– Антонио Варкальсель Пио де Сабойя.
– Хорошо, Антонио. Я вижу ваше стремление к наукам и к поиску, мы в этом смысле на одной волне. Но ваш отец скоро прибудет в город, как только стихнет ветер. Что вы планируете делать?
– Наша конфронтация никогда не закончится. Я даже не знаю, почему мы так враждуем. Он имеет все возможности, чтобы заниматься наукой. Собственно, так и делает, но желает контролировать мои действия.
– Так поступают все отцы.
– Возможно, но дух противоречия настолько силен, что не уверен, люблю ли я отца.
Они спустились на этаж ниже. Прекрасная, декорированная резными деревянными панелями кухня пахла свежим лаком и сухим деревом.
– Здесь только сервируют закуски и разливают напитки, нам надо в подвальную часть, – сказал Лумеарис.
Они спустились еще ниже, и граф, сняв со стены масляную лампу, зажег ее от свечи, что держал всё это время в руке. Мягкий свет осветил небольшую деревянную дверь. Граф толкнул ее, но дверь осталась закрытой.
– Как досадно, заперто.
– Минуту. – Хаким достал из-за голенища сапога небольшой тонкий нож, вставив в замочную скважину, немного подвигал лезвием. Раздался тихий щелчок, и дверь открылась.
– Я хочу этому научиться.
– Не сейчас, но обещаю, что научу. – Хаким дружески похлопал Антонио по плечу.
Внутри помещения располагался потемневший от времени очаг. Это выглядело странно, поскольку сам дом был недавно выстроен.
– Он здесь с мусульманских времен, очаг этот. Никто не помнит уже, как он появился. Когда строили, раскопали фундамент, а там это чудо. Решили оставить, – пояснил Антонио.
Хаким огляделся вокруг. Запасы впечатляли. Бочки с оливками и маринованными яйцами, свежие яйца, вяленое мясо, висящее под потолком. Плетеные корзины с томатами и баклажанами. Хаким повел носом: на полке под потолком в плотно закрытых бутылках стояли, по-видимому, специи.
Антонио посмотрел на Хакима и затем сказал:
– Вы не поверите, но я сам здесь впервые.
– Я живу на этом свете, граф, дольше, чем кто-либо другой, – начал Хаким издалека.
– Антонио! – перебил его граф.
– Да, простите, никак не могу привыкнуть. Так вот, Антонио, за долгую жизнь я кое-чему научился.
Хаким взял длинный нож из тех, что висели на стене, и отрезал пару крупных ломтей от каравая. Толстая прочная корка ломалась под ножом, открывая свежую, пахучую мякоть. Хлеб источал теплый, солнечный запах сладкого молока и немного кислого дыма.
– Это из деревни привозят, в местной пекарне делают, – пояснил граф. – Не плесневеет, в каменный сухарь превратится, а не плесневеет.
– Я люблю такой. Из Бусота?
– Да, еще есть в Иве. Но там орехи и изюм добавляют, маис или томаты сушеные. Я не очень люблю. А вот отец очень.
Хаким ловко налил оливкового масла на хлеб, затем, разрезав помидор на несколько тонких колец, положил сверху пару кусков вяленого мяса. Сверху накрыл вторым ломтем хлеба, придавив рукой, разрезал полученную закуску на две части. Протянул графу:
– Попробуйте, это вкусно.
– Я ни разу не видел, чтобы так ели холодные закуски.
– Да я сны иногда вижу, вот один раз видел странного вида дом. Окна огромные от пола до потолка, а за окнами облака. Вот в этом сне я ел нечто похожее, захотелось попробовать.
Граф уже не мог ответить, он жадно откусывал и, казалось, глотал не жуя.
– Пища богов! – поблагодарил он.
– Сделаем и губернатору на пробу?
– Пожалуй, да.
– Так что за напиток вы пили?
– Уф… Если честно, мы надеялись, что это хорошей выдержки фондильон. Но на поверку оказался сущий яд. Бр-р, как вспомню, как галлюцинации накрыли, так оторопь берет.
– На фондильон похоже. Оно же коньяком пахнет, это вино?
– Коньяком, а это – какими-то клопами. Бестии, рожденные от вурдалака.
– Х-ха-ха! – засмеялся Хаким и вдруг замолчал. Его осенила смутная догадка: – Пойдемте-ка, спросим кое-что у нашего главы города.
Они взяли с собой корзину с хлебом и прочими составляющими пищи богов и вернулись на третий этаж к губернатору. Растолкав его, всё еще спящего, заставили откусить хлеб.
Невозможно описать радость на лице измученного похмельем губернатора.
– Скажите, а как бы узнать, где был найден документ, с которого началось наше расследование? – поинтересовался Хаким.
– На этот вопрос мог бы ответить Тит.
– Где найти этого чертова постреленка?
– А он не у вас в таверне?
– В том-то и дело, что нет.
Мужчины замолчали.
Хаким сказал:
– Ну, допустим, моя догадка верна, и свою пучеглазую печать бумага получила в районе крошечного рыбацкого поселка за Альбуферой. – Он не произнес вслух, но про себя добавил: «Именно там встретились Пилар и Лука». Затем продолжил: – И далее подсказка привела нас в храм Сан-Николас.
– И что? – губернатор с графом смотрели непонимающе.
– И то. Теперь нас ведут к пороховой башне. Это логично.
