Вот уже скоро как четверо суток средства массовой информации поставляют в медийное пространство стэндапы и репортажи с мест преступлений, из Кристансборга, из управления полиции и экспертно-криминалистического отдела. Повсюду мелькают фотографии трех убитых женщин и Мартина Рикса, испустившего дух на покрытой щебенкой дороге в садовом товариществе. Интервью со свидетелями, соседями, родственниками, высказывания экспертов и их оппонентов, а также полицейских чинов – в первую очередь Нюландера – вновь и вновь оказывающегося перед микрофонами, часто в параллель интервью министра юстиции. И к тому же продолжает раскручиваться история с Розой Хартунг, потерявшей дочь, а теперь еще и вынужденной терпеть унижения из-за слухов о том, что расследование якобы не доведено до конца и дело, возможно, так и не раскрыто. Правда, журналисты в новостных редакциях стали прозревать и вроде бы понимают, что уже повторяются, так что теперь в основном на все лады гадают, когда же в очередной раз произойдет неслыханное злодеяние.
Начиная с пятницы, Хесс и Тули́н недосыпали. Вызванные убийством в садовом товариществе эмоции не то чтобы улеглись, но притупились в связи с необходимостью заняться черновой работой. Вечными опросами и допросами, телефонными разговорами, сбором информации об Урбанпланен и садовом товариществе, а также выяснением родственных и любовных связей Йесси Квиум. Шестилетнюю ее дочь, к счастью, не увидевшую мать мертвой, направили на обследование, и врачи выявили, что девочка забита, недоедала и что против нее предпринимались действия насильственного характера, а говоря попросту, ее поколачивали. Один психолог, не отвлекаясь на другие темы, поговорил с ней только о том, какие чувства она испытывает, узнав о смерти матери. И написал в заключении, что искренне порадовался умению маленького ребенка так точно и убедительно выражать свои горестные чувства. Этот факт, несмотря на прочий негатив, давал надежду на то, что девочка выправится. Тем более что родные бабушка и дедушка Оливии, проживающие в Эсбьерге, с большим удовольствием взяли ее к себе на воспитание. Впрочем, им придется немного подождать, пока дело об опеке не будет рассмотрено в соответствующих инстанциях. И еще: благодаря вмешательству Тули́н и девочку, и бабку с дедом удалось оградить от назойливого внимания журналистов, только и мечтавших о случае сообщить публике последние новости о Каштановом человеке.
Тули́н страшно возмущает, что пресса таким образом демонизирует убийцу, потому как в первую очередь была более чем уверена, что он-то как раз и заинтересован в нагнетании атмосферы страха, а ажиотаж вокруг этой истории, не исключено, даже вдохновляет его на новые преступные деяния. Генц и его эксперты пахали круглыми сутками, но пока что никаких реальных результатов их усилия не принесли. Ничего не дал и тщательный анализ сообщения преступника, поступившего на мобильный телефон Николая Мёллера, и ни одно из свидетельских показаний не позволяло заподозрить кого-либо в слежке за Йесси Квиум ни в Урбанпланен, ни в тот день в торговом центре, хотя Хесс с Тули́н побывали там снова, чтобы еще раз просмотреть записи с камер видео-наблюдения. В общем, как и в случае с убийством Лауры Кьер и Анне Сайер-Лассен, им не удалось отыскать ни одного следа преступника, словно все их и вправду смыло дождем.
Были, впрочем, данные судебно-медицинской экспертизы, свидетельствовавшие, что Йесси Квиум умерла примерно в один час двадцать минут ночи. Для ампутации использовался тот же инструмент, что и в двух других случаях. И еще стало известно, что производилась она при жизни жертвы – во всяком случае, что касается рук. Ну и, разумеется, экспертиза подтвердила, что отпечатки пальцев на маленькой фигурке каштанового человечка, обнаруженного на сей раз во рту жертвы, принадлежат Кристине Хартунг. И еще следствие пришло к единому мнению, что анонимные заявления по поводу всех трех убитых женщин написаны одним и тем же лицом. В то же время никто из сотрудников муниципалитета не смог оказать сыщикам действенной помощи, а изучение электронных посланий и их таинственной связи с иностранными серверами не вывели следствие на отправителя. И, словно подчеркивая безвыходность ситуации, Нюландер распорядился приставить охрану к включенным в шорт-лист женщинам, в адрес которых также поступили анонимные заявления с аналогичными обвинениями, а также приказал всем своим сотрудникам привести себя в полную боевую готовность.
Да и вообще события последних дней повлияли на настроения в управлении. Как сыщик Мартин Рикс, возможно, и не являлся светочем разума, но как сотрудник, за шесть лет всего лишь дважды не явившийся на службу, он стал такой же неотъемлемой частью ведомства, как и изображение булавы над главным входом в его здание. Более того, выяснилось, что Мартин был обручен, и эта новость большинство его коллег просто-напросто ошарашила. Вчера в двенадцать часов в управлении провели минуту молчания в память Рикса, и молчание это стало весьма красноречивым. Коллеги не скрывали слез, и следственная бригада еще теснее сплотила ряды, как всегда бывает, когда полицейский погибает при исполнении служебных обязанностей.
