Кассандра подошла к коннетаблю и протянула ему записку.
— Пожалуйста, дон Эстебан, не пугайте тетушку Полли, она не знает испанского языка, записка поможет вам объясниться с ней, — попросила девушка и нежно улыбнулась старому вояке.
— Хорошо, ваше сиятельство, не беспокойтесь, — пообещал дон Эстебан, и робкое подобие улыбки скользнуло по его губам. Он поклонился и вышел из комнаты.
— Ты — чаровница, как твоя матушка — первый раз за последние восемнадцать лет вижу, как мой коннетабль улыбается, — тихо сказал герцог, с нежностью глядя в лицо девушки, — последний раз он улыбнулся Каэтане, когда она попросила его не срубать деревце, случайно выросшее перед одной из бойниц замка. Теперь это — могучий дуб, и я сам видел, как дон Эстебан тайком таскает на башню землю, подсыпая под его корни.
Герцог закрыл глаза, его лоб покрыла испарина, было видно, что он устал и очень болен. Сердце Кассандры наполнилось жалостью к этому старому человеку, который уходил в иной мир в одиночестве. Она подвинула стул поближе к кровати и взяла худую руку с длинными, совсем тонкими пальцами в свои ладони. Она хотела ободрить больного, передать ему свое сочувствие, но вдруг услышала мысли, волнующие ее отца.
Он вспоминал тот единственный, счастливый год, окончившийся так трагически восемнадцать лет назад. Кассандра видела прелестное лицо своей матери, поющей на одной из башен замка, потом увидела красивого молодого человека — своего сводного брата Карлоса, наследника отца, он весело смеялся, стоя рядом с Каэтаной, а герцог смотрел с нежностью на тех, кого он любил больше всех на свете. Потом девушка увидела яркий огонь камина в полутемном кабинете и герцога, сидящего за столом. Напротив него стоял высокий человек с тонкими черными усами, закрученными в кольца. Тот положил на стол золотой браслет и сообщил своему дяде, что нашел его в спальне своего кузена Карлоса, и наивно спросил, не знает ли герцог, кому из дам, приезжавших в замок по приглашению наследника, может принадлежать этот браслет, и не пора ли заключать брак.
Пораженная Кассандра застыла, поняв, что воспоминания отца рассказали ей о трагедии, разыгравшейся в этом замке до ее рождения. Но герцог открыл глаза, посмотрел ей в лицо, и девушка почувствовала огромную нежность и раскаяние, заполнившие его душу.
— То, что ты унаследовала способности твоей бабушки, знает вся Гранада, мне говорили, что к тебе стоят очереди через весь мавританский квартал. Может быть, ты погадаешь и мне? Сколько мне осталось? — тихо спросил он, не отнимая своей руки у Кассандры.
— Я попробую, — пообещала та.
Девушка сильно сжала руку герцога и закрыла глаза, но картины будущего не замелькали перед ее глазами — была только чернота за закрытыми веками, больше не было ничего. Кассандра открыла глаза и виновато вздохнула:
— Наверное, сегодня было слишком много людей, мои силы кончились, давайте попробуем завтра, — предложила она.
— Не расстраивайся, милая, с твоими способностями все в порядке, — ласково улыбнувшись, сказал герцог, — ты не видишь моего будущего, потому что его нет. Мое время кончается. Это естественно, но у меня есть несколько незаконченных дел, которые я должен завершить в ближайшее время, что я обязательно сделаю. Но я попрошу тебя о величайшем одолжении: я знаю, что ты унаследовала божественный голос своей матери, и она сама тебя учила все эти годы. Спой, дай мне в последний раз услышать голос моей любимой.
Кассандра оторопела. Она не знала, что она тоже поет, ей и в голову не приходило петь. Но она так же не знала, что может говорить и на всех тех языках, которыми владела, пока не услышала их и не прочитала документы, спрятанные в медальоне. Девушка робко посмотрела на герцога и сказала:
— Я не помню, что я умею петь. Но, может быть, вспомню, как я это делала, если увижу ноты. Ведь вы говорите, что матушка учила меня, значит, я должна знать ноты.
— Подойди к бюро черного дерева и открой его, там лежат все вещи, оставшиеся в этом замке от твоей матушки, там есть и ноты, переписанные ее рукой, — согласился старик, отпуская руку Кассандры.
Девушка встала и двинулась в направлении, указанном герцогом. Великолепное старинное бюро, украшенное тончайшей резьбой, стояло между двумя окнами. Кассандра повернула ключ в замке и откинула крышку. Внутри лежали аккуратно сложенные бархатные футляры, скорее всего, для драгоценностей, Библия в переплете из тисненой кожи и несколько свернутых в свитки нотных листов, перевязанных разноцветными лентами. Девушка взяла один из свитков, завязанный голубым бантом, и потянула за кончик ленточки. Ноты развернулись, и девушка уставилась на множество значков, разбросанных по линейкам. Она тут же поняла, что умеет их читать, Кассандра тихо попробовала пропеть первые ноты и обнаружила, что у нее сильный низкий голос. Она осмелела и запела громче, поняв, что даже знает слова, написанные для этой мелодии. Это была «Аве Мария». Кассандра повернулась лицом к кровати, где, закрыв глаза, лежал умирающий герцог, и запела во всю мощь своего вновь открытого голоса. Ее душа, казалось, тоже взлетела в небеса вслед за голосом. Она была счастлива. Это была ее стихия, все женщины ее рода обладали этим счастливым талантом, и их души так же трепетали, когда они пели. Девушка почувствовала нить, связывающую ее с этими певицами и, наконец, окончательно поверила, что она — Кассандра Молибрани, дочь великой сеньоры Джудитты, самой знаменитой оперной дивы Европы.
