жинки падают во дворе в свете наружных светильников. Хесс быстрым шагом возвращается в кухню, на сей раз собираясь обследовать подсобное помещение, а потом, пройдя через дверь подсобки и другую часть дома, посмотреть, нет ли там каких-либо окон, спусков или иного, что могло бы ответить на вопрос, есть ли в здании подвал. Однако, миновав варочную плиту, Хесс останавливается. Его посещает простая мысль. Марк подходит к первому из двух белых двустворчатых шкафов, стоящих примерно в том месте, где, как он помнит по старой фотографии, находилась дверь в подвал. Открывает обе створки, но ничего, кроме пустых полок, там не находит. Тогда Хесс открывает дверцы стоящего рядом второго шкафа – и сразу видит белую дверную ручку. Полки и задняя стенка сняты, и в глубине просматриваются очертания тяжелой белой металлической двери в стене самой кухни. Хесс входит в пустой шкаф, нажимает на ручку, дверь открывается в другую сторону, и за ней оказывается спуск.
Резкий белый свет освещает пол у нижнего конца примерно трехметровой бетонной лестницы. Хесс вспоминает, до чего же он ненавидит подвалы. Подвал в Парке Одина, в гараже Лауры Кьер, в Урбанпланен, в отделе полиции в Вордингборге, а теперь вот и этот… Он снимает пистолет с предохранителя и ступенька за ступенькой начинает спускаться вниз, сконцентрировав внимание на участке пола возле лестницы. Спустившись на пять ступенек, останавливается, наткнувшись на кучу каких-то клейких скомканных пластиковых предметов. Ткнув пистолетом в кучу, догадывается, что это голубые бахилы, которые они с коллегами надевают на обувь, когда обследуют место преступления. Только вот эти бахилы уже были в употреблении, и все они заляпаны кровью. А на следующих ступеньках видны ведущие наверх кровавые следы, и заканчиваются они возле кучи бахил. Смысл увиденного мгновенно доходит до него. Он резко оборачивается, бросает взгляд наверх и видит стоящую в дверях фигуру. И, точно маятник, чуть ли не с шумом разрезая воздух, в него летит топор. Хесс успевает лишь вспомнить убитого инспектора Мариуса Ларсена – и получает удар в голову.
119
Подвал в доме его бабки по отцу был сырой, с пятнами плесени на необработанных стенах, с неровным каменным полом. Его весьма скудно освещали голые лампочки без абажуров в старых фарфоровых патронах черного цвета, свисавших с потолка на проводах с размочаленной тряпичной изоляцией. В том таинственном мире со странными помещениями и проходами царили беспорядок и неразбериха, и этот мир разительно отличался от того, что существовал наверху, за разделявшей этажи дверью.
На первом преобладали желтоватые тона. Тяжелая мебель, обои в цветах, оштукатуренный потолок, гардины – все, даже вонь бабкиных серут[58], было желтоватого оттенка. Красивая пирамидка пепла высилась в этернитовой плошке возле набивного садового стула, на котором бабка сидела в гостиной вплоть до того дня, когда ее буквально вынесли на руках к машине и отправили в интернат для престарелых. Хесс ненавидел бывать у нее, но в подвале было еще хуже, чем наверху. Там тебе ни окон, ни воздуха, никакого выхода – только шаткая лесенка, по которой он зигзагообразно поднимался в настигавшей его снизу темноте, когда возвращался из подпола с еще одной бутылкой и ставил ее потом на маленькую тумбочку возле бабкиного садового стула.
Вот точно с таким же ощущением подступающей к горлу тошноты и грозящей охватить его паники, как тогда, в детстве, Хесс очухался в подвале «Каштановой усадьбы». Кто-то жестко бьет его по лицу, и он чувствует, как кровь заливает лицо.
– Кто знает, что ты здесь? Отвечай!
Хесс полулежит на полу, прислонившись спиной к стене. А пощечинами одаривает его Генц. Он в белом пластиковом халате, и только глаза его видны между закрывающей рот забрызганной кровью маской и голубой шапочкой на голове. Защититься от пощечин Хесс не может, так как руки у него связаны за спиной чем-то вроде клейкого тейпа.
– Никто…
– Приложи сюда палец. Или я отрежу его. Давай действуй!
От толчка Генца Хесс валится, точно куль. Генц склоняется над ним.
Прижимаясь щекой к подкладке, Марк оглядывается в поисках своего пистолета, но тот валяется в нескольких метрах от него. Генц прижимает большой палец Хесса подушечкой к кнопке «touch» на мобильном телефоне. Не отрывая взгляда от дисплея, поднимается, и Хесс видит что у него в руке его мобильник. Он знает, что сейчас последует вспышка гнева, и старается соответствующим образом подготовиться к ней. Однако удар ногой по голове оказывается столь силен, что Хесс едва не теряет сознание вновь.
– Ты звонил Нюландеру девять минут назад. Наверное, еще из машины, когда остановился во дворе.
– А, да, точно… Совсем забыл.
Следует еще один удар в голову, почти в то же место, что и первый, и на сей раз Хессу приходится выплюнуть сгусток крови, чтобы не задохнуться. Он говорит сам себе, что время для шуток прошло, однако сообщенные Генцем сведения ему явно пригодятся. Так, если он подъехал к усадьбе и, опознав машину Розы Хартунг, позвонил Нюландеру девять минут назад, то уже очень скоро Бринк и экипажи быстрого реагирования из Вордингборга будут здесь. Если, конечно, снежные заносы их не задержат.
