– Нам надо вернуться в министерство. Ребята нашли дела, которые нужно проверить.
Найя открывает машину брелком сигнализации, но Хесс все так же стоит на дожде.
– Министерство нам ни к чему. В тех делах, на которые нас вывел преступник, мы его следов не найдем. Ты разве не слышала, что сказал Беккер?
– Я слышала, как психопат отбарабанил заготовленную речь, и видела, как ты взбеленился. И только.
Тули́н открывает дверцу, залезает в машину и швыряет пистолет и другие вещи Хесса на сиденье рядом с собой. Она смотрит на часы на приборной доске и понимает, что они вернутся в город, когда уже совсем стемнеет, и ей снова придется просить деда побыть вечером с Ле. Хесс едва успевает поставить ногу на пол возле переднего пассажирского кресла, как она заводит мотор и резко выворачивает на дорогу.
– Беккер знал, что мы приедем. Он ждал этого с тех пор, как его осудили. Он знает, кого мы ищем, – говорит Хесс, захлопывая дверцу.
– Да нет же, ни фига он не знает. Беккер всего-навсего извращенец, что-то там прочитавший в телетексте. Он просто спровоцировал нас и потроллил, а ты купился на его штучки. Ты о чем вообще думал, черт побери?!
– Он знает, кто похитил ее.
– Да ни хрена подобного! Линус Беккер сам ее и похитил. Всему миру известно, что девочка мертва и похоронена. И только ты еще этого не уразумел. Какого дьявола ему признаваться в убийстве, если он его не совершал?
– А такого, что он вдруг понял, кто это сделал. Тот, чью вину он охотно взял на себя, потому как в его больной башке утвердилась мысль, что он стал частью великого замысла. Тот, кем он восхищался, на кого смотрел снизу вверх. А на кого равнялся Линус Беккер?
– Да ни на кого! Малый свихнулся. И единственное, что его интересует, так это смерть и разрушение.
– Точно. То есть тот, кто мог дать ему желаемое. То есть то, что Линус Беккер, наверное, отыскал в архивных фотографиях.
Смысл сказанного Хессом наконец-то доходит до Тули́н, и она резко бьет по тормозам и только в самый последний момент избегает столкновения с огромной фурой, на полной скорости несущейся к основной магистрали. Вслед за грузовиком проносится мимо длинный ряд легковушек. Тули́н замечает на себе взгляд Хесса.
– Жаль, что я сорвался. Это, конечно, неправильно. Но если Линус Беккер лжет, значит, по-прежнему никому не известно, что случилось с Кристине Хартунг. И никто не знает, жива ли она.
Найя не отвечает. Она заводит машину, прибавляет ходу и набирает номер на мобильном. Версия Хесса не лишена логики. К ее досаде, Генц отвечает не сразу. Связь неважная: он, кажется, в дороге.
– Привет! Почему вы трубу не берете? Как прошла беседа с Беккером?
– Я как раз поэтому и звоню. У тебя есть доступ ко всем фото, которые он нарыл в архиве?
Генц удивлен.
– Наверное, есть. Но я сейчас еще уточню. А почему спрашиваешь?
– Позже объясню. Нам надо узнать, какие конкретно фотографии вызывали у Беккера наибольший интерес. Возможно, таким образом мы вычислим его предпочтения. То есть надо составить список тех фото, которые он чаще всего просматривал. И, может быть, перепостил в своем компе. Мы думаем, там могут остаться кое-какие следы, важные для нас. Сделайте это как можно скорее. Но так, чтобы Нюландер об этом не пронюхал. Ладно?
– Ладно. Я свяжусь с айтишниками, как только вернусь. Но может, лучше подождать, пока не выяснится, прав ли Янсен?
– А Янсен-то здесь при чем?
– Разве он не звонил?
Тули́н чувствует, как внутри нее нарастает беспокойство. Она и думать забыла о Янсене после короткой встречи с ним сегодня утром, когда они выходили из кабинета Нюландера. Вид у Янсена был – краше в гроб кладут. Да и сам он был замкнут и молчалив, и она даже почувствовала облегчение, увидев, как Нюландер пригласил его на беседу, и понадеялась, что тот сумеет уговорить подчиненного отправиться домой. Но, судя по словам Генца, этого не случилось.
– С чего бы Янсену звонить?
– Насчет одного адреса в Южном порту. Я совсем недавно слышал по полицейскому радио, как он просил о подкреплении: Янсен предполагает, что в этом месте находятся подозреваемые.
– Что за подозреваемые? Янсен вообще этим делом не занимается.
– Вот как? По-моему, ему это неизвестно… Он организовал облаву по адресу, где, как считает, находятся убийцы.
87
Тим Янсен сидит на переднем сиденье служебного автомобиля. Проверив, сколько патронов в магазине, он со щелчком вставляет его обратно в свой «Хеклер и Кох». До прибытия подкрепления осталось не менее десяти минут, но это его не расстраивает, ведь он никогда и в мыслях не держал дожидаться подмоги. Убийца Рикса, возможно, дома, а Янсен всегда предпочитал проводить очную ставку или первый допрос в отсутствие коллег. Но теперь они, по крайней мере, знают, где он находится, – так, на всякий случай, если вдруг у него возникнут осложнения. Зато потом, когда ему придется давать объяснения, почему стал действовать в одиночку, он сможет просто сказать, что ситуация внезапно изменилась до прибытия подкрепления.
