Она росла доброй девушкой и, как бывает, однажды войдя в возраст угловатых коленок и локтей, так и не смогла избавиться от неуклюжести. Мать смущало, что двадцатилетняя дочь еще не замужем, а отец этому втайне радовался. Альба родилась смышленой и с очень необычным цветом глаз. Как сказал однажды друг семьи: «Глаза, в которых разлилось море».
Итак, ее сердце и мысли были заняты исключительно покорением молодого человека.
Продавец орчаты Алехандро родился, когда его отец был в длительном отъезде. Мать плакала всю беременность, проклиная себя за минутную слабость, но ничего не поделаешь, ребенок появился в срок, здоровым и голосистым. Глава семейства принял новорожденного как своего, хоть это далось и нелегко. Во избежание скандала семья переехала жить в Аликанте из Валенсии. Непохожий ни на кого из своих семерых братьев и сестер, Алехандро обладал замкнутым, нелюдимым характером. Вся его семья напоминала маленькие пышные пончики, ожившие и рассыпавшиеся по полу, громко смеющиеся и притоптывающие крошечными пухлыми ножками. Сам же он был долговязым, слегка сутулым, с горящими внутренней силой глазами цвета надвигающегося серого шторма. Он не откликался на чужие эмоции, не верил в дружбу и любовь, отрицал справедливость. Мать, вздыхая, всегда говорила, что с таким набором сумрачных черт характера он, должно быть, выпал из чертова рукава. В детстве сверстники избегали играть с ним, не в состоянии объяснить, почему именно. Только лишь однажды на лице бледного мальчика с копной непослушных черных волос мелькнула тень улыбки. В тот день он увидел девочку с глазами теплого моря. Она читала книгу и смешно чесала ногу, покусанную комаром.
И вот вчера он увидел эти глаза снова. Она выросла и не стала красавицей, но оказалась довольна мила. И впервые в жизни Алехандро отметил учащение своего пульса.
Вечером он сказал отцу, что продавать орчату в жару – неправильно.
– А когда же тебе ее еще продавать? С утра все приходят купить орчату на завтрак.
– Вечером.
– Вечером? – отец смотрел на сына, как на умалишенного.
– Мы можем оставить утренние часы и добавить вечерние. Публика выходит прогуляться, и вполне…
Но отец перебил его:
– Не так всё просто. Вечером на улице опасно, и мы можем получить больше неприятностей, чем заработать. И потом… мы продаем свежую орчату. Это значит, что мать с сестрами после утренней работы должны будут в сиесту снова приниматься за дело?
– Я могу хотя бы попробовать. Отец!
– Нет, – отрезал отец. – Я обещаю подумать, но… скорее всего, мой ответ будет «нет». А вечером пойди и просто прогуляйся. Пора бы уже…
Алехандро и не надеялся так быстро уговорить отца, но, по крайней мере, у него был впереди свободный вечер. А сейчас чудесное утро, он отправился со своей тележкой с бидонами орчаты на угол улицы Майор и Рамблы. В этом же направлении вышла окрыленная мечтами Альба.
Сиплый, словно спросонья, смех демона колыхнул воздух и, докатившись до таверны, ткнул под бок Хакима. Но тот лишь отмахнулся, завернувшись в верблюжье одеяло, и постарался заснуть крепче в надежде, что проснется, когда всё закончится.
Альба сразу увидела предмет своего обожания. Остановилась в отдалении, провела рукой по складкам юбки, поправляя ее. Она уже было собиралась пройти мимо лотка с орчатой, сделав вид, что оказалась здесь случайно.
Мимо пробежал мальчишка, продающий газеты.
– Внимание! Внимание! Холера! Первые двадцать смертей. Новый мэр прибывает в город!
Альба остановилась. Новость ошарашила ее. Утренний любовный морок отступил, и она, кинув полный смятения взгляд на Алехандро, бросилась обратно домой.
Юноша тоже понял, что продаж в это утро не предвидится, и поспешил сообщить новость своим.
В Аликанте началась паника. То в одной семье, то в другой люди валились с ног со страшной температурой, рвотой и поносом. К моменту, когда прибыл новый мэр Тринитарио Кехано, в городе оказалось более полутора тысяч погибших и более трех тысяч заболевших. Это было много, учитывая, что в Аликанте вместе с окрестными деревнями проживало не более двадцати тысяч человек.
Тринитарио Кехано сразу приступил к организации борьбы с эпидемией. На личной карете он вывозил зараженных из ближайших деревень. Недалеко от табачной фабрики разбили полевой госпиталь прямо под открытым небом.
Мэр города договорился с правительством о выдаче ваучеров на лекарства и продукты для населения, по которым владельцам магазинов и аптек после будут выплачены компенсации.
Отец Алехандро принял решение раздать орчату бесплатно возле госпиталя. Всем известно, что земляной орех исцеляет любую хворь.
Люди запирались в домах. Улицы опустели. А под тряпичным пологом в уличном лазарете уже умерло более двух с половиной тысяч человек. Трупы сжигали, едва вывозя из города. Черный зловонный дым возвещал о наступившем танце со смертью, как называли эпидемии на левантийском берегу со времен высадки на белый берег папаши Ганнибала.
