Андромаха на мгновение подняла распухшее лицо, залитое слезами.
– Ты, ты была та, кого он любил больше всех! Но я слишком дорожила вами, чтобы хоть что-то сказать!
– Что? – от услышанной новости у Кассандры округлились глаза.
– А ты не чувствовала, как он к тебе относится, что ли? – снова зарыдала Андромаха. – Я делила с ним ложе, но в его сердце была ты! Так поплачь хотя бы со мной, в память моих невыплаканных ночами слез!
«Если бы ты не была моей сестрой, я бы на тебе женился»…
– Андромаха, милая, – зарыдала долго крепившаяся Кассандра, – а я-то глупая, ничего не понимала! Прости меня за то, что причинила тебе столько боли! Не со зла я то сделала, не со зла…
– Я знаю-ю-ю…
И уже два голоса, рыдая, по-очереди оплакивали хозяина этого дома.
Под утро Андромаха забылась тяжелым сном, и у Кассандры появилась возможность уйти домой. От нервного потрясения у нее ломило голову так, что один глаз почти не видел, и, идя за слугой, несшим в поднятой руке горящий факел, которым он освещал улицу, девушка постоянно спотыкалась, рискуя сломать себе ногу.
Добравшись наконец до Пергама, она поднялась по ступеням дворца, но не направилась сразу в геникей, а пошла в тронный зал, чтобы взглянуть на трон, на котором Гектору так и не удалось посидеть.
Каков же был ужас Кассандры, когда в кресле она увидела черную массу, которая при виде ее начала распрямляться. «Черная Кера», – пронеслось у нее в голове.
– Кассандра, это ты, – раздался голос отца, в котором слышались слезы. – Я знал, что ты придешь. Вы же были в детстве неразлучны с моим сыном. – Он замолчал, борясь с рыданиями. – Я должен перед тобой извиниться, но извинениями горю не поможешь. Ты говорила все именно так, как произошло, а я не слушал. И вот теперь мой сын лежит, брошенный в грязи, и псы рвут его тело, а я, старик, все еще дышу, ем и сплю на пышной постели. Что мне теперь делать, дочь? Скажи, ты же все знаешь!
– Если боги будут милостивы…
– Не говори мне о них! Я столько приносил жертв Зевсу и Афине, наши предки построили им роскошные храмы, а что толку? Парис мне вчера рассказал, за что его любит Афродита. Я не думал, что сын у меня такой безмозглый! Отказать Гере и Афине – это надо быть полным дураком! Я был слеп, как крот, а ты снова оказалась права, когда не хотела отпускать его в Ахайю. О, сребролукий Аполлон, что мне делать?
И Приам начал что-то бормотать себе под нос, совершенно позабыв о дочери. Постояв немного перед не замечавшим ничего отцом, Кассандра тихонечко выскользнула из тронного зала. Приближалась развязка трагедии. Она ощущала это всей кожей, шестым чувством зверя. Странно, но теперь в своих видениях она перестала видеть Трою. Перед ее мысленным взором появлялся прекрасный город, могучие ворота со львами, крутая дорога, ведущая ко дворцу, и незнакомая женщина, держащая в руках топор, с которого стекали капли крови. И она понимала, что это ее кровь.Глава 6 АХИЛЛ
Ночь не принесла царской семье ни утешения, ни забвения. Разойдясь по своим покоям, домочадцы Приама пытались, кто как умел, справиться со своим горем. Смерть Гектора была не просто безвременной кончиной одного из членов большого клана Приамидов. Как выяснилось после его смерти, это был столп, поддерживающий весь миропорядок в семье. Оказалось, что Приам уже слишком стар и сломлен последними событиями, чтобы взять в руки бразды правления, а его сыновья еще не готовы взвалить на себя ответственность за судьбу города в столь критический момент его существования. Один Парис был все также самодоволен и беззаботен, словно не из-за него разгорелся пожар войны.
Об этом и о многом другом думала Кассандра, глядя невидящими глазами на фреску, украшающую стену спальни. Только здесь она наконец смогла позволить себе предаться горю и прорыдать остаток ночи, оплакивая брата. Притихшие служанки, сами поминутно хлюпавшие носами, пытались утешить госпожу, но всегда тихая хозяйка вдруг вышла из себя и приказала им идти к воронам и оставить ее в покое. А когда девушки не послушались, швырнула в них своими сандалиями. Правда, после этого она немного успокоились, и они уже все втроем, усевшись рядком на постели царевны, оплакали Гектора.
Потом девочки уснули, а Кассандра перебралась в любимое кресло брата, в котором он часто сиживал, забегая к ней в гости. Слова Андромахи о любви ее мужа потрясли Кассандру, и она долго думала о них, все больше убеждаясь, что и для нее Гектор был гораздо больше, чем брат. Так она и задремала под утро, держа в руках подаренную ей в детстве братом глиняную куклу, у которой она почти сразу отбила обе руки.
Не успел еще Гелиос начать свой ежедневный путь, как к ней в комнату ворвалась, повизгивая от ужаса, Лаодика. Вцепившись в плечо сестры, она начала ее трясти с силой, неожиданной в ее изнеженном теле:
– Проснись, сестра! Вставай же, слышишь?! Пойдем во двор! Скорее же!!
Кассандра с трудом разлепила глаза и непонимающе посмотрела на женщину, вырвавшую ее из сна без сновидений. С трудом сообразив, что это Лаодика, она потянулась, сбрасывая с себя остатки дремоты.
