Владимир Николаевич растерянно моргнул, соглашаясь. Борька чуть не выронил из подмышки ноутбук, вжался в косяк, освобождая нам дорогу и бормоча:
— Нахрен всю эту учебу, лучше с недопуском ходить.
Анька схватила меня за руку и тащила вон из здания. Ноги не слушались, да ещё каблуки эти.
— Скорее, пожалуйста, — она торопила меня, запихивая в машину, одновременно набирая кого-то в телефоне.
Реальность оглушала и ослепляла. Всю дорогу до дома я просидела, закрыв руками лицо. На их месте я поступила бы так же. Наверняка. Возможно, я не пережила бы этот год, если бы помнила обо всём, как сейчас. Я просила «format C», его и получила. Всё правильно. И сейчас всё выглядит не таким страшным. Хотя нет, очень страшным. Я должна была уйти и забыть обо всём, решив не возвращаться. Как он того хотел. Когда же я на это решилась? Как я могла? Я не знала.
Теперь же вспомнила, кажется, всё. Куперля, Иринам, Борей, Сарантам, выстрел, кровь, ужас, избушка, Солар, Зигальга, прекрасный юный вождь, с волосами, закрывающими половину лица, вирит, пупы, запястья, поцелуй, и ещё один, Бадра, Лиллайа, рюкзак и страшный убивающий взгляд. Я почти задохнулась, шёпотом крича в ладони.
Могла ли я сердиться на родных, что они не напоминали мне? Что оберегали и любили? Нет, конечно, нет. Мамина странная болезнь теперь выглядела объяснимой. И чрезмерная, ещё больше, чем прежде, забота отца. Ох, как мне жаль. Но я не смогу по-другому.
Как же это произошло, что я не могла вспомнить? Ведь все эти тени и мысли, они всегда были рядом. Как же я не понимала этих пристальных Анькиных взглядов? И я перестала слышать голос! Да. Я не слышала вообще ничего в этот год. Ни чужих мыслей, ни событий, как прежде.
— Кто? — гулко прохрипела я из-под ладони, и впилась в неё зубами, почти уже не сдерживая рыдание.
— Никто из нас, — сухо ответила Анька, не отрываясь от дороги. Она мчалась в плотном послеобеденном потоке, резко перестраиваясь и сбрасывая скорость только перед камерами. — Мы тут не при чём, просто поверь.
У меня не было ни одной причины усомниться в её словах. В конце концов, эти люди были рядом со мной днём и ночью. Даже не представляю, насколько им было тяжело.
Я медленно повернула к ней голову. Она выглядела строгой и, возможно, сердитой.
— Ты сердишься? — прошептала я.
— Что? — она коротко повернулась ко мне и тут же резко нажала на тормоз, едва не задев синий Фольксваген мини-вен. — Фух. Нет, конечно, нет. Вернее, на тебя — нет. Я сержусь на обстоятельства, — Анька хмурилась и кусала губы. — Возможно, если бы профессор Мартынов не встретил нас сегодня, всё так и было бы хорошо.
— Хорошо? — ошалело прошептала я. — По-твоему, это — хорошо?
— Думаю, да, — неожиданно громко ответила Анька, уверенно кивнула. — Всё это время ты была вполне счастлива и довольна.
— Но ты не знаешь, — сдавленно зашипела я.
— Что? — Анька снова бросила на меня раздражённый взгляд.
— Я думала, я свихнулась и боялась рассказать.
— Чёрт! — я не поняла к кому был обращен возглас, ко мне или к блондинке на бежевом Матизе, с немыслимыми ресницами на фарах, не пропустившей нас. — Не ожидала этого от тебя. Я думала, ты мне доверяешь, — Анька обиженно сжала губы. — Не выходи, — она быстро выскочила из машины, не трудясь аккуратно занять место на стоянке.
— Ты паркуешься, как блондинка, — вяло бросила ей.
— Я и есть блондинка! — рявкнула она, вытаскивая меня и раздражённо хлопнув дверцей. — Идём, — она потащила меня домой, крепко сжимая руку, словно я собиралась сбежать.
Мама встретила нас на пороге. Я попробовала улыбнуться, получилась мучительная гримаса.
— Всё в порядке, — пролепетала я, оказавшись в привычной безопасности гостиной. В светлой, просторной комнате осторожно сквозил ветер. — Я просто растеряна немного… Выпей воды, мам, ты неважно выглядишь.
— Что ты намереваешься теперь делать? — шёпотом спросила она, проигнорировав мой неуверенный пассаж.
— Давайте-ка выключим это скорбное царство и спокойно поговорим, — Анна решительно потащила меня на диван и усадила среди разноцветных квадратиков подушек.
Иногда она была такой своевременно взрослой и правильной.
— Конечно, — неожиданно согласилась мама, и осторожно присела рядом со мной.
В приоткрытое окно неожиданно дунуло сильнее. Мы синхронно повернулись. Тонкие белые занавески надулись, поднялись и прохладный воздух рывком бросил мне в лицо мои волосы.
Повисла тяжёлая пауза. Никто не знал, кому и с чего следует начинать.
— Что я пропустила, — спросила я, наконец.
— Думаю, не так уж и много, — медленно откликнулась Анька. — Зависит от того, что ты помнишь сама. До какого именно места? — уточнила она.
— Как я вернулась оттуда.
— Первый или второй раз? — мне показалось, маму снова оставили силы.
— Это было дважды?
Невозможно! Я прекрасно помню, что больше туда не возвращалась.
Мама с Анькой одновременно кивнули.
