Однако на работу он вышел только в понедельник. В управлении царила рабочая суета, коллеги с сосредоточенными лицами сочувственно кивали ему. Нюландер, разумеется, не разрешил ему вернуться в следственную группу, и тогда Янсен, собрав несколько товарищей в раздевалке, попросил их сообщить ему, если вдруг появятся новости, позволяющие выйти на след убийцы. Кто-то сразу отверг его просьбу, но кто-то и согласился, также считая, что в гибели Рикса виноваты Хесс и Тули́н, провалившие задание. Да и началось-то все с того, что кто-то из них двоих – скорее всего, Хесс – выдал прессе тайну следствия. И потом, сомневаться в результатах расследования дела Кристине Хартунг – это все равно что ставить под сомнение честное имя коллег, а теперь еще и глумиться над памятью Рикса.
К сожалению, до того как большинство оперов вызвали в Министерство соцзащиты, никаких подвижек в расследовании не произошло. А у самого Янсена поручений считай что вообще не было, и потому он взял служебный автомобиль и отправился в Греве. По дороге купил в магазинчике шесть пива в упаковке, выпил два из них и только потом постучал в дверь маленькой квартирки на первом этаже дома рядом со станцией электрички, где жил Рикс. Невеста Рикса, вся в слезах, пригласила его войти. Янсен даже не отказался от предложенного ею чаю, но тут из министерства позвонил один из оперов. Он сообщил, что в просмотренных материалах есть несколько дел, касающихся людей, которые имели веские причины ненавидеть государство, систему, министра соцзащиты и вообще чуть ли не весь мир. Оперативник зачитал выписки из этих дел, и одно из них показалось Янсену многообещающим, так как мотив в нем был гораздо серьезнее, нежели в других случаях. Убедившись, что Хесс и Тули́н еще не проинформированы о находке, он закончил разговор, попросил прощения у невесты Рикса и отправился в Южный порт по адресу, где проживали подозреваемые.
– Кто там? – прозвучал вопрос из-за двери.
– Полиция! Откройте!
Янсен нетерпеливо стучит в дверь, а другой рукой сжимает в кармане рукоятку пистолета. Наконец дверь открывается, и из-за нее выглядывает испуганное морщинистое лицо. Янсен подавляет вздох разочарования. Из квартиры тянет сигаретным дымом и дешевой едой.
– Мне надо поговорить с Бенедикте Сканс и Асгером Неергором.
Имена из материалов министерства сообщил Янсену звонивший ему оперативник. Однако старуха качает головой.
– Они здесь больше не живут. Уже полгода как переехали.
– Переехали? Куда?
– Понятия не имею. Мне об этом не докладывают. А что случилось?
– Ты одна здесь живешь?
– Да, но я не помню, чтобы мы были на «ты».
Янсен медлит секунду. Да, совсем не этого он здесь ожидал. Закашлявшись, старуха плотнее запахивает дырявый кардиган, чтобы ее не продуло.
– Я могу чем-нибудь помочь?
– Да нет, вряд ли. Прошу прощения за беспокойство. До свидания!
– До свидания! До свидания!
Янсен отходит от двери, и старуха запирает ее. Он же пребывает в растерянности, не зная, что теперь предпринять. Ответ хозяйки дома его огорошил. По-хорошему, ему сейчас надо в тепло, в машину, и позвонить коллеге в Министерство соцзащиты… Но тут взгляд его падает на окошко на втором этаже – перед ним с потолка свисает мо́биль. Мобиль с маленькими птичками, такие вешают над детской кроваткой. Да не могло его там быть, если старуха права и Бенедикте Сканс и Асгер Неергор давно съехали отсюда.
Янсен снова стучит в дверь, и на сей раз гораздо громче. Когда карга наконец-то открывает, он сразу проходит мимо нее в квартиру и достает пистолет. Старуха возмущенно кричит. Янсен идет прямиком в кухню, а потом и в гостиную, где, собственно, в свое время и располагался торговый зал магазинчика. Убедившись, что гостиная пуста, возвращается к ведущей на второй этаж лестнице, где теперь стоит старая ведьма и загораживает проход.
– Отойди!
– Там ничего нет. Вы не имеете права…
– Заткнись! И дай пройти!
Янсен отталкивает каргу и стремглав поднимается наверх, слыша за спиной ее жалобные вопли. Подняв пистолет, ударом ноги распахивает дверь помещения на втором этаже, держа палец на спусковом крючке. Первые две комнаты оказываются спальнями, последняя – детской.
Над кроваткой мирно висит мобиль, однако больше в комнате ничего нет – неужели он ошибся? Но тут Янсен замечает за дверью изрисованную стену – и мгновенно понимает, кто погубил Мартина Рикса.
88
Стемнело. В это время суток последние машины, как правило, покидают промзону в Южном порту. Но не сегодня. Перед обшарпанными зданиями, когда-то служившими цехами одной из крупнейших в Копенгагене скотобоен, толпятся полицейские и криминалисты, точно муравьи, снующие взад и вперед со своими спецчемоданчиками. На улице выстроились в ряд автомобили, а в окнах выходящего на нее фасадом дома виден резкий свет установленных техниками софитов. Хесс поднимается в комнату на втором этаже и слышит то плач старухи, которую допрашивают в гостиной, то короткие приказы, то звуки шагов, скрипучие голоса по рации, но в первую очередь спор стоящих у двери Тули́н и Янсена.
– Кто дал тебе наводку на этот адрес?
– А кто сказал, что мне дали наводку? Я, может, просто мимо проезжал.
– Какого черта ты тогда не позвонил?
