Они выходят на той же станции, от которой ходили к мосту Шелкопряда, но идут в другую сторону. Мингю помнит, что Чонхо хотел посидеть в парке на реке Хан, но уверен был, что его поведут на Ёыйдо[11], потому что классика жанра же – там вечерами в это время года собираются толпы молодежи, расстелив пледы на траве рядом с рекой. Сначала он хочет спросить, куда они идут, но передумывает, прибавив громкость в наушниках. Точнее, наушнике – второй болтается на плече с той стороны, где идет Чонхо.
Признаться, Мингю до последнего думал, что в этом мире будет другая музыка, но когда ему отдали наушники Мина и он полез на Спотифай, то обнаружил вдруг, что запросто может найти своих любимых исполнителей. Слышать знакомые песни, возможно находясь на другом конце Вселенной, странно и до того дрожью по телу, что Мингю просто не может перестать гонять по кругу любимые композиции.
На перекрестке они спускаются в подземный переход, и он сразу понимает, что они идут в парк Панпхо – обычно Мингю выходил совсем на другой станции метро, которая намного ближе. В подземке Чонхо разворачивается к нему и берет наушник, который болтается на его плече; вставляет в ухо и едва заметно улыбается. Мингю смотрит пару секунд на выражение его лица и хочет пойти дальше, но делает лишь шаг вперед, когда понимает, что теперь у них одни наушники на двоих.
Идти вот так – неудобно и еще более странно, чем слышать знакомые песни в тысячах световых лет от дома, но он на автомате пытается подстроиться под чужой шаг. Замечает вдруг на лестнице, что Чонхо то же самое делает, и улыбается, отворачивая голову. У входа в парк они стоят какое-то время молча, смотря вперед – на зелень и синеву реки.
Песня заканчивается, и Мингю выключает плеер. Чувствует вдруг потребность сказать что-нибудь или, еще лучше, сделать. Но что? Что он может сделать? Прошедшие неполные две недели Мингю только и занимался тем, что забирал, не отдавая ничего взамен. Тэён бы сказал, что желание делиться чем-то в ответ – это нормально, невозможность сделать этого – нормально тоже, но порой сам факт принятия чужих поступков и ощущение потребности шагнуть навстречу – уже ответное действие. Даже если шагнуть ты не можешь. Или просто не знаешь, как.
Мингю не знает.
(Но хочет.)
– Ты на острове бывал когда-нибудь? – спрашивает Чонхо, когда они быстро переходят дорожку для велосипедистов, которых много даже в сумерках.
– На каком?
– Сорэсом. Он прямо тут, минут пять идти. Я прихожу туда, когда хочется посмотреть на Ханган и расслабиться. На Ёыйдо вечно толпы, а там можно посидеть в уединении.
– Не помню. Может, бывал пару раз в детстве. – Мингю склоняет голову, потому что о тех временах вспоминать не то чтобы больно, просто… не хочется сейчас.
Они пересекают небольшой деревянный мост, идут дальше по тропинке, минуя кусты цветов, среди которых Мингю видит космею, яркими пятнами выглядывающую из зеленых зарослей. Вспоминает вдруг, что мать любила ее. Говорила, что космея очень неприхотливая и цветет до поздней осени, сажала ее во дворике рядом с их домом. Мингю терпеть не может розовый цвет, но космею любит, хоть и любовь эта довольно болезненная.
Чонхо останавливается с краю дорожки, смотрит по сторонам и ныряет в заросли высокой травы. Мингю дергается следом и видит среди кустов узкую тропинку, которая резко уходит вниз. Споткнувшись о камень, он чуть не летит птицей, но умудряется просто быстро сбежать к реке, врезавшись в конце в Чонхо.
– Пришли, – на него смотрят с улыбкой, – давай вбок пройдем.
Они идут по большим камням, которыми выложен берег острова, иногда перескакивая с одного на другой, и останавливаются, когда становится уже не понятно, как далеко то место, где они вышли к реке. Чонхо садится с краю и вытягивает ноги вперед, ставя их на один из тех влажных камней внизу, которые то и дело омывают волны. Он тянет руку вверх – к Мингю, – а у того в голове мелькает глупый вопрос о том, зачем это делать, если он может сесть рядом и сам. Вопрос мелькает, вопрос возвращается, пролетает в мыслях еще раз, но Мингю все равно протягивает руку в ответ. Садится рядом и смотрит вперед – на противоположный берег Ханган, который кажется настолько далеким, что не доплыть никогда.
Здесь и правда никого – только они. Наверное, мало желающих ломать себе ноги на крутых склонах и падать в траву, после скатываясь в воду. Мингю достает из кармана сигареты и закуривает. Один из плюсов таких уединенных мест – здесь можно курить, не боясь, что поймают и заставят платить штраф. Он знает, что в этом парке курить нельзя, но Чонхо, видимо, знает больше него, раз привел его сюда.
Небо над ними все такое же сиреневое и чистое настолько, что наверняка можно увидеть другие галактики, если постараться. Дождь льет, когда ему вздумается, но в последние дни у него, видимо, совсем другие заботы.
– Почему папоротник? – неожиданно спрашивают у Мингю, а он не сразу понимает, о чем речь. Смотрит на свою татуировку, выглядывающую из-под задравшегося рукава рубашки, и криво усмехается.