— Я знаю только об одном.
Судя по всему, моя амнезия оказалась выборочной и совершенно искусственной. То есть, рукотворной. Невероятно. В моей жизни имелся кусок, который я по необъяснимым причинам полностью потеряла. Это было волнительно и очень тревожно.
— Ты буквально выпала на Иремель вся в крови и без сознания. Это всё, что мы знали. На тебе не было ни царапины, но ты была абсолютно истощена.
— Обесточена, — поправила её мама. — Ты вернулась полностью лишённая энергии. В ноль. Я не видела такого никогда ни до, ни после. В таком состоянии не живут, — мама морщила нос, борясь со слезами.
— Всё в порядке, мам, — я взяла её руку и крепко сжала, — сейчас всё в порядке. Я здесь. Это было давно.
Мама всхлипнула и обняла меня, сильно стиснув плечи.
— И мы не знали, что же там произошло, — продолжила за неё Анька, — и удалось ли тебе сделать хоть что-то. Тебе нужна была помощь, но нести тебя на руках больше пятнадцати километров через перевал мы не решились, чтобы тебе не стало хуже. Артём ушёл за подмогой, но так и не смог найти кого-то, кто был бы готов поднять в небо вертолет ради нас. Вернее, он нашел, но было уже поздно. Мы пришли сами, когда были готовы идти.
Я высвободилась из маминых рук и погладила её спину, а она — мою.
— Расвен погиб, он заслонил меня, — я смотрела назад в прошлое лето. — И они… — я сглотнула, не в силах продолжить.
— Сейчас мы знаем. Тогда — нет. Тогда было вообще ничего не ясно. Жив ли парень? Чья это была кровь и, самое главное, что случилось с тобой? Ты проспала без движения четверо суток. Это было страшно.
— Четверо? — встрепенулась и посмотрела сначала на Аньку, потом на маму. — Ерунда какая-то. Сутки, ну, может, пару, не больше. Я же вставала, помню папу. С битой. И ещё кто-то, кажется, пел. Басом, — я убеждённо кивнула.
Они опять вместе покачали головами.
— Не вставала. А потом исчезла. Тебя не было несколько бесконечных часов. Я чувствовала, что тебе лучше, и, самое ужасное, что тебя открепили от меня. Но так и не увидела кто. А потом ты вернулась живая и бодрая, — мама слабо улыбнулась, — И ты ничего не помнила. Совершенно ничего обо всей этой истории, связанной с хранителем, — они обе почему-то избегали называть имя. — Все остальное — да, а это — как и не было вовсе.
Белесая пелена медленно, лениво, неохотно отдавая спрятанные картинки, сползала с моей памяти. Я увидела, как Иллай бережно поднял меня на руки. Легко, словно я была семечком одуванчика.
Он шагнул в портал, осторожно прижимая меня к себе. Склонил свою голову к запрокинутой моей, со спутанными тёмными волосами. Я видела, как он уложил меня в высокую траву у ручья, сплетая мои волосы с осокой и крошечными белыми водяными цветами, обернул руки розовыми ростками дербенника, приклонив их к земле. Ручей на глазах изменил русло: теперь он омывал нас с двух сторон, почти касаясь моих побелевших пальцев, образуя маленький остров со мной и Иллаем в центре.
Синее пламя вспыхнуло и разошлось в большой круг. Над нами был широченный столб света. Иллай склонился прямо над моим лицом, шепча что-то. Близко. Слов было не разобрать. Или это не шёпот, и он дышит за меня? Долго. Медленно. Поднял лицо и руки вверх, собирая свет, и медленно опустил, коснулся моего лба, сердца, солнечного сплетения и чуть ниже пупка. Голос его сделался громче, странные слова сплетались в токающий ритм. Он снова поднял к небу руки, направляя ко мне бесконечный золотой поток. Я была не в состоянии не пошевелиться, не произнести ни звука, наблюдая за происходящим как-будто со стороны.
Господи, да он же делал то же самое, что и я для него там, на Юрюзани! Только я действовала по наитию, а он точно знал, что делал! Я чувствовала это. Выходит, мы оба спасали друг другу жизнь?
Иллай вновь склонился над моим лицом, отчаянно шепча:
— Прими. Я прошу. Умоляю, — взял за руку. — Я требую, Делия, принимай! — я видела, как сильно выступили вены на руках, лбу и висках. Собрал свободную ладонь в воронку и в неё влился, засиял ослепительный свет. Выпустил к моему горлу. Свет вошёл в яремную впадинку и моё тело дернулось. И снова застыло, и лицо Иллая совсем побелело. Он судорожно сглотнул и прошептал:
— Ты ведь не пропустишь ни один поцелуй, верно? — не улыбнулся странно, осторожно коснулся губ и задержался на мгновение. Проскрежетал, словно был лишен воздуха: — Прости.
Круг пламени взвился к небу, и розово-золотой вихрь захватил меня и втянул куда-то. Я шумно вдохнула. Иллай широко распахнул глаза и медленно осел назад, бессильно уронил плечи, усмехнулся едва заметно, потом коснулся трясущимися руками своего лица. А я услышала тихо со стороны:
— Вот так-то. Знал, что сработает.
С трудом посмотрела сквозь ресницы: Иллай убрал дрожащими пальцами мокрые волосы со лба и судорожно вздохнул. Уголки губ почти незаметно дрожали.
Свет мягко лился, медленно наполнял меня. Я чувствовала бесконечную любовь и умиротворение. И ровное счастье внутри. А потом я оказалась со своею семьей.