Глядя в зеркало, я щеткой расчесывала волосы — сто раз в одну сторону, потом сто раз в другую. Мысли мои крутились по-прежнему вокруг тетушки Фелиции. Если честно, мне было ее жаль. Вот так, прожить всю жизнь никчемной неприятной женщиной, превратиться в столь же неприятную старуху, и в качестве финального диагноза о тебе скажут: «Противная, конечно, но опасности не представляет». Ужас!
Вот интересно, кстати — госпоже Редфилд явно много лет. Раз в несколько больше. Чем той же тете Фелиции. Маги вообще живут долго, а уж архимаги такой силы, так просто запредельно долго. Но кому бы в здравом уме пришло в голову назвать ее старухой??
Я отложила щетку, заплела косу и вернулась в спальню. Пожалуй, надо сделать для леди Фелиции тот самый амулет свежести, благо милый мальчик Рольф Снуррстон мне все про него рассказал. И ничего сложного, кстати — любой прозрачный кристалл в оправе из серебра плюс два заклинания. Где-то был у меня хороший аметист, как раз для дамы в возрасте подойдет…
Глава 17
Яхта разрезала волны, оставляя в кильватере пенную струю. Фьорд здесь был узким и прихотливо изгибался, зажатый с двух сторон скалами, то серыми, то покрытыми бархатной зеленью. Порой за поворотом скалы вдруг расступались, и открывалась долина — луг, пасущиеся лошади, домик… вода за бортом яхты была серо-голубая, без той невероятной тропической синевы, что видели мы с борта «Гордости Бритвальда».
За моей спиной раздался взрыв смеха, и голос Дерека окликнул меня:
— Сандра, тебе налить шампанского?
— Налить! — я протянула пустой бокал, и золотая струя взбилась пеной в узкой «флейте». — Ну что же, за следующее лето?
Братья радостно поддержали наш любимый осенний тост, и, подхватив за талии каждый по паре девушек, поднялись на обзорную площадку. Леонард, помедлив, последовал за ними.
— Я смотрю, Лео и здесь сопровождает тебя безотлучно? — не глядя на Джона, я покачивала бокалом, любуясь на пузырьки, тонкой струйкой бегущие вверх.
— Приходится, — пожал он плечами. — Лео считает, что назревает какой-то новый заговор, и всю семью охраняют с особой тщательностью. До сих пор он ни разу не ошибался, надо сказать.
Сегодня вместо принца Хольгерда я снова видела хорошо знакомого мне Джона, того самого темноволосого молчуна, который спасал меня. Амулет маскировки работал безупречно. Только ведь в случае нападения это не поможет…
— Ужасно люблю этот вид, — он продолжил говорить, не дождавшись от меня ответа. — Еще пара недель, и долины станут совсем золотыми. Если не зарядят дожди, нужно будет еще разок вот так выбраться. И зимой тут очень красиво…
— А зимой фьорд разве не замерзает?
— Нет, тут же теплое течение. Другое дело, что зимой штормит очень часто, рискованно вот так выходить на маленьком суденышке.
В подтверждение его слов сильный порыв ветра взметнул мои волосы, сдернул плед с шезлонга и плеснул высокой волной о борт яхты. Я поежилась.
— Пойдем в каюту? — обеспокоенно спросил Джон.
— Нет, не хочется, — я покачала головой. — Насидимся еще зимой в комнатах. Я лучше в плед завернусь.
Мой принц бережно укутал меня теплым пледом, задержав на мгновение руки на плечах, и отвел взгляд к горам. Молчание не было тягостным — мне показалось, что нет на свете другого человека, с которым было бы так хорошо в тишине.
— У тебя вся семья с магическими способностями? — нарушил молчание Джон.
— Нет, у мамы и у самой старшей сестры, Моники, только Дар. У мамы то, что называется. «зеленая рука»; она может просто ткнуть в землю старую вишневую косточку, и вырастет отличное дерево. А Моника получила голос, — я улыбнулась, — когда она его включает, любой заслушивается и про все забывает. Поэтому в нашей семье дети никогда не плакали и вовремя засыпали.
— Вы жили в Бритвальде?
— Нет, что ты! — Я повернулась к солнцу и зажмурилась, подставляя лучам лицо. — Дипломаты дома не живут. Мое детство прошло в Барсе, на берегу теплого синего моря. Потом меня отправили на пять лет в монастырскую школу в горах, возле озера Леман, ну, а последние семь лет я жила в Новом Свете.
— И когда ты поняла, что ты артефактор?
— Лет в двенадцать, наверное… В школе была одна монахиня, очень талантливый мастер. Ну, понятно, с поправкой на монастырскую составляющую… Вот она и начала меня учить.
Я вспомнила сестру Урсулу, в какой-то степени заменившую мне маму, и загнала внутрь злые слезы. Ну, не должна была она так нелепо погибнуть — молодая еще женщина, маг, ей пятидесяти не было, для мага это почти детский возраст. И вдруг на прогулке она каким-то образом поранила руку, а через двое суток скончалась от заражения крови! Я была уже в Гарварде, и никак не успела бы на похороны, но дала себе слово, что, вернувшись в Старый свет, съезжу в школу и попытаюсь все выяснить. Как раз и поеду в октябре, будет год со дня смерти сестры Урсулы…
Тряхнув головой, я попыталась прогнать печальные мысли.
— А ты… ты же с самого детства знал, что ты — наследник престола?
