– Можно мне встретиться с вашим так называемым Всевышним? Может, лучше я сам попрошу его отправить меня домой? Раз вас все равно накажут, вам же не будет хуже, если я пойду к Всевышнему и попрошу за себя?
В ответ на мои слова Мачон глубоко вздохнул:
– Как я могу запретить тебе встретиться с ним, ведь все случилось по моей ошибке? Но проблема в том, что тебе нельзя идти той дорогой, если ты не пройдешь кастинг.
– Никак?
– Никак.
– А вы можете довести меня до той дороги, которой идут люди, прожившие свой земной срок до конца? Если я пойду тем путем, я смогу встретить Всевышнего?
– Тот путь и этот – совершенно разные, – вмешался Саби.
В итоге получается, что я ничего не могу сделать. Остается только одна надежда на последний тур кастинга. Однако мои шансы победить равны нулю.
Я вышел из укрытия в основании дерева.
«Придется мне теперь вечно скитаться здесь». При этой мысли из глаз потекли слезы.
Присев на корточки в стороне от всех, я мысленно прокрутил всю свою жизнь словно в калейдоскопе. В ней не было ни одного радостного и волнующего момента. Каждый свой день мне приходилось проживать, затаив дыхание, опасаясь, как бы не случилось чего-нибудь плохого. Даже после смерти невозможно было вспомнить о моей жизни без слез, такой жалкой она была. С каких пор я так жил? С момента разрыва пуповины, соединявшей меня с матерью, и появления на свет?
– Ой…
В тот миг в моей голове пронеслось воспоминание. Такое смутное и едва различимое, в котором я увидел себя семилетнего.
Я держу за руку сестру, пытаясь куда-то ее вести. Ильчу упирается какое-то время, а потом покорно идет за мной. Передо мной широкая шестиполосная дорога, мы с Ильчу переходим ее в неположенном месте, не на пешеходном переходе. На нас несется огромный самосвал, от испуга я выпускаю руку сестры из своей, а когда перебегаю дорогу и оглядываюсь – самосвал уже стоит как вкопанный. С громким воем сирены приближается машина скорой помощи.
Мне вспомнился в деталях тот роковой день. Вечером того же дня мама сказала в боль-нице: «Ильхо утром разбил блюдце. Это плохая примета, но я не предупредила их».
Наверное, в тот момент слова матери глубоко запали мне в подсознание. Если с утра не везет, нужно быть осторожным. Несмотря на столкновение с самосвалом, Ильчу сильно не пострадала, если не считать раны на лбу, поэтому ее выписали из больницы через несколько дней. Мать, отец и даже сестра постепенно забыли о том происшествии. И я думал, что тоже забыл. Однако память о нем все это время жила в моей душе.
Я вспомнил огромный шрам, оставшийся на лбу у сестры, который так и не исчез, даже после шести операций. Из-за него Ильчу всегда носит челку. Шрам остался после событий того страшного дня. Я думал, что забыл о нем. Однако оказалось, что это было не так.
Как, должно быть, Ильчу ненавидела меня каждый раз, когда видела свое отражение в зеркале! Брата, который выпустил ее руку, бросив одну, под колеса несущегося на нее самосвала.
Вспомнилась мама. Она никогда при мне не говорила про шрам на лбу Ильчу. Впрочем, как и отец. Воспоминания безостановочно всплывали одно за другим.
Нужно было хоть раз попросить прощения за то, что бросил ее одну.
Меня мучило острое сожаление, что я так и не сделал этого. Надо было попросить прощения за то, что не смог удержать ее руку и убежать вместе от приближающейся опасности. Вслед за одним воспоминанием всплывало другое, где тоже была Ильчу. Вот она идет в ближайший магазинчик, зажав в кулачке монетки. Вот она возвращается с двумя леденцами, разворачивает один и сует мне в рот. Я сосу леденец и показываю большой палец, Ильчу заливисто смеется. А вот день, когда я дерусь с мальчишкой на детской площадке. Он явно сильнее меня, и Ильчу снимает башмак и лупит им моего противника по голове с криком: «Не бей моего брата!»
Сестра всегда радостно улыбалась мне и любила меня больше, чем маму.
Откуда-то из глубины души поднималось незнакомое горячее чувство. Мне захотелось увидеть Ильчу и обнять ее. Погладить шрам на лбу.
Вспомнился отец. Возможно, он думает, что я покончил с собой из-за того, что попался ему с сигаретой в зубах. Если это так, то он никогда не сможет вырваться из глубокого омута вины.
В отчаянии я схватился руками за голову, теребя волосы. Мне обязательно нужно было вернуться, но, как назло, тоненькая нить моей надежды оборвалась.
Я разглядел вдалеке со спины силуэт Интригана. Мне страшно захотелось подбежать к нему и со всей силы по ней двинуть. Из-за его эгоизма я не смогу вернуться и выполнить последние просьбы моих попутчиков.
В этот момент Пижон, оглядевшись по сторонам, неловко поднялся с земли. У меня екнуло сердце. А вдруг он тоже слышал о том, что я возвращаюсь, и решил попросить о чем-то?
– Говорят, что ты можешь вернуться?
Моя догадка подтвердилась.
– Вовсе нет.
– Неужели? Я слышал от очень надежного источника.
– Извините, не получилось.
– Что значит «не получилось»?
