесёт-то? — сочувственно сказала она бидончику с земляникой. — И детям сплошная забота. И не найдут ведь, и сил сколько потратят, — взмахнула руками, встала кряхтя, поправила косынку. Поклонилась даже ниже, чем позволял ревматизм, и сказала, как бабка учила, — Помогай, хозяюшко, доведи старую, — и пошла потихоньку, торопиться зря нечего, часа два идти.
Валидол не подействовал. Минут через пятнадцать сердце сильно сжало снова. Эмма Петровна прислонилась к дереву. По лбу скатилась капелька пота. Страшно ей не было. Пожила уже. И-их, улыбнулась. А вот и осталась бы тут. Лес здешний она любила, добрый он, даром, что дремучий.
Отдышалась, двинулась дальше. Что за чудеса? До старого скита, что на опушке, идти ещё километров пять, не меньше, а вон же он, да и деревня в прогалинке видна. Не иначе умом повредилась. Совсем плохо, видать, было, раз не помнит, как дошла, или… Да нет, её деревня, вон и огород их со старым флагом на высокой жерди, что флюгером для всей деревни служит. Остановилась. Подумала. Обернулась.
— Иди с Богом, милая, — сказали за плечом.
Озноб пробежал по позвоночнику. Эмма Петровна выпрямилась и благоговейно прижала руку к груди.
— Спасибо, батюшко, век не забуду, — сказала вверх, достала из-за пазухи кусочек ржаного хлеба, положила под куст с поклоном и пошла к дому, да опять ойкнула, засмеялась — толкнул кто-то тихонько по заду.
ГЛАВА 1
Парило. Будь я дома, решила бы, что сейчас середина июня, наверное. Или начало? Сине-фиолетовые свечки люпина расплывались озёрами в низинах, текли ручьями по опушкам, кое-где в них мелькали белые мазки альбиносов, робко выглядывающих из весёлого синего гомона собратьев. Упоительно пахло нежной сладостью и летом.
Дождь прошёл совсем недавно, добавив миру яркости и контраста, и мои кеды совсем промокли. Я поморщилась — надо было переобуваться.
По всему выходило, что я в Рулуюнии — стране, что в полутора мирах от нашего. Во всяком случае, карта в кристалле показывала именно так. Хоть и соскакивала время от времени то во вторую плотность, то снова возвращалась на рулуюнгский уровень. Я никак не могла зафиксироваться в одной точке. От волнения, вероятно. В конце концов, сознательно и одна я делала это впервые, а поправить или удержать меня на месте сейчас было некому. Артём с Анькой и моими родителями остались на Иремеле, а с Иллаем мы, кажется, ещё не были знакомы.
Я поджала губы и решительно оглянулась. Мне уже не было так отчаянно больно, как тогда на Куперле, у водопада, когда я узнала, что Иллай, удивительный, хранитель порталов из следующего мира и, судя по всему, юноша моей мечты, любит меня. Но мы вынуждены избегать друг друга, чтобы со мной не случилось несчастье. Сейчас происходящее раскладывалось по нужным ячейкам в голове, вот только солнечное сплетение всё ещё предательски ныло. Хотя, от того, что я, в принципе, что-то делаю, и уже снова здесь, на Урале, с каждым вздохом становилось всё легче.
Вокруг не было ни одного знакомого ориентира. Деревья, деревья… и деревья. Кажется, я опять сильно промахнулась — понятия не имею почему, мне ещё ни разу не удалось попасть точно в нужное место и время.
Заставить себя уехать отсюда неделю назад было очень непросто. Первые пару дней после возвращения к водопаду я была словно оглушена или будто находилась под прозрачным колпаком. Звуки и события доносились до меня, как через толстый слой защитной ваты. Любые прикосновения теперь были болезненны и неприятны. Я была оголённым нервом, растерзанным зверем, раздавленным цветком. Было плохо. Очень плохо. Больно было даже дышать.
Анька говорила, что это невралгия от слишком долгого пребывания в ледяной воде и под холодным дождём. Но я-то знала, что нет. Душа болит больнее. Слёзы кончились давно. И я действительно вся съёжилась, словно и вправду высохла. Наверное, надо пить воду. Но я не могла. Ничего не хотела. Только спать. Погрузиться в спасительное забытье: там я могу видеть его.
Люди и пейзажи сливались в плотную, серую массу, а звуки и голоса в еле различимый гул. Я не помню, как мы оказались на турбазе, где нас ждали однокурсники. Кажется, нас привезла какая-то машина.
Я отчаянно сопротивлялась отъезду и настаивала на том, что непременно желаю остаться здесь жить и работать ничего не понимающему археологу, Владимиру Николаевичу, который привёз нас сюда и отвечал за меня перед родителями, университетом и уголовным кодексом.
Я силилась придумать любые, даже отдаленно правдоподобные причины. Выходила показательно-бодрая нелепица.
— Я точно знаю, что в Тюлюке вакантна должность библиотекаря! Я бы хотела остаться там работать.