– Кому – тебе и Хессу? И что, это что-нибудь изменило бы?
Фотография сделана, наверное, года два назад. Стекло запылилось, но она обрамлена красивыми черными планочками и лежит на подушке в детской кроватке рядом с пустышкой и локоном тонких белесых волос. Молодая мать стоит рядом с кувёзом[32] и держит на руках завернутого в пеленку ребенка, улыбаясь в объектив камеры. Улыбка, однако, у нее вымученная – усталая и, видно, стоившая ей немалых усилий. Поскольку на женщине помятый больничный халат, Хесс предполагает, что снимали ее в больнице вскоре после родов. Да, а вот в глазах женщины улыбка отсутствует. Взгляд у нее какой-то настороженный, отчужденный, словно ей только что всучили ребенка и она старается сыграть роль, к которой совершенно не подготовлена.
Нет никакого сомнения, что женщина на фото – это та самая миловидная медсестра с серьезным взглядом, которую они встретили в детском отделении Центральной больницы, когда беседовали с Хуссейном Маджидом о Магнусе Кьере и Софии Сайер-Лассен. С тех пор как была сделана фотография, волосы у нее отросли, лицо стало старше, а улыбки как не бывало. Но это точно она, и Хесс ломает голову, пытаясь отыскать связь между медсестрой и преступлением.
На пути из «принудиловки» беседа с Линусом Беккером, словно злокачественная опухоль, не давала ему покоя. Сидя в машине рядом с Тули́н, он только и думал о том, как им выйти на след преступника, используя архивные фотографии, к которым Беккер получил доступ, взломав сервер экспертно-криминалистического отдела. Но тут стали поступать новости. Сперва позвонил Генц, а потом – один из оперов, работавших в министерстве, который теперь направлялся в Южный порт на подмогу Янсену. Не нужно было обладать богатым воображением, чтобы догадаться: кто-то из коллег, изучавших документы в министерстве, предупредил его. Хотя сейчас этот факт уже не имел особого значения на фоне успеха, которого следствию удалось добиться благодаря находке дела Бенедикте Сканс и ее сожителя.
– Что удалось выяснить? – Нюландер только что прибыл, и дискуссия с Тули́н, к явному облегчению Янсена, прервалась.
– Жилье арендует Бенедикте Сканс, двадцати восьми лет, медсестра Центральной больницы. Полтора года назад у нее с сожителем по решению копенгагенского муниципалитета изъяли ребенка, которого передали на воспитание в приемную семью. И тогда Бенедикте Сканс подала иск к администрации и обратилась к прессе с нападками на министра соцзащиты за призывы к местным властям чаще пользоваться правом изъятия детей у пренебрегающих своими обязанностями родителей.
– Ты имеешь в виду Розу Хартунг?
– Да. СМИ наживу заглотили, но журналисты быстро сообразили, что для изъятия ребенка из семьи имелись все основания, и предали историю забвению. Однако Бенедикте Сканс и ее сожитель ее не забыли, тем более что вскоре их ребенок умер. Сканс госпитализировали в закрытую лечебницу, откуда она вышла только в конце весны этого года. Ее восстановили в прежней должности, и они вместе с сожителем вернулись сюда, но, как ты увидишь по вырезкам на стене, вовсе не для того, чтобы забыть о произошедшем.
Хесс к их разговору не прислушивается – он рассматривает найденные материалы. Большинство их известны ему по копиям документов из хранящихся в копенгагенском горсовете, которые один из оперативников захватил с собой из министерства. Молодые годы Бенедикте Сканс, проведенные в Тингбьерге, исчерпывающе характеризуют такие ключевые слова, как «гашиш», «ночная жизнь» и «незаконченное обучение на продавца одежды». В двадцать один год она поступила в медицинский колледж в Копенгагене, который и окончила с приличными оценками, получив диплом медсестры. Тогда же встретилась со своим возлюбленным, Асгером Неергором, который учился вместе с ней в средней школе в Тингбьерге, только двумя классами старше. Асгер за это время отслужил в бронетанковом полку в Слагельсе и даже побывал в командировке в Афганистане. В конце концов они обустроили совместное жилье в одном из зданий бывшей скотобойни. Бенедикте Сканс устроилась на работу в детское отделение Центральной больницы, жизнь вроде бы наладилась, и они решили обзавестись ребенком. Забеременеть ей удалось не сразу, однако, когда это произошло, у нее, судя по записям куратора из муниципалитета, начались нервные срывы и появились проблемы с самооценкой. В двадцать шесть лет она родила мальчика на два месяца раньше срока, и у нее случился послеродовой психоз. Полноценной помощи от отца ребенка, по-видимому, ждать не приходилось. Так, куратор счел двадцатишестилетнего тогда солдата недостаточно зрелым и слишком замкнутым, причем временами, подзуживаемый Бенедикте, он вообще вел себя агрессивно. Муниципалы предоставили им ряд льгот, однако через полгода психическое состояние Бенедикте Сканс ухудшилось, и у нее диагностировали биполярное расстройство. Как-то раз соцработники целых две недели не могли связаться с Бенедикте и обратились в полицию. Полицейские навестили семью, и, как выяснилось, очень вовремя. Семимесячный мальчик лежал без сознания в своей кроватке, перемазанный испражнениями и рвотной массой. Налицо были все признаки недоедания. В больнице выяснилось, что у ребенка хроническая астма и аллергия на некоторые пищевые продукты, так что несколько кусочков шоколада с орехами, которые ему дали незадолго до прихода полицейских, могли оказаться для него смертельно опасными.