Кассандра сидела около кровати задремавшего отца, на щеках которого все еще были видны дорожки от слез. Он так и лежал, не открывая глаз и слушая ее пение. Девушка слышала его мысли. Герцог просил прощения у своей Каэтаны за их загубленные жизни. Он просил прощения у своего погибшего на войне с французами сына Карлоса, за то, что сломал жизнь и ему, не поверив объяснению молодого человека, что тот любит молодую мачеху, которая была даже моложе него самого, как сестру. Герцог просил Бога дать ему несколько месяцев жизни, чтобы устроить судьбу своего единственного оставшегося в живых ребенка. А потом волна счастья и нежности поднялась в душе старика, ведь перед смертью он нашел свою дочь.
Кассандра пела одно произведение за другим, развязывая нотные свитки матери, она пела их легко, и только увидев первые ноты, сразу вспоминала слова. Девушка чувствовала себя в музыке как рыба в воде, и ее душа взмывала к звездам, как только она брала первую ноту. Наконец, легко, как птица в высокое летнее небо, ее голос поднялся на верхние октавы и зазвенел там серебряными колокольчиками, девушка вздохнула и замолчала. Больше свитков с нотами не было. Кассандра подошла к кровати и увидела, что герцог заснул, устав от переживаний. Она села на стул и задумалась.
Воспоминания отца сказали ей, что племянник герцога обвинил ее мать и дона Карлоса в измене, предъявив в качестве доказательства браслет молодой герцогини. Цыганский барон Диего вспоминал, как Каэтана сбежала из замка, спустившись по простыням, и прибежала в пещеру к матери, в ту же ночь они уплыли на корабле в Италию. Сама Кассандра родилась в Неаполе, но, первый раз коснувшись пальцами портрета в медальоне, она сразу поняла, что Каэтана очень любила герцога и изменить ему не могла. Теперь отец понял, как был неправ, он писал матери, прося прощения, но та не отвечала на его письма — значит, не простила. Но матушки нет, и брата Карлоса тоже нет. Как же хрупка жизнь, и как непростительно поздно люди прозревают от своих заблуждений. Но она скрасит последние дни этого одинокого человека, вместо тех, кто уже никогда не придет к его постели.
За окном по камням зацокали копыта. Девушка тихонько опустила руку спящего герцога и подошла к окну. Дон Эстебан подал руку Полли, помогая той спуститься из открытого экипажа, запряженного парой лошадей.
«Как хорошо, что он догадался взять экипаж для Полли, — в душе порадовалась Кассандра, — та умерла бы от стыда, сидя в железных объятиях дона Эстебана».
Полли вошла под высокие своды входной двери и исчезла из виду. Девушка вернулась к кровати, ожидая прихода тетушки. Через несколько минут раздался стук в дверь, на этот раз дон Эстебан вошел первым, а за ним боязливо прошла Полли. Герцог открыл глаза и посмотрел на своего коннетабля и подругу дочери.
— Ваша светлость, сеньора Полли прибыла, — доложил дон Эстебан, отступив в сторону.
— Здравствуйте, сеньора, — обратился герцог к Полли, переходя на английский язык, — примите мою глубочайшую благодарность за то, что вы спасли мою дочь.
— Не за что, ваша светлость, — ответила Полли, пытаясь сделать реверанс, — я люблю Кассандру, как родную, и все сделаю для того, чтобы она была здорова и счастлива.
— Еще раз благодарю вас, — наклонил голову герцог, — но вы должны были захватить драгоценности графини.
Полли тут же достала из кармана белый узелок и, развязав, разложила все привезенные вещи на маленьком столике в изголовье герцога.
— Меня интересует большой золотой медальон с аметистом на крышке, он здесь? — спросил герцог, плохо видевший усталыми слезящимися глазами.
— Да, ваша светлость, вот он, — подсказала Полли, протягивая медальон герцогу.
Тот провел исхудавшими пальцами по огромному лиловому камню и надавил на защелку. Крышка откинулась, и старик увидел портрет, заказанный им в первый месяц после свадьбы. Его Каэтана, такая прекрасная, держала мужа за руку и улыбалась нежной улыбкой. На глаза герцога снова навернулись слезы. Он закашлялся, справляясь с волнением, а потом обратился к своему коннетаблю.
— Дон Эстебан, прошу вас, распорядитесь, чтобы графиню и сеньору Полли проводили в их комнаты, день был трудный, и им необходимо отдохнуть, а сами вернитесь сюда.
— Да, ваша светлость, — поклонился дон Эстебан и вышел в коридор.
Он вернулся ровно через минуту, за ним следовали две женщины в черных платьях и белых крахмальных фартуках.
— Ваше сиятельство, и вы, сеньора, соблаговолите проследовать за служанками, они отведут вас в приготовленные для вас комнаты, — предложил дон Эстебан.