– Видимо, наш загадочный друг знает что-то, что нам не под силу понять, – сказал граф Лумеарис.
– Так и есть.
– Итак, губернатор, координаты указывают на определенный участок земли. Чья она?
Губернатор, давясь огромными кусками, победоносно притопнул каблуком и, нарушая все законы приличия и этикета, невнятно ответил с полным ртом:
– Моя. Это абсолютно точно куплено мной и будет передано городу.
– Это прекрасно! Значит, поискам ничто не помешает?
– Конечно. Только там действительно огромная гора камней и мусора. Нам потребуется уйма времени, чтобы это всё раскопать.
Лумеарис заметно оживился:
– Может, позовем француза?
– Нет! – хором крикнули Хаким и губернатор.
– Не уверен, что мы справимся быстро, – начал рассуждать губернатор, – но я хотел всё равно там поставить временный легкий склад. Стены прикроют нас от посторонних глаз, и можно потихоньку вести раскопки.
Так и решили, поскольку другого выбора не было.
На самом деле Хаким действительно сильно беспокоился о Тите. И где этот мальчишка?..
После того как Тит привел нотариуса, он не послушался Хакима. Пребывая в благостном настроении, решил прогуляться вдоль улицы Майор и поглазеть на витрины магазинчиков. Впервые за свою недолгую жизнь он не испытывал голода, и его переполняла энергия. Хоть он и повзрослел раньше своих сверстников, в душе Тит оставался мальчишкой, который не прочь был проказничать и веселиться. Вот так он шел, гордо задрав нос, как вдруг грубая большая рука закрыла ему рот, и он почувствовал, что попал в стальные тиски.
– Попался, шельмец! Сейчас с тобой поговорит один важный господин.
Тит сжался всем телом и задрожал. Ему хотелось превратиться в крошечного мышонка и выскользнуть из лап огромного кота. Мальчика потащили и впихнули в темную карету, стоявшую в ближайшем проулке. Возница хлестко щелкнул кнутом, и лошади тронулись с места.
В карете стоял полумрак. Тит неуклюже плюхнулся на пол животом и, охнув, встал на четвереньки. Знакомый скрипучий, словно проводящий железным лезвием по стеклу, голос сказал:
– Говорят, что ты, засранец, ходил жаловаться на того, кто был с тобою так любезен?
Ужас охватил Тита. Роберто Хулио Хемелос дель Сантьяго. Этот богатый, знатный дворянин славился своими садистскими наклонностями. Жестоко расправлялся с врагами и торговал живым товаром, несмотря на запрет. Слуги его боялись до обморока. Расчетливый, умный и непримиримый. Его семья, принимавшая активное участие в войне за испанское наследство, поддерживала Бурбонов и долгие годы пользовалась милостью двора.
Именно он изнасиловал Тита и пытался сжечь доказательство причастности к работорговле.
Мальчик, мгновенно осознав всю опасность происходящего, включил жалостливого дурачка и тихо заныл.
– И что? Теперь будешь, как проворовавшийся цыган, петь слезливые песни?! – расхохотался Сантьяго.
Тит продолжил скулить:
– Господин, я не виноват, я вообще ничего не знаю. Я просто мальчик-посыльный.
– Так ли? Я могу дать тебе крошечный шанс прожить еще немного.
– Всё, что угодно, милостивый сеньор!
– Ты же получил работу? В таверне у Хакима?
– Не совсем так, я лишь могу иногда там оставаться и выполнять мелкие поручения.
– Будешь докладывать обо всём, что там происходит. Не то я отправлю тебя живым грузом в Бретань, услаждать местных извращенцев.
Сантьяго несильно ущипнул Тита за щеку. Глаза мальчика уже привыкли к темноте, и он с ужасом смотрел в лицо с крепко сжатыми узкими губами, неживыми глазами. Всё мерзко было в этом человеке, даже запах духов, исходящий от парика и камзола. Титу казалось, что это разложившийся труп смердит и отдает приказания.
– Ну что ж… Где я живу, ты знаешь. Слуги проводят тебя, если надо.
Сантьяго вытолкнул Тита наружу. Пролетев по воздуху, смешно размахивая руками, мальчик плюхнулся на мостовую, больно ударившись.
Потирая ушибленные места, он встал и побрел подальше от этого места, от насилия и предательства. Он решил: что бы ни ждало впереди, он не вернется. Ни за что и никогда. Он принесет свою жизнь в жертву ради спасения доброго друга Хакима и, может, заслужит поминальную речь от него. В размышлениях о собственных похоронах он зашел так далеко, что уже начал обдумывать костюм, в котором предстанет перед господом, и блюда, которыми будут поминать измученную душу.
Он брел, не разбирая дороги, и когда уже ноги совсем отказались идти, остановился, поднял голову и понял, что пришел к таверне Хакима и стоит прямо перед дверьми места, от которого бежал.
«Это черное колдовство, не иначе», – решил Тит.
– Я обыскался тебя, нельзя так пугать! – услышал он знакомый голос. Бросился, обнял пахнущего кислым дымом и сладкой корицей человека и расплакался.
– Ну что ты, что? – гладил Хаким его по голове. – Обидел кто? Или испугал?
Но Тит, тряся головой, ничего не говорил, а только ревел навзрыд, чувствуя при этом, что вместе со слезами уходит пещерный страх боли.