А что, если… что, если Савва знает, что развяжет ей язык?! Подсыпать кое-что в еду. Это, конечно, жестковатый метод, но он по-честному испробовал его на себе. Правда, последствия могут быть непредсказуемые… о нет, это на самый крайний случай! Но забавно, что это пришло в голову.
Но пока надо попытаться все распутать самому. Потому что в этой истории кому угодно может померещиться крайне неприглядная уголовщина. Например: папа Лёва и прекрасная няня по преступному сговору грохнули некую Горгону, няню замели, а потом, как говорится, шли годы, прокурор, ее посадивший, давно уже не прокурор, он успел провороваться и чудом избежать тюрьмы… Но старая любовь не ржавеет! Папенька-отчим по прошествии двух десятилетий пришил хоть и бывшего, но все равно прокурора — бывших не бывает! — из романтической мести. Возмездие его таки настигло!
Вот приблизительно какую картину могут представить пронырливые борзописцы на суд невзыскательного зрителя вечерних ток-шоу. Убийца и жертва — отец и отчим преуспевающего молодого бизнесмена Саввы Лёвшина, создателя и владельца прогрессивного рекрутингового портала Strekoza.com… Сочный, крепкий скандал! И по сравнению с ним то, чего Савва хотел избежать поначалу — разглашения его ближайшего родства с Помелышевым, — сущая безделица…
И тут до него дошло: разгласи малое, чтобы избежать большего! Да, собственно, зачем и разглашать — Савва понял, что погорячился. Позитивный имидж компании прежде всего! Надо просто вернуться к изначальной идее, которую подкинула Влада. Только идею перевернуть с ног на голову. Потому что Strekoza.com будет заступаться за обманутых дольщиков своеобразно. А именно — будет пытаться вернуть честное имя жертве. В конце концов, почему-то все решили, что убийство прокурора — лишнее доказательство его вины. Вот, дескать, проворовался, столько врагов нажил, что даже после отставки его грохнули. А может, потому и грохнули, что на сей раз он хотел препятствовать хищениям?! Какая свежая и дурацкая идея! Но ею Савва себя не запятнает, ведь она не касается сферы его разработок и проектов, она и должна быть мишурой, отвлекающей внимание. Помелышев под угрозой тюрьмы захотел вернуть деньги дольщикам, а подельники-совладельцы его за это отправили на тот свет. И не важно, что «Марилэнд» уже почти достраивает другой застройщик, то есть долгожданные квартиры покупателям будут возвращены, но благодаря другим вложениям. А те, что украдены… ну, как говорится, что упало, то пропало. Но стороннему обывателю плевать на логику! Главное, что Савва Лёвшин привлечет внимание к народной проблеме обманутых дольщиков, походя реабилитирует активиста Валентина Осипова и переведет стрелки со своего папеньки на его подельников. А если выплывет факт родства… впрочем, это маловероятно. Между отцом и сыном — никаких связей! А вот между сыном и отчимом — очень даже крепкие. В том числе и с юридически-формальной стороны. У них одна фамилия, их связывает отчество, пускай и общее на обоих отцов… нет, папе Лёве никак нельзя оказаться убийцей!
А биологического родителя почти не жаль. Прокуроры все продажные. Точнее сказать, к папаше есть куцая, как хвостик-атавизм, жалость. Биология есть биология, тут ничего не попишешь. Но эта жалость так ничтожна по сравнению с разъедающей детской фрустрацией — ведь Савва до сих пор в складках бессознательного лелеял образ всемогущего и высоко парящего отца-орла. И жутко таинственного! А тут всего лишь жалкий воришка прокурор в областной глуши…
Савва еще раз прошелся глазами по отчету о встрече Софии с Людмилой Гавриловной. И тут он заметил одну деталь, которая раньше ускользала от его внимания: дети! Дети Горгоны. Где же они теперь, Аня и Сема?
Сема… Савва задумчиво набрал свою помощницу:
— Узнай мне, пожалуйста, как звали того типа, который на меня набросился… да, тот инцидент… Не уволили, а не стали брать в штат после испытательного срока. Давай без лишних вопросов… Что? Его звали Семен Марченко? Так вот, срочно найди его и скажи, что наша фирма берет его на работу. Что?! Так извинись, это не проблема… Нет, он захочет. Скажи, что ему прибавили зарплату на двадцать процентов… Сколько точно? Не знаю, давай я выясню позже, мне важно, чтобы он вернулся.
«…Частицу Божью не постичь цифровому носителю. Душа — в голосе человеческом. Душа — в звуках музыки. Душа — на полотне Рембрандта. Душу бережет и сохраняет другая душа». Вот что сказал тогда нервический Семен Марченко.
Такие вот повороты, Симеон и Анна.
Да, кстати, надо узнать, что за подтекст в нейминге! Нервическому Симеону явно аукнулись библейские мотивы.