– Не кричи ты так, даже если ахейцы в городе. У меня и без тебя болит голова. Что случилось?
– Отец сошел с ума! Его обуяла Ата! Он лежит в пыли во дворе и оплакивает Гектора! Мама тоже не в себе: плачет и разговаривает сама с собой! Что будем делать? Сейчас люди придут на агору. Нельзя, чтобы они видели царя в таком состоянии!
Кассандра в растерянности пожала плечами:
– Это ты спроси у братьев, кто теперь ближайший помощник отца. – Тут у нее задрожали губы. – Не нам, женщинам, это решать.
– Но они тоже не знают, что делать. Кассандра, ну, пожалуйста, пойдем! Отец ничего об этом не сказал, и я боюсь, что братья передерутся. Геликаон приказал, чтобы я сбегала за тобой. А еще он сказал, что ты всегда была ближе всех к Гектору, и, может быть, они тебя послушают.
– Ну хорошо, я попробую их всех успокоить. И почему все неприятности случаются по утрам?!
Она быстро поправила одежду и прическу, мельком взглянув на собственную постель, на которой спали ее заплаканные служанки, накинула на голову черное покрывало и пошла к отцу.
Лаодика ничего не преувеличила. Приам действительно лежал посреди агоры. Его разорванная одежда и волосы были покрыты слоем пыли, а смешанные с грязью слезы превратили лицо в маску скорби. Чуть в стороне стояли оставшиеся в живых братья и Антенор с несколькими особо приближенными советниками.
Все они растерянно смотрели на рыдающего старика, рвущего всклокоченные волосы и катающегося по пыльной земле.
При виде Кассандры мужчины немного оживились, и Деифоб, поманив ее рукой, тихо прошептал, косясь на отца.
– Заклинаю, сделай что-нибудь! Мы уже все перепробовали – и уговаривали, и ругались, но он никого не хочет слушать. Сначала отец рыдал, а теперь просто бормочет и ни на что не реагирует. Город и так находится в подавленном настроении. Если только союзники узнают, что власть в городе отсутствует, они могут просто уйти из Трои, бросив нас на произвол судьбы. Надо как-то уговорить отца хотя бы перебраться во дворец, а там мы что-нибудь придумаем.
– Но я не знаю…
Деифоб еще больше понизил голос.
– Послушай, Кассандра, если отец не очнется в ближайшее время, то власть может захватить Парис при поддержке Энея. Не уверен, что сын Анхиза не соблазнится на такое искушение. Тогда Парис станет царем и сделает кузена командующим армией. Ты понимаешь, чем это может кончиться? Мало тебе похищения Елены?
Никогда еще Деифоб не говорил с ней так серьезно. Гектор – да, а остальные братья считали ее, как и остальных женщин, лишь говорящей куклой, данной им богами для плотских утех, рождения детей и присмотра за слугами. Значит, дело совсем плохо.
Она подошла к Приаму и опустилась рядом с ним на колени.
– Отец, это я, Кассандра, ты меня слышишь?
В ответ – невнятное бормотание и отсутствующий взгляд.
– Отец, ты знаешь, я очень любила Гектора. Он был для меня всем, и я вчера его потеряла. Он был самым умным, сильным, красивым, благородным человеком, какого я знала. Когда я вчера шла домой, то хотела умереть, но потом вспомнила, что он велел мне хранить Андромаху и Астианакса, и поняла, что не могу позволить себе расстаться с жизнью. Ведь Астианакс – это продолжение Гектора, его душа, и я буду его хранить и защищать, сколько смогу. – Ей показалось, что выражение глаз отца стало более осмысленным, и она продолжала говорить, поглаживая рукой его плечо: – Гектор погиб за наш город. Он знал, что не сможет выиграть бой, но все-таки его принял, чтобы никто не подумал, что троянцы – трусливые собаки, которых можно устрашить видом шлема Ахилла. Так не дай Трое погибнуть! Пусть смерть твоего сына не будет напрасной. Пожалуйста, отец! Покажи всем пример! Дай нам силы надеяться, иначе город падет, и все скажут, что Гектор умер ни за что.
Затихший Приам затуманенными глазами посмотрел на дочь. В них было столько отчаяния и боли, что сердце Кассандры сжалось от сострадания. И вдруг как прорвало плотину, и несчастный отец зарыдал, сотрясаясь всем телом, но это уже плакало его сердце, а не разум. Захлебываясь слезами он бормотал:
– Сын мой единственный, Гектор! Много у меня было сыновей и дочерей, но ты был самым любимым! Я сам, своими руками, обрек тебя на погибель! Нет мне прощения в этом мире! Я даже не могу похоронить тебя достойно! Злобный Ахиллес увез твое тело на поругание в лагерь ахейцев…
Кассандра поняла, что кризис миновал. Подняв голову, она кивнула братьям, глядевшим на нее с выражением надежны и сомнения, и те, подбежав, помогли отцу подняться и заботливо повели во дворец.
– Пойдемте в тронный зал, – предложил Деифоб, почувствовавший себя уже более уверенно в роли отцовского преемника.
Они провели Приама через сени и, поднявшись по лестнице, ввели в тронный зал и посадили в кресло, бывшее символом власти троянских царей. Испачканный в пыли рваный хитон мрачно контрастировал с отделанным золотом и слоновой костью роскошным креслом, сидя в котором Приам принимал иностранных послов.