Окошко под потолком было открыто. Стекло выбито и рассеяно по полу, рама оскалилась длинными хищными осколками. Как видно, профессор проник в лабораторию именно этим путем.
– Я жду тебя, дитя мое, уже... – Хичкок глянул на свои часы. – Уже четыре минуты. Вообще-то мне думалось, что ты заявишься пораньше.
Девочке казалось, что она медленно выкарабкивается из жаркой звериной утробы, снова и снова соскальзывая вниз.
– Что вы... здесь делаете? – пересохшими губами произнесла она.
– Работаю, детка... Работа у меня такая.
Хичкок подмигнул ей.
– Не хочешь взглянуть на своего провожатого?
И он показал глазами куда-то за спину Кэт. Девочка обернулась. Из коридора, словно нечистоты из канализационной трубы, вытекало нечто темное и густое, мазутной консистенции. Когда последний сгусток шлепнулся на пол лаборатории, вверх с диким шумом взметнулся черный конусообразный вихрь, похожий на высокий ведьмин колпак. В лицо девочки ударила волна затхлого воздуха...
Спустя секунду перед ней оказалась мрачная сутулая фигура – уменьшенная до размеров взрослой гориллы копия чудовища, с которым Кэт и Каспер имели счастье повстречаться по дороге к гаражу.
– Прошу любить и жаловать, – с апломбом произнес Хичкок. – Киднеппер Бонча – собственной персоной! Зверские до невероятности убийства, сногсшибательные похищения детей, расчленение и потрошение трупов!.. Зрители покрываются пупырышками! Каждая пупырышка в свою очередь тоже покрывается пупырышками! Мистическое турне по Камберлендскому округу – только два дня во Френдшипе!
Чудовище заурчало, как компрессор. Это был тот самый тип, которого профессору рекомендовал Табачный Дух. Киднеппер Бонча... Вернее, его призрак.
При жизни он украл восемьдесят восемь детей. Причем ни одного не отдал обратно, даже если ему платили выкуп. Украденных детей он продавал в Египет и Узбекистан, где из них воспитывали законченных преступников и исламских фундаменталистов.
В газетах округа Камберленд о нем было напечатано две тысячи шестьсот пятьдесят девять статей – самых леденящих кровь статей за всю историю газетного дела. Причем ни в одной из них не говорилось всей правды об этом страшном человеке.
Он выкуривал в день, по две с половиной пачки – Табачный Дух не соврал. Но Бонче все равно было мало. И незадолго до смерти бандюга уже подумывал о том, чтобы красть детей в два раза чаще, а выкуп просить в четыре раза больше – чтобы ему хватало денег на три пачки сигарет в день.
И если бы его вовремя не посадили на электрический стул, он как пить дать попал бы на прием к мистеру Раку Легких.
Когда его привели к месту казни и пристегнули ремешками к стулу, полицейские включили рубильник и сразу разбежались в стороны. Они знали: Киднеппер Бонча превратится в такое страшное привидение, что сразу сломает кому-нибудь руку или ногу.
Он и вправду стал самым страшным привидением на всем северо-востоке Штатов (хотя коэффициент его интеллектуального развития выражался какой-то бесконечно малой величиной). От высокого напряжения Бонча почернел и полиловел, а еще покрылся какой-то гадостью, и ни один дерматолог на том свете не в силах был ему помочь.
Киднеппер Бонна мог оставаться таким, каким был при жизни – шесть футов четыре дюйма при средней плотности сложения; но он мог становиться большим, как башенный кран. Вообще-то бандит предпочитал последнее, потому что страдал излишним самомнением.
Когда же Киднепперу хотелось поразить публику чем-то особенным, он мог перевоплотиться в полторы тонны отборных нечистот или даже в космическую черную дыру. В определенном смысле он был артистом (Кэт уже смогла в этом убедиться).
...Девочка дернулась на «шаттле», пытаясь встать. Ремни врезались ей в живот. Черт!.. Кэт протянула руку к застежке.
– Можешь не стараться, милая, – улыбнулся профессор.
Кэт не обращала на него внимания. Но что же это такое? Ремни никак не желали расстегиваться. Чем большие усилий прилагала Кэт, пытаясь справиться с ними, тем туже стягивали они ее тело.
– Это тебе не физика с химией, – Хичкок, не оборачиваясь, пренебрежительно махнул рукой. – Этому в школе не учат.
Киднеппер Бонча, ковыряя в носу, рассматривал Кэт. Он не мог поверить, что его вызвали сюда только из-за этого никчемного тщедушного создания. Да такими девчонками он набивал целые трюмы сухогрузов, отправляющихся из Бостона в Каир!.. В глубине души Бонча был уверен, что других стульев, кроме электрических, не бывает. Потому он терпеливо ждал: вот сейчас Хичкок врубит какую-нибудь кнопочку на пульте, и девчонка враз полиловеет.
– Ну как, ремешки не поддаются? – поинтересовался профессор, что-то напевая себе под нос.
Хичкок положил руки на рычаги регенерационной машины и нутром чувствовал, что он постепенно въезжает в эту систему. Въезжает, так ее и раз этак!.. Он предвкушал скорую и легкую победу.
Так. Ага… Значит, этот рычажок до упора на себя, а этот – только на полтора деления... Потом, видимо, следует включить подачу жидкости и...