— О да! — Джон рассмеялся как-то невесело. — Ты себе не можешь представить, насколько это обстоятельство усложняет жизнь мальчишке! Иной раз мне в кошмарах снятся восемнадцать томов законов и их толкований, или официальные формулировки приветствий на гномьем наречии. Или стихи на высоком квенья! А когда мне исполнилось шестнадцать, отец с удовольствием переложил на меня все вопросы казначейства, а потом и промышленности, рыболовства…
— Ого!
Он махнул рукой:
— Ну, зато я выторговал себе несколько обязательных условий. Отец неделю думал, но согласился.
— Какие, поделишься? Или секрет?
— Вообще секрет, но с тобой поделюсь, — Джон чему-то усмехнулся, поставил пустой бокал на столик и начал загибать пальцы, — Во-первых, ни при каких обстоятельствах я не буду говорить на гномьем.
Я непочтительно фыркнула в остатки шампанского, а он продолжал с самым суровым видом:
— Во-вторых, я близко не подойду ни к чему, что имеет отношение к сельскому хозяйству, полиции и армии. И, в-третьих, никаких династических браков. Я женюсь только по любви.
Он повернулся ко мне, забрал и поставил на столик бокал, и взял за руки.
— Александра ван Хоорн, ты станешь моей женой?
Мамины глаза горели неземным пламенем. Хочется надеяться, что это не повышенная температура, а тот восторг, который переполняет любую женщину, узнающую о грядущей свадьбе. Платья, букеты, торты, ленты — возможность запустить во все это руки и хорошенько покопаться не оставляет равнодушной ни одну сестру по разуму. На всякий случай я пересела поближе к отцу.
— Что ты ему ответила? Ну, не молчи, Алекс! — мама вскочила и сделала круг по гостиной.
В ответ я молча протянула ей левую руку, на безымянном пальце которой сверкало кольцо.
— Ну, расскажи поподробнее, а? И когда тебя будут официально представлять двору? И когда он хочет назначить свадьбу? И…
— Мама!
— Гвендолен!
Наши с папой возгласы прозвучали одновременно, и он продолжил:
— Дорогая, ты же понимаешь, что в данном случае проблем вырисовывается несколько больше, чем в любом другом случае. Я завтра же отправлюсь в Люнденвик, в министерство, за консультацией. Сколько я знаю, таких случаев еще не было, но, почти наверняка, мне придется менять страну пребывания. Полагаю, — папа посмотрел на меня и еле заметно прикрыл глаза, — его высочество предложил годичную помолвку?
Вообще-то, его высочество предложил ограничиться тремя неделями, но, раз отец сигналит, кто я такая, чтобы спорить?
— Да, папа.
— Вот и хорошо. Значит, у нас у всех есть время, чтобы подготовиться. Гвен, время позднее, иди-ка ты спать.
— А ты? — мамин голос прозвучал жалобно…
— А я выпью глоточек аква-виты, и последую за тобой.
Мама вздохнула и вышла из кабинета, напоследок одарив меня много обещающим взглядом. Отец встал и, в самом деле, достал низкие стаканы с толстым тяжелым дном и хрустальный графин. Налил себе, потом посмотрел на меня, хмыкнул и, не спрашивая, плеснул на донышко янтарной жидкости.
— Держи!
Я понюхала: море, дым, торф, солод… Отличная штука, когда надо поставить на место мозги.
— Насчет переезда в другую страну — это серьезно? — спросила я, выпив первый глоток и переведя дух.
— Конечно. Тут вообще вырастает нехилый дипломатический казус. Представь себе, что твой принц через энное количество лет становится королем.
— Надеюсь, это произойдет нескоро… И?
— И ты, соответственно, становишься королевой. Как, в этом случае, твой отец может возглавлять при этой правящей чете посольство другой, пусть и дружественной, державы? И, кстати, насчет годичной помолвки — это вовсе не шутка. В крайнем случае, после долгих переговоров, Ингвар согласится на шесть месяцев.
— Согласится? Погоди-ка, откуда ты знаешь, на что он согласится, если еще никто?..
— Алекс, — папа покачал головой. — По-моему, у тебя мозги в розовом тумане плавают. Ну, неужели ты думаешь, что твой Хольгерд-Иоанн сделал бы хоть один официальный шаг в твою сторону, не согласовав это с королем? И, конечно, мы с Ингваром все это обсудили еще вчера вечером, приватно.
Вот же Тьма! Самый романтический момент в моей жизни, оказывается, был заранее согласован с родителями! Да ну, все удовольствие пропало…
Я мрачно уставилась в стакан с невразумительными остатками аква-виты.
Если кто-нибудь думает, что нам с мамой удалось оторваться хотя бы с выбором платья и прочими материальными выражениями радости, то этот кто-нибудь глубоко ошибается. Как выяснилось довольно быстро, королевские свадьбы регламентированы даже больше, чем эльфийские праздники наречения имени, и чуть-чуть не дотягивают в этом смысле до процедуры открытия счета в гномьем банке.
В королевстве Дании и Норсхольма примерно последние пятьсот лет все проходило по одному и тому же сценарию: проезд по Христиании невесты в открытой коляске, запряженной белыми лошадьми и украшенной белыми и кремовыми розами; проезд жениха верхом на караковом жеребце; обряд в Храме Единого, совершаемый архиепископом; завтрак в королевском дворце и столы для жителей и гостей столицы — в городе. Меню завтрака, цвет лент в гривах лошадей и форма пряжек на туфлях лакеев — все было установлено прапра… бабушкой Ингвара IV, и изменениям не подлежало.