Шас’вре заметила, что Асу’кай яростно и страстно охотится за убийцами соратницы, утратив самоконтроль после ее гибели. Залпы ветерана проходили вдали от скачущих «Часовых», в любой момент они могли развернуться и убить снова…
Я не погибну так просто и так глупо!
Глубоко зачерпнув сил из скорбящего сердца, Разбитое Зеркало попыталась обрести связь с незнакомой машиной. Она выбрала противника и сосредоточилась, изучая его случайные маневры, заставляя себя вычислить принцип движений. И внезапно ей это удалось.
Ван Галь понял, что обрек себя на гибель, решив атаковать взбесившийся боескафандр. Это была неверная цель. Другой тау, тот, что промахнулся по Боргарду с воздуха и споткнулся в миг приземления, — именно он убьет арканца. Кавалерист понял это по небольшим изменениям в позе чужака, положении оружия и том, как датчики БСК вперились в него, словно заглядывая прямо в душу. Враг очнулся и вступил в игру.
«Догнавший бурю»: 213 побед, подсчет продолжается.
Спасения не было, поэтому Ван Галь завершил атаку и разнес правый боескафандр на куски. Мгновением позже уцелевший противник выстрелил по шагоходу с абсолютно верной позиции, как и предвидел Боргард. Он даже не пробовал уклониться.
«Догнавший бурю»: 214 побед, подсчет окончен.
Джи’каара зарычала, наслаждаясь убийством и упиваясь видом горящего «Часового», который подпитывал ее ненависть. Несомненно, эфирные не одобрили бы подобных эмоций, но именно они бросили тау на Федре, так что плевать на их мнение. Возможно, эти мистики ошибались насчет Высшего Блага. Если ненависть дает такую сосредоточенность, такую силу, возможно, она и есть истинный путь?
Я буду убивать гуэ’ла, убивать до тех пор, пока от них не останется ничего, кроме праха и горьких воспоминаний!
Развернувшись, шас’вре начала отслеживать последний шагоход. Тот медленно кружил вокруг боескафандра, устрашенный гибелью брата. Всадник «Часового» был очень умелым — даже талантливее другого, сраженного Разбитым Зеркалом, — но женщина видела, что пилот не верит в себя и эта неуверенность погубит его.
— Искорени чуму синекожих! — взревел кто-то позади нее.
Затем послышался мучительный жалобный вой, и нечто вгрызлось в спинную бронепластину «Кризиса». Дергано повернувшись, Джи’каара отмахнулась фузионным бластером, но нападавший отбил удар шипастым наручем. Неприятель был облачен в вычурный железный боескафандр, полную противоположность обтекаемой и минималистской машины шас’вре. На его броне виднелись пятна крови и грубо намалеванные символы, выдававшие в пилоте варвара даже по меркам гуэ’ла.
— Узри ереси их и истреби их! — прогрохотал дикарь через усилители, не прекращая атаковать.
Он поочередно взмахивал бешено вращающимися циркулярными пилами, закрепленными на запястьях, описывая широкие дуги. Блокировав один из ударов фузионным бластером, Разбитое Зеркало почувствовала, как сминается кожух. Она никак не могла навести оружие, враг был слишком близко…
Да, я сломлена, но это делает меня сильнее!
Ощерившись, Джи’каара направила огнемет в землю и выпустила мощную струю пламени. Со свистом терзаемого воздуха обратный поток жара поднялся над платформой, объяв обоих противников. Шас’вре заметила тревожные сигналы на индикаторах, но она не прекращала огонь, уверенная, что «Кризис» продержится дольше древней брони врага.
Это ваша раса — чума! Ваше время ушло!
Доспех Оди раскалился, как печка, и юноша обливался потом. Он слышал хрип и лязг старинных охлаждающих систем, которые пытались ослабить жар, порожденный огнеметом тау. Сквозь бушующее пламя Джойс видел «голову» врага, сенсорный модуль, обращенный к нему, казалось, с ледяной отстраненностью. Пастырь знал, что эта холодность — ложь, и ксенос внутри боекостюма ненавидит его так же, как он сам ненавидит ксеноса. Именно так все и должно быть.
В мире нет места для нас двоих, нет его и в Небесах и Преисподних бесконечного космоса!
Кожа Оди пошла волдырями, но он продолжал атаковать боескафандр с неистовством, которое приглушало боль. Чужак не отступал, изрыгал потоки огня и неуклюже парировал удары фузионным бластером, укрепленным на левой руке. Наконец языки пламени проникли под расколотый кожух оружия, и оно взорвалось, оторвав конечность БСК. Ударная волна вытолкнула пастыря из пылающего ада.
— Не подходи, и я прикончу ублюдка! — крикнул по воксу мистер Серебряк, выводя «Часового» на позицию для атаки, но Джойс не обратил на это внимания.
Истошно распевая псалом бичевания пороков, юноша снова ринулся в бой, но мгновенная передышка дала врагу возможность поднять огнемет…
Пусть ты сожжешь мою плоть, дух мой тебе не сокрушить!
Оди ринулся прямо в струю пламени, и доспех протестующе заскулил: охлаждающие системы отключились, не выдержав перегрузки. Раскалившийся докрасна нагрудник опалил кожу и сжег плоть на ребрах. Джойс словно проглотил боль и тут же исторг ее, превратив в священную ярость, направленную против ксеноса. Запустив толчковый двигатель, он запрыгнул на широкие плечи «Кризиса» и врубился в небольшую угловатую голову БСК. Машина с грохотом задергалась, пытаясь скинуть зуава, но юноша глубоко вонзил лезвие циркулярки ей в плечо и, укрепившись, продолжил кромсать врага второй пилой.