Хаким спокойно относился к происходящему. За пару тысяч лет он видел всякое. Отодвинув от стены шкаф с мелочами, сдернул кусок мешковины. Из стены торчал каменный желоб. Этот остаток римского акведука достался Хакиму во времена Кордовского халифата. Оттуда по-прежнему могла сочиться вода, Хаким лишь залепил дыру в стене глиной. Сейчас он раздолбил стену ручкой увесистого ножа, выгреб мусор из желоба и подставил ведро. Через некоторое время появилась небольшая струйка. Вначале мутная, с примесью песка и мелкого мусора, затем вода стала прозрачнее и, наконец, пахнуло свежестью.
– Вот и чудненько, – сказал Хаким и подставил большую стеклянную бутыль. Уже через пару часов он отвез целую телегу с водой к полевому госпиталю и оставил у входа.
Август – особенно удушливый месяц, когда зной выжигает всю растительность, а камни нагреваются так, что можно на них готовить еду. Это красноватое солнце, способное сжечь тебя за минуты. В самый жаркий месяц холера убивает за считаные часы, вызывая рвоту и диарею. Обезвоживание становится главным врагом.
Тишина повисла над городом, и даже скандальные чайки прекратили свои каркающие споры. Шумный, безалаберный Аликанте, не утихающий даже ночью, замер перед общей бедой. Холерный бес усердно трудился, переходя из дома в дом, оставляя за собой громкие вопли по умершим, а темное небо осветилось заревом погребальных костров.
Алехандро вез свою тележку с пустыми бидонами из-под орчаты домой. Он устал, но возвращался мыслями к девушке с самыми синими глазами на свете. Здорова ли она и ее семья?.. Он поднял голову к небу. В зарождающейся ночи мерцали первые звезды.
Кто-то тронул его за рукав.
Он обернулся. В страшном смущении Альба стояла около него.
– Простите, – почему-то шепотом сказала она, – но как вас зовут?
– Алехандро, – с легким кивком головы вежливо ответил он.
– Алехандро, вам страшно?
Посмотрев в ее глаза долгим, тихим взглядом, он отвернулся и вздохнул. А она продолжила:
– А мне очень. Я домой не хочу возвращаться, потому что, если беда коснется нашего дома, уже не будет как прежде. И если я не сделаю того, что хочу, я не просто буду потом жалеть об этом всю свою жизнь, я буду страдать.
– Так сделайте, – сказал Алехандро побелевшими от волнения губами.
Альба стояла не шелохнувшись. Она смотрела на Алехандро снизу вверх. Маленькая, худая девушка перед высоким, строгим человеком. А потом, раскинув руки в стороны, подняв голову вверх, выпрямила спину и как будто выросла на несколько сантиметров. Алехандро интуитивно сжался и чуть наклонился к ней.
Таким и должен быть первый поцелуй. Не страстным началом чего-то, но вытягивающим из тебя всю душу.
Едва касаясь губами, они стояли, слушая дыхание друг друга, так и не обнявшись. Он не осмелился обхватить ее, а она так и не опустила рук, продолжая держать их раскинутыми в стороны крыльями.
– Стук твоего сердца лишил меня покоя, – тихо сказал Алехандро.
– Я так боялась, – со вздохом ответила Альба.
– Чего же? – спросил он, убирая непослушную прядку с ее лица.
– Чего боятся все люди на земле? Быть отвергнутыми.
– Мне нужно отвезти тележку домой. Поздно уже. Где вы… ты живешь? Я провожу тебя, – твердо сказал он.
– Я не хочу сегодня ночью возвращаться домой.
– Но тебя будут искать.
– Не будут. Они думают, что я сплю, – улыбнулась Альба.
– На первый взгляд и не скажешь, что скромная барышня – сорвиголова! – засмеялся Алехандро.
Они шли по пустынной улице, и только бидоны в тележке мелодично позвякивали. Просто двое людей брели рядом.
Оставив около входа в дом тележку, Алехандро взял Альбу за руку, и они двинулись вверх, в сторону склона Бенакантиль. Тихо рожковые деревья шелестели своими погремушками. Душный воздух пришел в движение. Наконец-то ветер принес немного влаги со стороны моря, хоть чуть-чуть охлаждая кожу.
Перед лицом смертельной опасности легко отбросить стыд.
Он целовал ее лицо и волосы. Сглатывая, делая судорожный вдох, пытался что-то сказать, но продолжал осыпать шею и плечи мелкими горячими поцелуями, словно маленькими укусами.
И если люди говорят после: «Это было прекрасно» – и более не могут ничего добавить, то знайте, не было ничего такого, что заставило бы ангелов смутиться. Он мог вспомнить мельчайшую деталь этой ночи. Каждый вздох и слабый стон, каждое прикосновение.
Уже под утро, когда она спала, положив голову ему на колени, он почувствовал, что у Альбы жар. Ледяные руки и огненная голова.
Ужас сковал Алехандро, а пучеглазый бес разбудил Хакима своим мерзким смехом. Хаким вышел из таверны и сразу увидел в районе Эреты знакомое зеленоватое подмигивание.
Алехандро, подняв Альбу на руки, понес в сторону госпиталя, но через каждые несколько шагов приходилось ее ставить на ноги, придерживая: Альбу беспрестанно рвало. Он не боялся заразиться, даже не думал об этом; он не понимал, как всё могло измениться так быстро. И почему именно она?