— В Тюлюке? Что это? Это где вообще? Это же на… Ты ещё скажи разводчиком мостов! — едва не брызгал на меня слюной багровый профессор.
— Оставьте меня здесь, я поговорю с родителями непременно, сегодня же, — умоляла я.
— Я не знаю, что вас так переменило, Лайге, — профессор потел лысиной и блестел очками, — Но давайте все нелепые решения принимать из дома. Я брал пятнадцать студентов. Пятнадцать и должен вернуть! Это не обсуждается, если я неясно выражаюсь. Вы едете домой!
Я сникла окончательно. Он был прав, конечно, и мне действительно требовался тайм-аут для передышки, и чтобы собраться с мыслями. К тому же, когда нашлась сеть, посыпались встревоженные сообщения от мамы: «Где ты?», «Что с тобой?». Пять, все отправлены второго. «ЧТО ПРОИСХОДИТ?!» Шесть. Я ответила: «Все ок, приёма почти нет. Целую». Пожалуй, вернуться хотя бы ненадолго стоило. Родители не заслужили такого.
Да и спланировать действия совсем не помешает. К тому же, есть одно важное дело, которое надо успеть закончить. Только вот советоваться было почти не с кем.
— Вы же всегда были таким разумным студентом, Делия, — неожиданно сказал археолог совсем другим, отеческим тоном, глядя на меня почти с мольбой и взяв за плечи. — Поезжай домой, а там, хоть в Африку.
— Ладно, ладно. Поняла, — я тоскливо посмотрела на серого профессора. Видно, мы и вправду сильно его истрепали за две недели похода: сначала Валерка с Борькой, потом ещё я.
— Вот и славно, — он похлопал меня по плечу. — Вот и славно. Но глаз с тебя не спущу, так и знай! — Владимир Николаевич серьёзно погрозил мне пальцем и ушёл в домик, держась за сердце.
По водохранилищу плыл теплоход.
Здесь, конечно же, тоже было очень здорово и красиво, и пёстрые солнечные скалистые берега, поросшие разноцветным лесом. Но я, погруженная в свои переживания и мысли, не замечала вокруг практически ничего. Сокурсники были счастливы, что тащиться больше никуда не надо и в оставшиеся до отъезда часы лениво тянулись на пляже турбазы.
Артём принёс копии отметок как раз вовремя, к самой собирательной суматохе, когда все бегали из домика в домик, разбирая зарядники, чашки и детали одежды.
— Носки мои где? — ревел Борька. — Ладно, тельник нашёл, а эти все по одному, непарные остались!
— Сообщество «Одинокий носок» тебе в помощь, — равнодушно посоветовал ему Игнат, аккуратно ставя два компактных, давно уложенных рюкзака к выходу.
— А ну, покажь, чего у тебя там! Наверняка, и мои прихватил!
— Уверяю тебя, Борис, твоих носков там точно нет, — маленькая Алина испуганно выставила вперёд руку, обоснованно беспокоясь за безопасность своих вещей.
— А у меня тут чьё-то бельё под подушкой! — Валерка радостно держал перед собой двумя пальцами кружевной лоскут.
— Это не твоя постель, Гедройц! — кипела Орлова Арина, краснея и бледнея одновременно. — Они стоят целое состояние!
— Ах… — только и смог выдохнуть Валерка, колеблясь, отдавать нежное розовое хозяйке или уже удрать с добычей? Неожиданно выбрал первое, чем совершенно размазал отвлекшегося было от поиска носков Борьку.
Словом, мы заменили с Анькой отметки без особого труда. Справедливости ради, надо сказать, что копии были отменные. Три дня и три ночи над ними трудилась целая команда хранителей, собранная на подмогу со всей Башкирии, кропотливо расписывая камень за камнем настоящей лазурью и охрой, и сверяясь с фотографиями, которые мы с Анной сделали за время нашей экспедиции. Всего шестнадцать камней.
Проблема случилось позже, когда выяснилось, что отметок у Владимира Николаевича семнадцать. Мы с минуту растерянно смотрели с Анькой друг на друга, после чего она залезла в свой рюкзак и достала такой же плоский круглый камень. Только пустой, без рисунков.
— Сувенир, — коротко сказала она, и добавила его к копиям.
Ещё полчаса у меня бешено колотилось сердце. С одной стороны, было чудовищно несправедливо поступать так с Владимиром Николаевичем, к которому я, как и все, относилась с трепетным почтением, и свести на нет все результаты экспедиции. С другой — прекрасно понимала, что иначе нельзя. И даже, если мы не будем возвращать отметки туда, где они были найдены, их место здесь — под присмотром специально обученных людей. С третьей — я искренне надеялась, что копии окажутся действительно достойными, и хранителям удалось наколдовать с материалами так, что анализы образцов подтвердят их достоверность. А уж к чему приведет их изучение, и какие невероятные теории сложатся из всего этого, я даже не бралась предположить. И менее всего мне хотелось бы нести за это ответственность.