– А я все ждал, когда ты спросишь. – Он стряхивает пепел с сигареты и вздыхает. – Не знаю. Это Тэён предложил. Сказал, что папоротник соответствует моему дню рождения[12], а мне, если честно, было все равно, что бить. Я просто хотел… – Мингю не заканчивает, потому что ему становится немного стыдно. Но почему? Почему ему должно быть стыдно за свою боль? Он натягивает сползший рукав обратно на кисть, но прячет не татуировку, а то, что пытается скрыть за чернилами.
Чонхо какое-то время молча разглядывает самый край выглядывающего из-за ткани рисунка и понимающе улыбается.
– Ты когда-нибудь думал о том, как бы все сложилось, не попади ты сюда? – спрашивает он, а Мингю замирает с не донесенной до рта сигаретой.
– Думал, – признается он.
– Я тоже. – Чонхо берет пачку сигарет, что лежит на камне между ними, и вытаскивает одну.
– Что надумал? – Мингю поворачивается к нему.
– Даже не знаю. – Тот крутит сигарету в пальцах какое-то время, а потом чиркает зажигалкой. – С одной стороны, не изменилось бы ничего, а с другой… все бы было совсем другим.
– Это как?
– С тобой сложно.
– Это не ответ, – хмурится Мингю. – И я бы сказал, что это дело привычки.
– Я привык, – Чонхо выдыхает дым и усмехается, – уже привык. Если честно, не люблю к чему-то привыкать, потому что потом всегда наступает момент, когда тебе приходится учиться снова жить без этого.
Мингю моргает, фокусируя взгляд на чужом профиле, и отворачивается, переводя взгляд на сигарету, зажатую между своих пальцев. Интересно, насколько тяжело бы ему было бросить курить?
– Это как бросать курить. Вот это все, – говорят ему, а он немного спотыкается мыслями, которые словно взяли и прочитали.
– «Вот это» – это что?
– Вся эта ситуация, – Чонхо пожимает плечами, а потом смотрит вперед, на реку и здания на другом берегу вдалеке. – Я бы, знаешь, никому такого не пожелал. Сидеть в неведении и не в состоянии помочь близкому другу. Это слишком сложно, но в то же время… как там говорят? У каждой медали две стороны? – Он затягивается, а Мингю слышит, как тлеет сигарета, честно слово, даже за шумом волн слышит, и его этот звук убивает почти. – Знаешь, как выглядит моя вторая сторона?
– Как? – нехотя спрашивает Мингю, потому что знает, что даже без этого вопроса услышит ответ.
– Как голубое небо, которое я никогда не видел.
Он наблюдает за тем, как Чонхо тушит сигарету и бросает бычок куда-то себе за спину. Не хочет поднимать взгляд, потому что знает, что столкнется с чужим.
– Я никогда не видел его, да, но, кажется, все равно знаю, что оно удивительно красивое.
Мингю не знает, что ответить на это. Он так сильно сжимает сигарету, что уже лопнувшая ментоловая капсула в фильтре крошится в пыль. А как выглядит его вторая сторона? Как сиреневое небо?
(Или как Чонхо?)
Санхён был его другом с самого детства. Они вместе носились по улицам, убегая от собак, вместе пошли в школу и рисовали на полях тетрадей, которыми потом обменивались. Вместе выросли, вместе впервые влюбились. Такая классическая и знакомая многим история, в которой много поддержки, о которой ты даже не просишь.
Тэёна он знает около десяти лет – со средней школы. Они вместе сбегали с уроков и рисовали корявые граффити на стенах под мостом из одного-единственного баллончика, вместе влезали в драки и уходили с кучей синяков по всему телу. Вместе повзрослели и стали личностями, вместе впервые заглянули куда-то дальше изнанки жизни. Такая классическая и знакомая многим история, в которой до самых краев глубокого понимания и безоговорочного принятия.
Чонхо рядом с ним чуть меньше четырех лет. Названый младший брат, которого он всегда хотел, но получить боялся, хотя обзавелся все равно. Они вместе играли в компьютерные игры, объедались сладостями и дрались на подушках. Вместе засыпали на одной кровати, но порознь просыпались, потому что Чонхо в школу было раньше, чем ему в университет. Такая классическая и знакомая многим история, в которой много заботы и такого тепла, что все внутри обволакивает.
Он знает этих троих так хорошо – от макушки до пят, – у него ближе нет никого, ему и не надо, если честно, у него ресурс близости на эту жизнь давно исчерпан, ему взамен дать совсем нечего, да и принимать сложно слишком, поэтому ему достаточно, ему хватит, ему…
Чонхо, что сидит сейчас рядом, чуть касаясь плечом, он знает ровно десять дней. Они вместе оказались вдали от самых близких людей, вместе застряли в паутине настоящего, которая опутала так, что будущего не разглядеть. Они разделяли тишину на двоих с дымом сигарет в пустом пространстве между, смотрели на огни Сеульской башни и душили в себе вопросы, которых меньше никогда не станет. Они оба хотели пойти навстречу друг другу, но сворачивали, потому что по ту сторону ответов нет или они совсем не те.