Для Тули́н же и Хесса самый главный вопрос заключался в том, каким образом преступнику удалось обвести их вокруг пальца в ночь убийства. Они устроили засаду в Урбапланен, но он узнал об этом. По каким каналам, Тули́н не ведала, однако случилось так, как случилось. Затем преступник наведался в садовое товарищество, что имело бы смысл, если б ему заранее было известно, что Йесси Квиум с дочерью провели там неделю прошлым летом и потому, возможно, и теперь находились в том же домике. Эсэмэска Николаю Мёллеру отправлена еще до убийства, а если быть совсем точным, в ноль тридцать семь с телефона с незарегистрированной сим-картой откуда-то из товарищества, и это было еще более страшным открытием. Отправляя сообщение, убийца был уверен, что оно вынудит сбитого с толку неверного супруга отправиться в Урбанпланен и, соответственно, оказаться в руках полиции. Все это убеждало Тули́н, что целью преступника как раз и было заставить их признать себя проигравшими и выставленными на всеобщее осмеяние. Точно так же, как и тогда, когда он послал эсэмэску на мобильник Лауры Кьер после того, как умертвил ее. И ничего удивительного, что все это, вкупе с отсутствием реальных результатов огромной работы стольких людей, и привело вчера вечером к жесткому разбору полетов у Нюландера.
– Какого дьявола ты трусишь? Почему ты запрещаешь нам допросить Розу Хартунг? – Хесс вновь настаивал, что убийства так или иначе связаны с министром соцзащиты и исчезновением ее дочери. – Какой смысл рассматривать эти два дела порознь? Отпечатки пальцев на трех каштановых человечках – самое убедительное из всех возможных доказательство, что дела связаны между собой. И это еще не конец истории. Сперва он отчленил одну кисть, потом – обе, а теперь еще и ступня добавилась. И что, по-твоему, преступник собирается сделать в следующий раз? Да ведь это даже ежику понятно! Роза Хартунг – либо ключ ко всему, либо возможная цель.
Однако Нюландер, сохраняя полное спокойствие, вновь и вновь повторял, что уже допрашивал министра, у которой, кстати сказать, есть и другие проблемы.
– Какие еще проблемы? Ничего важнее этой у нее и быть не может!
– Расслабься, Хесс.
– Да я просто спросил.
– По данным спецслужб, за последние пару недель неизвестный или неизвестные прислали ей несколько сообщений с оскорблениями и угрозами.
– Что-что?
– И ты даже не подумал нас об этом предупредить? – вмешалась в перепалку Тули́н.
– Нет, потому что никакой связи с делами об убийствах это не имеет. Вот последний случай. Как утверждает спецслужба полиции, двенадцатого октября на радиаторе министерского автомобиля намалевали надпись с угрозами – в тот момент, когда преступник, по всей вероятности, уже преследовал Анне Сайер-Лассен.
В общем, встреча закончилась скандалом. Хесс с Нюландером расстались чуть ли не врагами, и Тули́н оставалось только попытаться избавиться от ощущения, что подобное выяснение отношений весьма однозначно характеризует ситуацию с расследованием.
Дождь наконец-то перестал раздражать Найю, но лишь потому, что она вошла в крытую галерею, в конце которой и располагается квартира 37С. По обе стороны от двери возвышается куча банок с краской, лаком и растворителем, а проход загораживает какой-то агрегат, используемый, как решила Тули́н, для циклевки полов.
– Так это тебе он названивал насчет полов? – спрашивает невысокого росточка пакистанец, только что подошедший по галерее вместе с маленьким кареглазым мальчиком. На пакистанце кричащий оранжевый дождевик, как будто он собрался прямиком в Гуантанамо[30], однако садовые перчатки и мешки для мусора у него в руках свидетельствуют, что он намеревается просто убрать с территории комплекса опавшие листья.
– Здо́рово, что ты профессионал, а то у этого парня руки что крюки, хотя сам-то он считает себя Строителем Бобом. До которого ему далеко, как до луны… А ты знаешь Строителя Боба?
– Ну… да.
– Правильно, что он решил продать квартиру. Здесь ему не место. Но для этого ее надо привести в порядок. Ну да, я, конечно, покрасил стены и потолки, потому что сам он лопату от кисти отличить не может. Но уж полы я ему циклевать не стану. Да и сам он такими глупостями заниматься не будет.
– И я не буду. – Найя, чтобы отделаться от собеседника, показывает ему свой полицейский жетон, но тот, слегка озадачившись, остается на месте и смотрит, как она стучит в дверь.
– Так, значит, ты не квартиру покупаешь? Выходит, пока все по-старому остается…
– Нет. А ты не знаешь, Строитель Боб дома?
– Посмотри сама. Он дверь никогда не запирает. – Пакистанец слегка оттесняет Тули́н в сторону и толчком плеча открывает незапертую дверь. – Вот еще тоже проблема… Ну кому, скажи на милость, здесь, в Парке Одина, взбредет в голову не запирать свою квартиру? Я ему говорил, а он отвечает, что у него, видишь ли, красть нечего, так что ему все одно, но… Аллах акбар!