Я медленно поднялась и опять присела на лавку. Коленки дрожали. Ну, это не совсем то, чего я ожидала услышать, но уже хоть что-то. Неужели вирит и вправду всё же похитит меня?
Значит, это был всё-таки вирит. И как же он попал в Иринам? Расвен, кажется, говорил, что там безопасно, и они туда пробраться не могут? То есть, в Иринаме Иллай вовсе и не в безопасности! Мне следует поторопиться. Хотя, если всё, что можно, уже произошло, торопиться уже нет смысла. Но ведь я и не знаю, чем всё закончилось. Или совсем ещё не закончилось?
Ничего не понятно. То есть приходили не за Иллаем, как он решил. А за мной? И он, выходит, был в опасности из-за меня? Чёрт.
Значит, Даня был прав, что я открыла портал, прыгая в пропасть. Так сказал и Язомир. Как же я это сделала? Ох, хотела бы я знать. Хотела бы я знать.
Дверь неожиданно отворилась, впустив бодрящий ручеёк холода, и на пороге вырос Радоглаз.
— Господи, святый, Делия! — он схватился за грудь, а на выкате глаза, казалось, теперь заняли всё пространство на лице. — Это ты?
Он, прихрамывая, бросился ко мне, охая и причитая.
Язомир встрепенулся и обернулся к нам с Радостным глазом.
— Я к тебе за советом, Радоглаз, — выбираясь из холодных с улицы объятий, сказала я.
— Боже мой, Боже мой! Иллу с тобой был здесь только несколько дней назад, — хлопнул себя руками по бедрам Радоглаз.
— Угомонись, наконец. Не надо Иллу знать об этом, — криво улыбнулась я.
Язомир не выдержал и сказал:
— А говорила, не его девчонка, тьфу. Никому доверять нельзя!
— Никому, Яз, никому, — невесело поморщилась, — Только я не его девчонка.
— Как не его, — Радоглаз смешно растерялся.
— Да потому что я ещё не его девчонка! — воскликнула я, сделав ударение на «ещё». — И для меня это всё в потенциально возможном, но не несомненном будущем!
Радоглаз потряс головой, а Язомир протянул:
— Вон оно что! А я-то тебе тут наболтал…
— Я за этим и пришла, Яз, так что спасибо тебе большое, и с меня портал, — пообещала, благодарно коснувшись его руки.
— Точно?
Я кивнула. Язомир заметно повеселел и снова отвернулся к печке.
— Так, что же ты тут делаешь? — спросил Радостный глаз.
Я показала подбородком на дверь, и смотритель, прихватив большой жилет на овчине, вытолкал меня из дома на улицу.
Вставало солнце, согревая заиндевелый лес. Я выдохнула пар, и он золотистым облачком поднялся в небо.
— Не время играться, Делия, — неожиданно серьёзно и требовательно сказал Радоглаз, накидывая жилет мне на плечи. — Что ты здесь делаешь?
— Я и сама не знаю, честно говоря. Все мои близкие, да и мой разум, говорят мне, что я должна бежать. Брат, вон, в Китай даже предлагает. А я, как крыса на дудочку, сюда иду. Может, я сошла с ума? Скажи мне, Радоглаз? Что мне делать?
— Так ты…? — он посмотрел на меня внимательно исподлобья, — Ты знаешь, что произошло?
— Не совсем. Я знаю, что что-то произойдет. Но что именно, мне не известно. Никто не говорит мне. И Иллу не сказал. Он настаивал, чтобы я не возвращалась.
— Конечно, — прошептал Радоглаз. — Но ты вернулась и теперь… — он помолчал немного и спросил: — Что ты хочешь узнать? Мне известно не так много.
— Я только хочу знать, что произошло, и как это исправить.
— Уверена, что хочешь именно этого?
Радоглаз был непривычно строг и серьёзен, лишившись привычной шепелявости. Абсолютно.
— Почему так спрашиваешь? — я непонимающе съёжилась под его взглядом.
— Потому что вижу, — почти грозно сказал Радоглаз. — Тебе ведь сейчас не это нужно, — он покачал головой, а мне стало почти страшно. — Ты ведь хочешь только одного, — глаза Радоглаза заглядывали внутрь, вынимая что-то маленькое, скрытое и кукожистое наружу, — и тебе все равно, что случится после.
Рядом со мной разорвался снаряд. Наверное. Потому что то, что медленно сказал Радоглаз сейчас, ослепило меня. И оглушило одновременно.
— Нет, Раду. Нет-нет-нет! Я не… — он видел меня несколько дней назад…
Или да? Я в ужасе смотрела на Радоглаза. Чего я хочу на самом деле? Какова моя цель в действительности? Что я собираюсь совершить? И кому это принесёт счастье? Кто получит главный приз? А кто потеряет всё?
Мои глаза расширились, а из легких разом вышел вон весь воздух. Я с трудом ухватилась за перильца и опустилась на крыльцо.
— Чёрт… — я, кажется, не могла теперь даже говорить.
Как же мне удалось быть такой недалекой, низкой? Такой… пустышкой, такой эгоисткой и такой… Подходящими находились только совсем нецензурные слова.
Я ведь теперь, смирившись с тем, что моя участь предрешена, почти не думала в этой истории об Иллае. Вернее думала, но как о причитающейся мне награде. Моё самолюбие тешило, то, что он, красивый, мужественный, сильный, настоящий хранитель стихий любит меня. Фактически принадлежит мне. И всё, чего я, оказывается, в действительности хотела — это, чтобы он был моим. Невзирая, или, напротив, из-за моей прошлой неудачи, когда мне не удалось убедить его в том, что я пришла помочь, и он не поверил мне. Чтобы он любил меня. И, конечно, меня приводило в безудержный восторг то, что он ждёт и ищет меня. И я хотела испытать эту любовь в полной мере!