– Развяжите меня сейчас же! – кричала Кэт. – Вы нарушаете закон! Вы без спросу вломились в чужой дом!
Не отвлекаться... Вот так. Значит, это – кнопка электронасоса?.. Несомненно. Нажимаем. А потом... Два рычага одновременно...
– Вы уголовник! Вам еще придется рассказать полиции, куда вы спрятали моего отца и Каспера! Вы...
Вот мерзкая девчонка. Хичкок вздохнул и оторвался от своих рычагов.
– Я становлюсь уголовником только тогда, когда меня к этому вынуждают, – ровным голосом произнес он. И, обернувшись к Киднепперу Бонче: – Девчонка мешает мне работать. Но она может сегодня еще понадобиться. Понятно?
Черная каучуковая рука Киднеппера, словно плеть, обвилась вокруг Кэт. Когда девочка попыталась закричать, бандит без всякого выражения прохрипел:
– Убью.
Это было единственное слово, в котором он правильно ставил ударение.
А Хичкок торопливо перебирал рычаги, нажимал кнопки и клавиши. Время от времени он бросал взгляд на свои часы и что-то возбужденно восклицал...
Между тем в крохотное окошко, расположенное под самым потолком лаборатории, заглянула любопытная луна. Вокруг нее тут же столпились суетливые фрейлины-звезды. С каждой минутой их становилось больше и больше, так что можно было подумать, будто в лаборатории Мак-Файдена и в самом деле происходит нечто экстраординарное.
А может, так оно на самом деле и было?
Близилась ночь. Последняя ночь перед Рождеством. Санта-Клаус уже, видимо, подготовил взлетную полосу и сейчас выкатывал из ангара свои волшебные санки на серебряных полозьях.
А профессор Хичкок заканчивал последние приготовления к его встрече... Он успел по девяносто девять раз перетрогать все рычажки и научился узнавать их даже на ощупь. Мерзкий план, который давно сложился в его голове, сейчас обрастал последними, наиболее мерзкими деталями.
– А теперь, – вполголоса (чтобы не слышала Кэт) произнес профессор, наклоняя к Киднепперу Бонче свою раскрасневшуюся от предвкушения близкого триумфа рожу, – а теперь сделай так, чтобы эта девчонка завопила на весь городишко... Разрешаю даже ущипнуть ее.
Бонча для придания солидности фигуре вырос еще на пару размеров и, схватив каучуковой рукой волосы Кэт, сильно дернул.
Глава 11
Если быть совсем точным, то Санта-Клаус не только выкатил из ангара свои санки, но уже успел залить антифриз, чтобы двигатель не заглох где-нибудь на полпути. Потом он быстро загрузил контейнеры с игрушками (мешок-то давно стал маловат) из самого северного в мире оптового магазина на Аксель-Хейберге, и с легким сердцем отправился в путь.
Городок Френдшип стоял в его списке на 2 769-м месте. Не потому что он так мал и незначителен – ведь Нью-Йорк, к примеру, вообще значится 3 114-м на очереди! Просто маршрут Санта-Клауса был выверен с точностью до десятой доли секунды и разработан с таким расчетом, чтобы не пришлось делать ни одной петли или крюка. Иначе кто-то из ребятишек может так и не дождаться своего подарка.
У Санта-Клауса было прекрасное настроение. Он не помнил точно, какой это по счету его рождественский вылет, но почему-то упорно казалось, что – юбилейный. Погода стояла прекрасная. Рождаемость на планете подскочила еще на 0,6 процента. Большинство детишек – умницы, а те, кто не дотягивает до этого уровня, в Новом году обещают непременно дотянуть. К сожалению, многие из родителей опять поупивались по случаю праздника, но так было всегда. Тут Санта-Клаус был бессилен что-либо изменить. И, как индивидуум, сполна наделенный мудростью, он умел не расстраиваться из-за того, из-за чего расстраиваться не имело смысла.
Маршрут представлял собой спираль, которая раскручивалась вслед за часовыми поясами – с востока на запад. Потому к Френдшипу Санта-Клаус подлетал со стороны залива Мэн. Упругий океанский ветер подгонял его волшебные санки. Контейнеры уже наполовину опустели и погромыхивали на виражах.
– Тихая ночь, святая ночь... – мурлыкал себе под нос Седобородый Безумец.
Он включил габаритные огни и пошел на снижение. Обычно при этом маневре снизу ему подмигивали разноцветные елки, указывая границы посадочной полосы. Но на этот раз Клаус не увидел под собой ничего, кроме разинутой пасти ночи. Лишь какая-то звездочка – неяркая, словно при- хворавшая – светилась в самом центре городского парка.
Седобородый Безумец позвонил в колокольчик, который висел справа от приборной панели.
Над Френдшипом разнесся пронзительный серебристый звон. Но в ответ не донеслось ни звука – город спал без задних ног, потому что восемь часов уже давно минуло.
Санта-Клаус почувствовал, как внутри его злокачественной опухолью разрастается тревога. Он зашел на дополнительный вираж и, свесившись из санок, внимательно всмотрелся в окна.
Святой Патрик!.. Ни на одном окошке не оказалось даже засохшей веточки омелы (ведь, как вы помните, по распоряжению мистера Кефирсона все запасы омелы и разноцветных ленточек в преддверии нашествия были вывезены на городскую свалку)!