Миша Камушкин чувствовал себя в ловушке, которую сам себе и устроил. После вероломного бегства Субботина со старательно выхлопотанного Мишей теплого местечка стало как-то кисло. Ведь как ни покрывай себя искусственным налетом довольства, словно автозагаром, а внутренний волк все равно в лес смотрит. К Мише подкралась старательно вытесняемая правда о том, что он тоже хочет сбежать. Но пока ему не показали наглядный пример бегства из офисного рая, он был относительно уверен в собственном благополучии. Оно, конечно, было условным и зависимым от широкого спектра обстоятельств, начиная со вздорной начальницы и заканчивая мировыми кризисами, но по нынешним временам и это роскошь. Камушкин искренне полагал, что, заманивая Базилевса в свою контору, он вершил доброе дело и заодно блюл свои интересы. Доброе дело не пошло. О, эти добрые дела, с ними нынче так непросто! Что русскому хорошо, то немцу смерть, как говорится. И вообще не делай добра, если тебя не просят! Вот нынешний принцип. Умирает человек в одиночестве — и пусть себе. Он же у тебя ничего не просил.
А тем, кто просит, — помогать совсем не хочется, вот в чем затык. Миша Камушкин не хотел быть безликим благотворителем, перечисляющим деньги на означенный номер. Прежде всего из чисто практических соображений. Он был уверен в том, что никогда эти пожертвования не дойдут до адресата. Ну как можно посылать свои кровные в никуда только потому, что тебе в морду суют жалобное фото больного ребенка?! Ну что за лохи на это ведутся?
И даже если предположить, что деньги все-таки доходят до нуждающегося… Но если рядом с ним нет личности, выдающейся по своим организаторским и пробивным способностям, то все без толку. Сначала покажите мне такого человека, и пусть он предъявит доказательства своей абсолютной заинтересованности в выздоровлении больного или в помощи неимущему. И вот тогда Миша пожертвует ему — и не копейки даже, оторвет от сердца сумму посущественней. Не столько по доброте — он не считал себя сердобольным — а просто потому, что талантливый пробивной и бескорыстный организатор… прости Господи, это Иисус Христос во плоти! Это ж редкость, равная нулю. Ее нужно коснуться рукой, как святыни, чтобы на тебя снизошло… нет, откровения не очень интересовали Мишу, ему бы благополучия побольше и везения. Словом, каких-нибудь осязаемых бонусов!
Размечтался… Пока вместо бонусов — сплошная тоска. Ее надо заглушить, иначе все закончится поражением. То есть вместо того, чтобы пристроить Василия, Миша сам освободит для кого-то насиженную вакансию и отправится вслед за ним. И потонет в скудных и неуютных волнах фриланса. В общем, сегодня надо выпить.
— Сходишь? — спросил Миша Камушкин Рубика, который всегда был готов поддержать инициативу. Но сегодня даже Рубик был не в настроении. Он целый день изображал мрачную деловитость, что для него было равносильно поднятию штанги, и впервые его складчато-припухлая мимика порождала причудливые узоры не от смеха, а от тоски. Пользы от этой тоски для рабочего процесса не было никакой, уж не говоря об атмосфере. И это непривычное молчание, что в данном случае было признаком тяжелого недуга…
— Вот скажи, что мне грозит за продажу наркотиков? — вдруг изрек молчаливый Рубик с остановившимся взглядом, бессмысленно упирающимся в монитор.
— Ну-у, лет десять-пятнадцать. Зависит от партии. Что вообще за фантазии? — удивился Миша неожиданному повороту сюжета. И как всегда, не принял Рубиковы бредни всерьез. И это его — тоже как всегда — бурно обидело.
— Это не фантазии! У меня на хвосте менты! А тебе смешно! Я могу сесть за соучастие… У тебя есть знакомый адвокат? Хотя у меня все равно нет на него денег! Что я должен — бабушкину квартиру продать?
— Да, матерь божья, что случилось-то?!
Следующие полчаса Миша, рискуя навлечь на себя начальственные вопли, провел в курилке, слушая путаную историю о сжимающемся вражеском кольце вокруг несчастного Рубика. Вкрадчивый женский голос звонил ему и прощупывал почву насчет какого-то Саввы Лёвшина, которому Рубик года три назад продал некий доморощенный психоделик. Ерунда какая-то! Рубен тараторил с итальянской скоростью, а Миша пытался понять, кто такой этот Лёвшин и зачем ему теперь подкрадываться к поставщику грез таким странным образом…
— О чем ты говоришь? Этот Савва обратился к тебе как к драгдилеру?! Что за муть?
— Да не ко мне! — гневно зарычал Рубик, хотя кого может испугать его гнев. — У меня был приятель. Он одно время в дурь попер, во всякую кастанедовщину… в общем, с девушками парню не везло, а так-то он нормальный.
— И что же это была за дурь? — усмехнулся Миша.
— Поганки какие-то собирал, сушил, порошок делал, а потом он хакнул одну технологию — я деталей не знаю, но он аж трясся от ажиотажа и ужаса, представляя, как его пристрелят конкуренты, в общем, размечтался о разборках в Бронксе чувачок… Ну ржу вообще, как он пыжился!
— А я думал, поганки и прочий псилоцибин уже вышли из моды…
— Я вообще не в курсе этой моды! — укоризненно отчеканил Рубен. — Анаша мне как слону дробина, и все эти спайсовые радости — меня выворачивает от них, и всё. Организм не принимает. Я думаю, что и Ромчик тот еще наркош, просто хотел по-тупому хайпануть. Типа он такой крутой пушер… да он на самом-то деле нормальный чел!
— Что ты мне все доказываешь его нормальность?! Я ж не суд присяжных и не медкомиссия. Лучше скажи, дальше-то что было? И зачем он вообще все тебе рассказал?!