— Я — воплощение Его воли и Его слова! — радостно ликовал Оди, плоть которого пузырилась под железной кожей доспеха. — Я — клинок Его ярости… — Голова боескафандра повисла на пучке искрящихся проводов, пастырь откинул ее в сторону. — И я — щит Его презрения!
В тот же миг противники взмыли к небу, возносимые над платформой прыжковым ранцем «Кризиса». Лишившись сенсорного модуля, машина летела вслепую, но при этом вертелась и брыкалась: пилот все еще пытался сбросить Джойса. Юноша, вцепившийся в БСК, как чиновник в свое кресло, рубил свободной рукой, стараясь добраться до порченой плоти ксеноса под оболочкой.
Между плечами боескафандра что-то лопнуло, и он содрогнулся от серии микровзрывов, а затем, внезапно и с чудовищной силой, сдетонировал прыжковый ранец. Ударная волна отшвырнула Оди, словно он был бумажным змеем, оказавшимся на пути торнадо. Кувыркаясь в воздухе, Джойс заметил, что его заклятый враг стремительно падает на площадку челнока.
— Кровь для Бога-Императора! — прогремел пастырь, представляя, как гордятся им сейчас святой Гурди-Джефф, и Император, и старенькая мама.
Когда полет по инерции перешел в свободное падение, юноша попытался включить ракетный ранец доспеха. Поврежденные механизмы протестующе заскрежетали и бессильно затарахтели, но не более. Выругавшись, зуав стукнул кулаком по своенравной штуковине.
Толчковый двигатель взорвался, будто осколочная граната, и Оди Джойс осыпался с небес тысячью поджаренных кусочков.
Израненная и полуослепшая Джи’каара лежала в обломках «Кризиса». Удар о платформу переломал все кости в теле женщины, но ненависть Разбитого Зеркала не потускнела и пылала маяком сияющей тьмы в самом сердце ее существа, не давая уйти в блаженное небытие.
Я… не… сдамся…
В черном своде над шас’вре появилась светлая трещинка, почти болезненно яркая после полной темноты, а затем кто-то отвалил нагрудник БСК в сторону, и свет хлынул внутрь водопадом. Джи’каара попыталась отвернуться, но шея не слушалась ее. На фоне неба возник морщинистый гуэ’ла и с волчьей ухмылкой уставился на чужачку. Как заметила Разбитое Зеркало, у него не было глаза, уха и большей части зубов.
— Эй, да у нас тут живая синекожая! — крикнул он невидимым товарищам. Оценивающе взглянув на лицевые имплантаты тау, гуэ’ла облизнулся. — Да у тебя тут натурально шикарное барахлишко, сестра, — промурлыкал он, — а старина Калли, скажем так, коллекционер, понимаешь? — Затем гуэ’ла, в руке которого появился кинжал, протиснулся внутрь. — Лежи смирно, подружка!
Но тут кто-то выдернул коллекционера обратно — тот успел только удивленно вскрикнуть, — и перед Джи’каарой появилось новое лицо. Для нее все гуэ’ла выглядели одинаково, но этот обладал совершенно уникальными шрамами. Хотя с их встречи в Трясине прошло много ротаа, Разбитое Зеркало узнала его пугающе отчетливо.
— Ко’миз’ар, — прохрипела шас’вре. Сетка шрамов гуэ’ла исказилась, и женщина поняла, что он тоже ее узнал. — Ко’миз’ар…
— Совпадений не бывает, верно? — тихо спросил старый знакомый. — А если и бывают, то происходят как-то совсем уж криво.
Джи’каара смотрела на него, не совсем улавливая смысл слов. Без лексического модуля ее понимание языка гуэ’ла было в лучшем случае ограниченным.
— Комиссар! — позвал кто-то. — Все на борту, сэр. Можем отправляться!
Только тогда Разбитое Зеркало обратила внимание на нетерпеливый рокот двигателя челнока. До этого он казался шас’вре неважным, а для покрытого шрамами человека это как будто было несущественным и сейчас. Он смотрел только на Джи’каару.
— Стоило убить меня, — сказал ей комиссар, — когда у тебя был шанс.
— Убить тебя… — прошептала женщина. Эту насмешку она поняла и попыталась ответить на нее достойно: — Убью… тебя…
— Да. Думаю, ты одна из немногих, кому это, возможно, еще по силам. — Гуэ’ла помедлил, словно удивившись собственным словам. — Может быть, в следующий раз.
И он удалился.
Чуть позже рокот челнока превратился в краткий раскатистый грохот, а потом затих и он, оставив Джи’каару наедине с ее ненавистью.
ГЛАВА 15
День последний
Челнок
Мы покинули Федру. Во время подъема на орбиту она цеплялась за челнок, словно отвергнутая любовница, пыталась остановить наше бегство на каждом этапе полета. Кажется, я ощутил, в какой именно момент мы вырвались из Её атмосферы и оказались в чистой пустоте космоса. Не знаю, что ждет нас на корабле Небесного Маршала, но по крайней мере нам не придется умирать в Её объятиях.
Бегство вышло загадочным, поскольку я не совсем понимаю, кто именно управляет кораблем. Перед отлетом казалось, что наш пилот погиб или исчез, но ведьма уверила меня, что он ждет в кабине вместе с Катлером. Судя по напряженным ноткам в ее голосе, это была не совсем правда и не совсем ложь, а тема, которую мне не стоило поднимать. По негласному уговору я остался в трюме, тогда как северянка и ее телохранитель отправились в кабину. Вскоре после этого мы поднялись в воздух, и пока что этого достаточно.