А после это было бы очень впечатляюще совершить маленькое быстрое безрассудное геройство, прикрываясь красивыми лозунгами. Раз — и всё, я даже не успею напугаться. Но перед этим я рассчитывала, хоть и не говорила себе самой об этом прямо, что мы проведём вместе то самое, незабываемое время, о котором он упоминал.
Неужели, я настолько не уверена в себе, что подсознательно желаю, чтобы всё закончилось именно так? Или, скована привычным стереотипом, что за маленьким счастьем непременно следует чудовищное возмездие — этой страшной установкой, вписанной в нас религиозными культами и вплетённой за тысячелетия в наши ДНК?
Хороша же я. Ведь именно это и пытался сказать мне Данька. Почему же они не сказали мне раньше, не остановили? Я же веду себя как ослепленная химией инстинкта самка человека. Фу же! И все люди вокруг понимали эту правду оббо мне всегда? Я обхватила голову руками.
— Я хочу умереть прямо сейчас.
— Боюсь, это не так трудно устроить, — всё ещё строго произнес Радоглаз.
О, Господи, я — чудовище. И они не сказали, потому что я всех убеждала, что я взрослая и знаю, что делаю, и сама без них разберусь. А ведь это была их высшая степень веры в меня — позволить мне совершать мои ошибки, веря, что я вовремя остановлюсь и сделаю правильный выбор? О, Господи, я ужасна…
— Раду? — Жалобно простонала я. — Неужели я такая? — я смотрела на него с мольбой, в надежде, что он опровергнет догадку.
— Я рад, что ты понимаешь, — Радоглаз неожиданно смягчился и сел рядом со мной на крыльцо. — Значит, всё ещё совсем не плохо, — он похлопал меня по плечу.
— Но я действительно хочу помочь, — пролепетала я. — Самый первый порыв был защитить, закрыть, не позволить обидеть. И, знаешь, — я всё чаще хлюпала носом, — У меня ведь в действительности-то и не было выбора, как поступить. Я просто знала, что сделаю это, потому что они сказали, что это и есть — моя судьба, — я незаметно утерла нос рукой, подняв на Радоглаза влажные глаза. — Я даже не рассматривала вариант, что поступлю иначе.
Он подал мне бумажную салфетку, и я хмыкнула, вытирая мокрое лицо.
— Вы тоже делаете платочки из бумаги?
— А, — махнул рукой, — это у вас подсмотрели, — неожиданно тепло засмеялся. — Не плачь, глупая, они оба тоже в этом виноваты.
— Так ты знаешь?
Радоглаз кивнул.
— Им не следовало… И Бадра тоже… — он покачал головой, глядя по отечески добро, — Не надо было. Твоё сердце отозвалось. Все же и так знали, что ты влюблена в Иллу с самого начала. А это для тебя стало, как команда к пуску. А уж как тяжело сердце унять я понимаю, — он тихонько посмеялся еле слышным кудахтающим смехом и добавил, растянув слова, — Девичье сердце. Оно, как костер Светлой ночи, может сжечь всё вокруг и себя само.
— Кажется, моё оказалось напалмом, — горько пробормотала я. И подумала о моих бедных родителях, о чудовищно измотанном Иллае, О Бадре, Радоглазе и всех остальных людях, кто был просто добр ко мне. У них тоже есть сердце, чтобы переживать. Всё это было ужасно. — Что же мне теперь делать? — прижалась к Радоглазову плечу.
— Думаю, что и планировала. Только теперь ты будешь стараться сделать это немного иначе.
— Ты же не думаешь, что я стала бы добиваться от него ответного чувства? Нет? — Я смотрела на смотрителя с мольбой. — Или пытаться влюбить в себя. И мы расстались в прошлый раз так, что, думаю, он и не захочет больше меня видеть. Разве мне не удалось тогда что-то исправить?
Радоглаз покачал головой, по-лягушачьи моргнув своими добрыми на выкате глазами.
— Не думаю, что ты стала бы делать все это специально, — тихо сказал он.
— Но, что же сейчас делать?! — я уронила голову на колени, обхватив их руками.
— Утро вечера мудренее, — Радоглаз погладил меня по торчащим лопаткам.
— Сейчас как раз и есть утро, — гулко пробормотала я из коленок. Мне за шиворот упала холодная капля, и я резко распрямилась поёжившись. Солнце растопило иней на крыше, и теперь крупные блестящие водяные бусины нарядно блестели по периметру всего дома.
— Пойдем, дитяшка. Я знаю, чем тебя успокоить, — улыбнулся Радоглаз.
— Не надо! — я поспешно выставила вперёд руку, прекрасно понимая, что он имеет в виду. — Я сама! А то следующее утро и впрямь наступит внезапно.
— Ну, уж не настолько, — Радостный глаз сотрясался всем телом, поднимая меня с крыльца.
— И мне опять требуется душ, — вздохнула, понимая, что вся моя затея в целом, совершенно, глубоко и полностью безнадёжна.
— Будет тебе душ, — ласково пообещал Радоглаз, а у меня по сердцу заскребло звериными когтями.
Я поплелась в дом, мысленно благодаря смотрителя. Он в самом деле оказался мне хорошим другом. Отчего-то я не получила такую затрещину от кого-то ещё. А ведь он только направил мои мысли в нужное русло, и даже не говорил открытым текстом, как Даня. А сработало почему-то именно это. Я шагнула в дом, краем глаза заметив сизый шарик, мелькнувший рядом с крыльцом.