Хесс снова сплевывает и на сей раз замечает, что в лужице у него под ногами не его кровь. Он прослеживает, откуда она течет, и видит открытую рану на свисающей с операционного стола руке. На нем лежит недвижное тело Розы Хартунг; на левой руке у нее, в том месте, где раньше была кисть, размещены пластмассовые хирургические зажимы, препятствующие кровотечению. Да и на правой руке у нее вроде бы тоже глубокий надрез; впрочем, под нею поставлено синее ведерко. Хесс с трудом различает его содержимое и едва сдерживает приступ тошноты.
– Что ты сделал с Тули́н?
Генца, однако, он не видит. Мгновение назад тот швырнул мобильник на колени пытавшемуся было подняться на ноги Хессу, отошел в дальний угол помещения и чем-то там гремит.
– Генц, завязывай с этим! Они знают, кто ты, и найдут тебя. Где она?
– Ничего они не найдут. Ты забыл, кто такой Генц?
В нос Хессу ударяет знакомый резкий запах, и эксперт появляется у него перед глазами. Он разбрызгивает керосин на стены, потом подходит к ложу Розы Хартунг, выплескивает на ее недвижное тело большую порцию жидкости и продолжает обход помещения.
– Генц немножечко разбирается в криминалистике. Когда они прибудут, от него здесь и следа не останется. Генц был придуман с одной целью, и когда они это поймут, поезд будет уже далеко-далеко.
– Генц, послушай меня…
– Нет, давай обойдемся без банальностей. Я допускаю, ты случайно разнюхал, что здесь когда-то произошло. Только вот не надо рассказывать сказки, будто ты мне сочувствуешь и мне скостят срок, ежели я явлюсь с повинной, и прочую хрень в том же духе.
– А я тебе не сочувствую. Ты, похоже, родился психопатом. Жаль только, что тебе удалось выбраться тогда из подвала.
Генц смотрит на него и улыбается чуть ли не удивленной улыбкой.
– Надо было мне давным-давно уже покончить с твоей дерьмовой жизнью. И ведь мог же – последний раз, когда ты стоял ко мне спиной и пялился на эту шалашовку Квиум у дерева в садовом товариществе…
Хесс еще раз сплевывает кровью. Почувствовав привкус железа, проводит языком по верхним передним зубам и убеждается, что два из них расшатаны. Да, вот оно как – преступник находился в темноте сада в товариществе рядом с телом Квиум, а он такого даже и вообразить себе не мог…
– На самом деле я думал, что ты мне вообще неопасен. Поверил слухам, что ты – конченый самовлюбленный говнюк, попавший на днище в Европоле. И вдруг ты появляешься, чтобы расчленить поросенка или поболтать о Линусе Беккере, и до меня доходит, что мне не только с Тули́н глаз спускать нельзя. Я, кстати, видел, как вы разыгрывали из себя папеньку, маменьку и детоньку перед Урбанпланен. Неужели и ты запал на эту потаскушку, а?
– Где она?
– В таком случае ты не первый. Я наблюдал, как к ней приходили гости. А ты, к сожалению, не в ее вкусе. Впрочем, я передам Тули́н привет от тебя, а уж потом перережу ей горло.
Генц выливает на него остатки керосина из канистры, отчего у Хесса жжет в глазах и в старой, да и в новой ранах на голове. Он задерживает дыхание, пока жидкость льется на него, и мотает головой, стараясь стряхнуть с себя капли. Потом, открыв глаза, обнаруживает, что Генц срывает с себя белый халат, сворачивает его вместе с маской и шапочкой, и швыряет белый сверток на пол. Он стоит перед белой металлической дверью, по всей видимости, той, что ведет к бетонной лестнице на кухню. В руке у него каштановый человечек. Генц смотрит Хессу прямо в глаза и проводит спичкой-ножкой фигурки по коробку. А когда пламя охватывает бо́льшую часть фигурки, бросает ее в лужицу керосина на полу и закрывает за собой дверь.
120
Спинка одного из задних кресел с громких скрипом поддалась, сиденье продвинулось чуть вперед, и в образовавшейся в передней стенке багажника щели Тули́н наконец-то увидела свет. Вся в поту, она еще мгновение лежит, собирая оставившие ее было совсем силы, а потом просовывает в щель голову, так что теперь может смотреть в правое боковое стекло. Тонкая вертикальная полоска света от светильников во дворе проникает сквозь неплотно прикрытые ворота, и Тули́н догадывается, что машина, в багажнике которой она находится, припаркована в сарае.
Замок багажника открыть ей так и не удалось. Зато она заметила, что передняя его стенка поддается, когда она толкает ее ногами, и продолжила эти движения, помогая себе еще и плечами, действуя ими, как свайным молотом. Она еще сильнее вжимается в стенку, и на сей раз ей удается расширить щель и просунуть в салон бо́льшую часть тела. Ей бы еще найти что-нибудь, чем можно разрезать стягивающую руки и ноги ленту, – вот тогда она смогла бы сказать, что время у нее еще есть. Тишина в доме невыносима для нее – эх, если б ей удалось пробраться туда, да еще найти свой пистолет, они оказались бы вдвоем против одного… К тому же Хесс не дурак. Ведь он приехал в усадьбу – значит, вычислил Генца, понял, что тот убийца. А раз так, то наверняка знает, что следует сохранять осторожность…