Янсен вылезает из машины, и его сразу бьет по лицу холодный ветер. В старой промышленной зоне в Южном порту смешались эпохи: здесь и высокие пакгаузы, и новые склады для индивидуального хранения вещей, и свалки, и несколько современных многоэтажных жилых домов, и все это втиснуто в весьма ограниченное пространство района. Ветер гоняет по пустынной дороге мусор и песок, и Янсен направляется прямиком к переднему строению.
Выходящее фасадом на улицу двухэтажное здание легко принять за обычный жилой дом, но, подойдя ближе, он замечает на давно не знавшей ремонта стене остаток таблички, указывающей, что когда-то здесь располагалась промышленная скотобойня. Окошко магазина и остекленная часть двери завешаны с внутренней стороны кусками черной материи, чтобы с улицы никто не мог туда заглянуть. Однако Янсен проходит дальше к въезду во двор. Совсем рядом располагается длинное строение, служившее, по-видимому, в свое время забойным цехом, если судить по эстакаде, ведущей к ряду ворот в самом здании, через которые осуществлялась погрузка и разгрузка. Еще дальше бойню окружает небольшой садик с поваленным штакетником и тремя-четырьмя фруктовыми деревьями, которые ветер того и гляди вырвет с корнем из земли. Янсен снова оглядывается на магазинчик и обнаруживает дверь черного входа. На ней нет таблички с именами проживающих, однако перед нею лежит половичок и рядом стоит увядшая елка в кадке. Он стучит в дверь, а другой рукой снимает с предохранителя «Хеклер и Кох», который держит наготове в кармане.
Дни после убийства Рикса Янсен провел словно в иной реальности. Окунулся в нее сразу же, как только увидел своего неживого напарника в свете мигалок «Скорой помощи», под лай служебных собак, обследовавших темные закоулки садового товарищества. По дороге из Урбанпланен ему ничего не было известно о его судьбе, и вдруг он столкнулся с непостижимым. Сперва подумал, что мертвенно-бледное лицо никак не может принадлежать его приятелю. Что смерть ни за что бы не могла низвести Рикса до безжизненной оболочки, распластавшейся у него под ногами. Однако случилось то, что случилось. И хотя следующие несколько часов Янсен все ожидал, что Рикс снова объявится и начнет выговаривать кому-то из оперов за то, что ему пришлось так долго пролежать на щебенке, чуда не произошло.
Они стали напарниками по воле случая, но в памяти Янсена отложилось, что с самого первого дня они оказались настроенными на одну волну. Рикс обладал ровно теми качествами, которые позволяли Янсену терпеть его рядом с собой. Он не был шибко умен, в разговоре долго подбирал слова, да и вообще многоречивостью не отличался. Но при этом был чрезвычайно вынослив и верен тем, кому симпатизировал. Кроме того, Рикс питал здоровое недоверие ко всем и вся, наверняка потому, что в детстве натерпелся унижений, и Янсен с ходу разобрался, каким образом можно использовать заложенные в Риксе качества. И если Янсена можно было назвать мозговым центром их мини-коллектива, то Рикс олицетворял его физическую крепость. И еще их объединяла вполне естественная ненависть к начальникам, адвокатам и прочим кабинетным крысам, общим для коих было то, что они ни фига не смыслили в оперативной работе. Вместе напарники посадили за решетку столько рокеров, чурок, домашних террористов, насильников и убийц, что наверняка заслужили и повышенной зарплаты, и других поощрений на все оставшееся до пенсии время службы. Но не так устроено наше общество. Жизненные блага распределяются, увы, несправедливо. Они часто об этом говорили, обмывая так и не доставшиеся им награды в барах и ночных клубах, пока не надирались до бесчувствия или не решали заглянуть в какой-нибудь бордельчик на Внешнем Эстербро.
Теперь всему этому настал конец. И единственной благодарностью Риксу стала табличка с его именем на стене памяти в здании управления рядом с именами других полицейских, погибших при исполнении служебных обязанностей. Янсен был далеко не сентиментален, но табличка эта весьма сильно подействовала на него, когда сегодня утром, снова выйдя на работу, он увидел ее, проходя по дворику с колоннами. А перед этим двое суток Янсен провел дома. В ночь убийства друга он был слишком подавлен и ничем не мог помочь коллегам, кроме как сообщить о произошедшем лучшей половине напарника. А позднее, проснувшись посреди ночи, жена обнаружила его сидящим в полной прострации в темной застекленной веранде их дома в Ванлёсе. На другой день супруга отправилась с детьми к кому-то на день рождения, а сам Янсен остался собирать икеевские полки, томившиеся в ожидании этого момента в комнате мальчишек. Однако в инструкции разобраться ему не удалось, и примерно в половине одиннадцатого он откушал первую порцию белого вина. Жена и дети возвратились домой ближе к вечеру и нашли его в сарайчике в задней части сада, где он залакировывал вино водкой и «Ред Буллом». Когда же позднее Янсен проснулся на полу, он сразу понял, что ему необходимо немедля вернуться на работу.