– Я не смогу вернуться, потому что этот «надежный источник» разболтал всем то, что нужно было сохранить в тайне. Так что не имеет смысла просить меня о чем-нибудь.
– Правда? Я не собирался ни о чем просить. Просто хотел подарить тебе часы. Ты уверен, что не сможешь вернуться? – спросил Пижон, снимая с запястья часы и показывая их мне. Они ослепительно сверкали, так тщательно он начистил их.
– Почему вы хотите отдать их мне?
– Зачем тебе знать причину, ты ведь все равно не вернешься? Извини, наверное, это была пустая сплетня. – Пижон снова надел часы на руку. Он прошел несколько шагов и оглянулся.
– Ну что еще?
– Ты точно не вернешься?
«Я не могу вернуться, кретин, и это не зависит от меня», ~ мысленно возразил я.
– Точно.
– Понятно.
Пижон удалился. Его плечи выглядели бессильно поникшими. Зачем же он хотел отдать мне часы?
Прошло еще какое-то время, в течение которого ненадолго налетал черный туман. Передо мной с измученным видом появился Интриган:
– Говорят, у тебя не получится вернуться. Почему?
– Ну, вам это лучше знать. Проблемы возникают тогда, когда тайное становится явным. Даже дети вроде меня знают об этом, неужели вы не знали?
– Не понимаю, о чем ты?
Его лицо, выражающее полное неведение, показалось мне гадким.
– Слухи о том, что я очутился здесь по ошибке Мачона, дошли до Всевышнего. Все получилось само собой, даже не пришлось шантажировать Мачона, что я сам обо всем расскажу. И все благодаря вам, – грубо ответил я.
– О чем ты? Разве не ты распустил слухи? Я думал, ты сам всем рассказал, что возвращаешься. А те, кто узнал об этом, стали обращаться к тебе с просьбами. Я рассказал о тебе всего лишь Лохматой и Старику.
Что за бред он несет? Как так получилось?
– Гм, зря я доверился людям, которые показались мне тихонями. И Лохматая, и Старик такие молчаливые, я был уверен, что они никому не разболтают. Скорее всего, это они распустили слухи. Но точно не я, – выражение его лица было таким искренним… Похоже, он не лгал.
В любом случае все кончено, и я не смогу вернуться. Мне с самого начала не нужно было никого слушать. Мог бы и без вас догадаться, что Мачон совершил ошибку. Надо было мне самому разобраться, как же я сглупил. Придется теперь вместе с вами скитаться в этом жутком месте, – мне стало обидно до слези очень захотелось выговорить все этому мерзкому типу. – Не хочу злиться на вас, но ничего не могу с собой поделать. Это вы во всем виноваты! Я слышал от Мачона, почему вы хотите спасти остальных попутчиков. Ведь у вас куча грехов? И вы хотите смягчить приговор Небесного суда?
– Это он тебе сказал?
– Чем же вы занимались при жизни? Что это за работа, что вам пришлось так много грешить и бояться приговора?
– Какое это теперь имеет значение?
– Любопытно.
– Ну что ж, сейчас уже не имеет смысла скрывать. Я был композитором.
Композитор, как неожиданно. Я подозревал в нем профессионального мошенника, который кидает людей на деньги.
– Ты знаешь песню «Путешествие с друзьями»? Это я написал.
– Да ну, не может быть.
Песня имела огромную популярность. Она звучала из каждого магазинчика в городе. Гуляя по улицам, можно было слушать ее бесконечно, даже не желая этого.
– А знаешь песню «Привет и еще раз привет»? Тоже я написал.
Нет, он точно мошенник, вне всякого сомнения. Вешает мне лапшу на уши, мол, написал музыку для всех самых популярных песен, пользуясь тем, что я не могу это проверить.
– А песню «Воспоминания из телеящика» знаешь? Тоже мое детище.
– Пф! – Я недоверчиво фыркнул, глядя вдаль. Ну, если он сочинил музыку к таким шлягерам, тогда будем считать, что я написал к ним слова.
– Кажется, ты не веришь мне. Посмотри на меня внимательно. Возможно, моя внешность покажется тебе знакомой. Меня иногда показывали по телевизору, – Интриган приблизил ко мне синюшное лицо. Даже если я и видел его по ящику, в нынешнем состоянии его совершенно невозможно было узнать.
– И почему же такой знаменитый и неординарный человек добровольно выбрал смерть? – с издевкой поинтересовался я.
Вместо ответа мой собеседник тяжко вздохнул. Он помолчал немного, задумчиво опустив голову, а потом заговорил:
– К чему теперь скрывать? Я завидовал нашим попутчикам, когда они рассказывали о своей судьбе. Чувствовал, как они получают утешение от того, что понемногу открываются. После окончания десятого тура мы все будем скитаться здесь, проводя дни в страданиях и муках. Теперь все кончено. Возможно, так будет лучше, если рассказать о себе сейчас. Мне станет легче на душе. Стыдно, конечно. Эх…
Его вздох был бесконечно длинным. Потом он нехотя продолжил:
– Мачон ошибается. Я хотел с твоей помощью вывести всех отсюда не для того, чтобы мне смягчили приговор. Своей смертью я уже искупил грехи перед теми, кто по моей вине получил душевную травму и покончил жизнь самоубийством. Мне просто хотелось сделать что-нибудь для наших попутчиков.